Главная > Архив выпусков > Выпуск 1 (1996/5757) > Проза
Алла ГЕРБЕР
ВЕРНОСТЬ СУДЬБЕ СВОЕГО НАРОДА
Подумаем о том, что такое наша память, что мы с ней сделали: от чего-то отказались, что-то переиначили, чтолто просто вычеркнули и в таком «очищенном» виде пытаемся сохранить ее, не отягощая ничем. Иваны, не помнящие родства, Абрамы, не помнящие родства, Резо, не помнящие...
Долгие годы в нашей стране существовал настоящий геноцид памяти: нет прошлого, есть только будущее. «Отречемся от старого мира» - основополагающий тезис. Отречемся, забудем, проклянем...
Что-то очень похожее я с горечью почувствовала в Израиле, когда в Еврейском университете беседовала с сабрами, мальчиками и девочками, рожденными на Святой Земле. Я говорила им о замечательной, по-своему уникальной, еврейской русской культуре, о еврейском местечке, бывшем питательной средой для еврейской мысли, еврейской музы, еврейской духовности - там пело, там плакало, мучилось и радовалось российское еврейство. Я пыталась объяснить им, что для нашего народа «черта оседлости» была унижением, диаспорой, гетто, но вместе с тем именно этот принудительный образ жизни создал сообщность людей, живущих на одной земле, не Обетованной, конечно. Но на этой, как бы своей земле закладывались и сохранялись традиции, язык, культура, религия.
Дважды это было уничтожено. Дважды евреи попытались забыть свою историю, самих себя. В начале 1917 года была отменена «черта оседлости», и
Спешили, что теперь будут как все. И маленький рыжий Мотеле вскочил на - и помчался навстречу свободе. Это прекрасно - евреи вырвались из гет-Но одновременно они потеряли свою самобытность: театр Михоэлса, еврейский театр, зародился в утробе местечка, великий Марк Шагал - мальчик Йггебска, он весь принадлежит местечку, где евреи всегда мечтали ото-Я от тусклой обыденности, взлететь и вознестись. Не для того, чтобы все чтобы стать как все, а значит, как никто. Но для того, чтобы обрести Так думалось - но так не получилось.
Когда-нибудь в России с болью и гордостью будут вспоминать о том бес-деином вкладе, который внес еврейский народ в развитие страны, в ее культу-яинауку, духовность. Ценой собственных жизней, ценой унижений и притеснений, ценой беспримерной твердости духа и отваги.
Хотелось бы, чтобы об этом знали и помнили и здесь, в России, и на Святой Земле, и во всем мире.
И потому - низкий поклон Григорию Кановичу, прекрасному писателю, детнейшему человеку с глазами, полными любви и тоски, который вот уже Аадее Тридцать пяти лет с неиссякаемым мужеством и верностью себе и свое-до народу пишет о своих (о наших) предках - «трудолюбивых портных и ка-црнотесах, печниках и горшечниках...» и испытывает при этом «что-то похожее не то на горечь, не то на тревогу...».
**'! Канович остался верен себе и в Израиле. И это очень важно - израиль-в|Йя молодежь отвернулась от далекого мира своих прадедушек и прабабушек, й|г мертв для них, как мертвы египетские пирамиды и древние саркофаги. Так дееи и в России, и в Израиле второй раз отрекаются от своей истории, не древней, а той, что еще вчера была их жизнью. Это не просто исход, не только восхождение (алия), но и отход, а стало быть, забвение. Забвение своих слез в ,$сМ истории, своих потерь, своих песен, своих улыбок, своего юмора, своей стойкости, наконец. Стойкости и высоты духа маленького, но никогда не уни-Яйнного человека. Он всегда был горд, этот человек, ибо знал, что у него есть
и,; Григорий Канович несет свою нелегкую ношу, не пытаясь облегчить ее Он вывез ее из Литвы в Израиль. Эта ноша - наша с вами история. Она тяжела, как чудом уцелевший после Катастрофы талес, который накинул на плечи Ицхак Малкин, герой романа «Парк забытых евреев», но сбросить ее 'Канович не может - «в ней все грехи мира, весь этот пепел, черневший на Месте жилищ, все эти сломанные надгробья, эта синагога-пекарня с ее чанами И пылающей печью, все артиллерийские снаряды, которые четыре года летели В них, еврейских и нееврейских солдатиков, все эти окровавленные руки и НОГИ, которые остались на полях сражений, как забытые Богом плуги, все его близкие, расстрелянные в белой рощице». Такую ношу нельзя выбросить - Лишь переложить на другие плечи, которые, согнувшись под этим бременем, , будут держать ее, как атланты держат небо.
Канович взвалил на себя тяжкий груз памяти, он помнит за нас и заставляет помнить - нас. Он верен судьбе своего народа. И я хочу, чтобы мой внук читал Кановича. Его книги - живой музей, где слитны голоса и запахи, где тебя словно бы узнают и зовут. И делают это мягко, осторожно. И тот, кто Откликнется, побудет какое-то время со своими отцом, дедом, прадедом, вернётся к ним, а стало быть, вернется к самому себе.
Москва, 1996 г.
Назад >
