Главная > Выпуск 11-12 (2011/12 - 5771/72) > ЭССЕ, ВОСПОМИНАНИЯ > Лев Бердников (США)

Об авторе

Т Р И    Ц А Р С К И Х   Э С К У Л А П А

Слово “врач” встречается уже в Торе (Книга Бытия), а о значении медицины для древних иудеев говорят “Премудрости” Бен Сира (28:1): “Почитай врача его и уважай его, он поможет тебе в час нужды…  Вручай в руки врача жизнь твою, ибо он от Бога, и не отошли его, пока не излечишься” (II век до н.э).  В Средние века врачевание было одним из главных искусств, в коем изощрились евреи, причем к эскулапам они предъявляли не только профессиональные, но и высокие нравственные требования.  Маймонид в своей “Книге об астме” (1190) утверждал, что лечить больного может лишь тот, кто сочетает интеллект с моральным совершенством, поскольку врачуется не только тело, но и человеческая душа.  Иудеи издавали лечебники и трактаты, открывали медицинские школы, а в некоторых еврейских общинах Европы и Азии (о чем есть надежное свидетельство) сему ремеслу посвящал себя  каждый десятый иудей.  Неслучайно знаменитый английский философ и естествоиспытатель Р. Бэкон утверждал: дабы овладеть профессией врача, совершенно необходимо изучить иврит.  Ценили еврейских эскулапов не только люди ученые – их призывали к своему двору мусульманские владетели, персидские шахи,  султаны Оcманской империи, августейшие христианнейшие европейские короли и даже их святейшества римские папы. 

Волею судеб, случилось так, что (несмотря на традиционный антииудаизм Православной церкви) этнические евреи-врачи пользовали и русских государей и царственных особ.   В XV веке эскулап Мистро Леон прибывает из Италии ко  Двору великого князя Московского Ивана III.  В XVII веке при царе Алексее Михайловиче делает карьеру и получает чин придворного доктора Даниил фон Гаден.  А в XVIII веке, во времена Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, служит императорским лейб-медиком выходец из Португалии Антонио Рибейро Санчес.  При всей яркости личности каждого из этих недюжинных людей их объединяет поистине трагическая судьба.  Судите сами!

В Е К  XV:   О К Л Е В Е Т А Н Н Ы Й   В Р А Ч Е В А Т Е Л Ь

До нас дошел исполненный драматизма исторический эпизод. Наследник русского престола, первородный сын и соправитель великого князя Московского Ивана III, Иван Молодой (1458-1490) однажды занедужил. Прогрессирующая его болезнь вызывала у всех тем большую тревогу, что слыл Иван Молодой человеком пылким и мужественным, да притом смелым и решительным полководцем, заслужившим подлинно всенародную любовь. Стали искать врачевателя. Вспомнили, что незадолго до этого, по инициативе второй жены великого князя, племянницы византийского императора Софьи Палеолог, из Италии было снаряжено в Белокаменную представительство, где в числе мастеров и художников значился молодой “лекарь жидовин Мистро Леон из Венеции”. То был один из первых  визитов в Московию иноземного эскулапа еврейского происхождения. Известно, что в Средние века (вплоть до XVI столетия) медицинская наука в Европе находилась преимущественно в руках семитов, а почти каждый еврейский богослов был одновременно и искусным медиком.

Этому-то жидовину князь Московский и поручил лечение наследника престола, который, как было  объявлено, болел “камчугою” (то есть подагрой, ревматизмом) в ногах. “И видел лекарь жидовин Мистр Леон, - рассказывает летописец, - похваляясь, рек великому князю Ивану Васильевичу, отцу: я вылечю сына твоего, великого князя, от сей болезни, а не вылечю его яз, и ты вели меня смертию казнити; и князь великий Иван Васильевич иняв веру речем его, повеле ему лечити сына своего великого князя.  И нача его лекарь лечити, зелие пити даде ему, наче жечи стекляницами [банками – Л.Б.] по телу, вливал воду горячую”. Лечение врачевателя оказалось, однако, безуспешным, и 7 марта 1490 года наследник престола испустил дух. Злополучной оказалась судьба и самого еврейского эскулапа: после сорочин (сорока дней) cо смерти Ивана Молодого Леона свезли на Болвановку, что в Москве, на берегу Яузы, и при огромном стечении народа отрубили ему голову...

В поисках сведений о Леоне я набрел в Интернете на сайт с броским и, казалось бы, весьма благостным названием “Слова в дни памяти особо чтимых святых”. И вдруг в разделе об Иване Молодом встретилось утверждение поистине ошеломляющее:  от подагры и ревматизма ног не умирают, а потому сын великого князя отправился на тот свет из-за какого-то снадобья, которым его якобы пичкал сей врач-вредитель. Отсюда следовал вывод: Леон был “фанатиком-иудаистом, ценой своей жизни осуществившим антирусскую диверсию”.

Подобной, с позволения сказать, бредовой версии о еврее-камикадзе не выдвигали даже историки и литераторы прошлого, в юдофильстве не запримеченные. О лекаре-жидовине неизменно говорили лишь как о самонадеянном шарлатане, не вызывающем к себе ни малейшего сочувствия; казнь же его стала в глазах окружающих закономерным следствием непростительной медицинской ошибки. А в непогрешимость медицины тогда верили и в неуспехе лечения винили только “неискусного” доктора. “В сем для нас жестоком деле, - говорит о расправе над евреем Н.М. Карамзин в “Истории государства Российского”, - народ видел одну справедливость: ибо Леон обманул государя и сам себя обрек на казнь”. А писатель И.И. Лажечников также о яде ни полсловом не обмолвился. Он только говорит: “Этот мейстер лечил и залечил Иоанна младого и за то казнен всенародно.... Об этом никто не жалел: поделом была вору мука!”.

Однако в разглагольствованиях об отравлении Ивана Молодого есть рациональное зерно. Только осуществление этого адского замысла приписывается не тому лицу. Об этом прямо пишет Ивану Грозному весьма осведомленный в российской истории князь А. М. Курбский, свидетельствуя, что “предобрый Иоанн”, “наимужественнейший и преславный в богатырских исправлениях”, был отравлен “смертоносным ядом” своей мачехой Cофьей Палеолог. Показательно, что именно эту версию отравления наследника престола повторили и авторитетнейшие российские историки В. В. Савва  и Г. В. Вернадский.

И в самом деле, достаточно лишь слегка соприкоснуться с московской придворной жизнью конца XV века, чтобы углядеть подковерную династическую борьбу за престол, в коей весьма преуспела Софья Палеолог, родившая Ивану III десятерых детей. Даже апологеты византийской царевны признают ее особую, воистину инквизиторскую изощренность в хитроумных каверзах. Оно и понятно: ведь и росла она, по словам писателя, “в сетях интриг, в тумане коварных заговоров, где опасен каждый стакан душистого питья, где каждую минуту возможен удар в спину стального стилета, выхваченного из узкого рукава!”. И далее: “Борьба за власть в тени трона была привычной стихией византийцев, они хорошо знали все ее хитрые приемы и обычаи, они в ней никого не щадили”. О неуемной активности Софьи свидетельствует и историк Н.Л. Пушкарева: “С начала 80-х годов XV века не было в Московском княжестве почти ни одного крупного события или конфликта, в котором не была бы замешана Софья Фоминична”.

Писатель Вс. Н. Иванов прямо говорит о постоянной опасности для Ивана Молодого, исходившей от Софьи.  И, действительно, между ней и пасынком существовала явная и стойкая неприязнь. Особенно возмущало Молодого то, что Палеолог корысти ради запускала руки в великокняжескую казну. Известно, например, что бесценные фамильные драгоценности покойной матери Молодого, княжны Марии Борисовны Тверской, мачеха тайно переправила за границу своей племяннице-итальянке, чем вызвала резкое негодование царевича (ведь эти сокровища предназначались князем Московским для жены его сына Елены).  Историки сходятся на том, что если бы Иван III умер до 1490 года и к власти пришел бы Иван Молодой, следы Софии Палеолог затерялись бы в каком-нибудь забытом Богом монастыре, а внуку ее вряд ли было бы суждено стать Иваном IV, легендарным Иваном Грозным. Факты упрямо свидетельствуют о том, что именно Софья, страстно желавшая передачи трона своему сыну Василию (будущему Василию III) , была кровно заинтересована в устранении постылого пасынка, что и произошло в реальности с ее помощью.

Князь А.М. Курбский назвал Софью Палеолог “греческой колдуньей”, “злой” женой  и наипервейшей “чародейницей”. В русском же фольклоре колдовство и чародейство неизменно ассоциируются с всякими снадобьями и ядами.  Нелишне заметить, что ломота и немение ног (от чего страдал покойный Иван) могли быть и  симптомом отравления змеиными ядами. Софья же родилась и выросла в краях, где прекрасно знали свойства змеиных ядов.  Так что вполне возможно, что царевича по указке Софьи могли “опоить”, подмешав яд в пищу.

Не исключено, что наследник престола  мог быть отравлен и экстрактом аконита. Известно, что еще древние галлы и германцы натирали им наконечники стрел и копий, предназначенных для охоты на волков. Одно только хранение аконита в некоторых странах каралось смертью.  В Греции, откуда происходила София, яд сей применялся для казни преступников, наравне с цикутой. В России с древних времен росло 75 видов аконита, и он, несомненно, был хорошо известен в XV веке. А одним из симптомов отравления аконитом и является ломота в ногах.

Но вернемся к Мистро Леону. Результаты его врачевания всецело зависели от правильно поставленного диагноза. Скажем, при подагре алкоголь полностью исключен, так как он провоцирует приступы боли.  При отравлении же змеиным ядом он – одно из эффективных противоядий, которое следует принимать в больших количествах.  При отравлении травой алкоголь бесполезен, а при отравлении грибами только ускоряет всасывание яда и т.п. При неправильно поставленном диагнозе прописанное врачом лечение идет во вред больному. Так, по-видимому, и произошло в нашем случае.

Несомненно, молодой медик сам стал жертвой заговора, орудием изощренного убийства, и на него, еврея, списали гибель российского наследника. Не подозревая того, что Иван мог быть злодейски отравлен, Леон лечил его именно от “камчуги” (подагры), от которой, как он знал, не умирают. Потому-то не было в его словах никакого самохвальства, когда он ручался Ивану III за жизнь и исцеление его сына. К тому, чтобы диагноз Леона оказался неверным, приложила руку все та же Софья, сделавшая все, чтобы врач, не подозревавший о возможности отравления, не разобрался в ситуации. Сам факт, что эскулап был привезен из-за границы, говорит о том, что Ивана отравили чем-то местным, специфическим, не знакомым Леону, тем, что в Италии не растет и не ползает. Единственно, на что можно посетовать, – это, что медик не посоветовался с местными русскими знахарями и ворожеями (уж они-то могли подсказать противоядие!), но те “медицинских академиев” не кончали, а потому вряд ли пользовались при дворе каким-то  весом. Да и  при языковом и культурном  барьере между  ними и Леоном такое было тогда едва ли мыслимым.

В пользу версии о непосредственной причастности Софьи Палеолог к устранению претендента на русский трон говорит и логика ее поведения по отношению к сыну Ивана Молодого, Дмитрию, который после смерти отца официально был объявлен наследником престола. По наущению Софьи его также пытались отравить.  По счастью, это не удалось: меры безопасности в Кремле были тогда усилены, и знахарки, доставлявшие яды Софье, были схвачены и утоплены в Москве-реке. Но что не смог сделать яд – сделала ловкая византийская интригантка.  В одночасье Дмитрий со своей матерью Еленой Волошанкой оказались в тюрьме, а сын византийки, Василий, вдруг стал соправителем отца и наследником престола.

Л. Поляков в своей книге “История антисемитизма” утверждает, что расправа над Леоном способствовала развитию юдофобии и сыграла свою роль в дальнейшем ограничении доступа евреев в Россию. Однако думается, никакой специфически антисемитской подоплеки здесь не было. Достаточно сказать, что за пять лет до истории с Леоном за неудачное лечение знатной особы был казнен другой доктор, к евреям никакого отношения не имевший. “Такую же участь, - сообщает Н. М.Карамзин, - имел в 1485 году и другой врач, немец Антон, лекарствами уморив князя татарского, сына Даниярова: он был выдан родным головою и зарезан ножом под Москворецким мостом”. Кроме того, историки отмечают исключительную веротерпимость Ивана III, который, по словам того же Г. В. Вернадского, “отличался доброжелательным отношением к иудеям”

Интересно, что в русских народных сказках, собранных А. Н.Афанасьевым, имеются сюжеты об Иване-царевиче, который так же, как Иван Молодой, смел в бою, женился на Елене Прекрасной, боролся с расхитителями царской казны и тоже умер в результате отравления. Фигурирует там и некая Сонька-Богатырка, коей приписывается знание ядов и противоядий, хранение в пузырьках живой и мертвой воды.  Не намек ли это на Софью Палеолог? Если наши предположения верны, пусть же народная мудрость послужит уроком не только добрым, но и не добрым (к евреям!) молодцам, выдающим себя за истинных радетелей России.

В Е К  XVII:   Д Е Л О    В Р А Ч А

15 мая 1682 года приняли мученическую смерть многие сторонники десятилетнего царевича Петра. Произошло это в результате кровавого стрелецкого бунта, инициатором и вдохновителем которого стала сводная сестра Петра, Софья Алексеевна. Амбициозная и искушенная в интригах царевна не пожелала мириться с тем, что Петр, сын ее новоиспеченной мачехи Натальи Нарышкиной, был накануне избран российским самодержцем. В цари она прочила своего единоутробного брата Ивана, страдавшего врожденным слабоумием. При нем-то да при мальчишке Петре Софье и мечталось стать всесильной регентшей, самоличной правительницей державы.

По указке царевны, людей Нарышкиных хватали и бросали на поставленные копья и бердыши. Тела несчастных буквально рвали на части и, обезображенных и изрубленных, волокли по грязи на Красную площадь, выставляли на всеобщее позорище. Одной из первых жертв бунтовщиков стал бывший ближний боярин  “тишайшего” царя Алексея Михайловича, Артамон Сергеевич Матвеев (1625-1682), в доме которого воспитывалась до замужества Наталья Нарышкина. Открыто покровительствуя Петру, Матвеев давно уже был костью в горле партии Софьи. Потому в 1676 году, сразу же после кончины “тишайшего”, когда на престол взошел старший сын царя, Федор Алексеевич, боярина Артамона незамедлительно упекли в северную глухомань – Пустозерск. Ему инкриминировали колдовство и чернокнижие. В Первопрестольную он вернулся только тогда, когда Федор почил в бозе, а партия Нарышкиных восторжествовала.  При избранном на царство отроке Петре именно ему, Матвееву, надлежало стать главной опорой нового правительства. Но история распорядилась иначе...

Досталось тогда всем людям, близким к Матвееву. Не миновала злая судьба и его друга и соратника Даниила фон Гадена. Даниилом именовали царского придворного доктора Стефана фон Гадена, или, как его еще величали на русский манер, Даниил Жидовин или Cтепан Фунгаданов. Этнический еврей, служивший русскому царю с 1656 года, он постепенно сделался самым популярным врачом в Москве. При Федоре Алексеевиче ему было доверено “ходить только к хоромам – к благоверной государыне царице и великой княгине Наталье Кирилловне и благоверным государям цесаревичам и к благоверным государыням цесаревнам – к большим и меньшим”.

Что же объединило Артамона Матвеева и Даниила Гадена, ставших в те роковые дни жертвами разъяренных стрельцов?  Дружеские отношения между боярином и лекарем завязались вскоре после того, как  Гаден волею судеб оказался в перешедшей под российский скипетр Малороссии.

К тому времени сей эскулап прожил насыщенную, богатую внешними событиями жизнь и вполне сформировался как искусный мастер своего дела. Интерес к естественным наукам Стефану привил отец, “дохтур Итальянские земли жидовские веры”. Судьба, однако, занесла  семью в Бреславль, что в прусской Силезии, где и родился наш герой. Науке врачевания он обучался уже в Польше, поначалу в городке Каратышине, а потом во Львове и, как видно, получил о сем надлежащий диплом (ибо в документах Аптекарского приказа именовался “бакалавром медицины”). Юноша отличался честолюбием и со свойственной ему изворотливостью устранял любые мало-мальские препятствия на пути к своей карьере:  в Бреславле, где большинство населения исповедовало лютеранство, он становится лютеранином; оказавшись же в католической Польше, - принимает католицизм.

Впрочем, его дорога к успеху была неровной и извилистой. Он определяется врачом к великому польскому гетману Николаю Потоцкому, но армия поляков терпит поражение, и Даниил попадает в татарский плен в Крыму. Там его продают в рабство османам в Константинополь, откуда он бежит с помощью одного еврейского купца. Минуя Валахию, он оказывается в Каменец-Подольском, где лечит поляков, сражавшихся с казаками под водительством сына гетмана Богдана Хмельницкого, Тимофея.  Жительствуя некоторое время в городах Дрожиполе, Шаргороде и Сатанове (где он, между прочим, женился),  Гаден, наконец, решает поселиться в живописном Черткове, близ Тернополя, где также практикует медицину.  Там-то и настигли его в 1656 году русские, взявшие Чертков штурмом. Даниил попадает в Киев, в полк воеводы В.В. Бутурлина, и столь же ревностно, как он лечил поляков, врачует украинцев и великороссов. “И лечил государевых ратных людей, - вспоминал он впоследствии, - а излечил государевых ратных людей сто двадцать пять человек”.

Бутурлин был самым тесным образом связан с боярином А.С. Матвеевым, бывшим одно время начальником Малороссийского приказа. Оба они входили в состав “великого посольства” в Польшу в 1654 году; царь поручил им содействовать тому, чтобы “принять под свою государеву высокую руку” новоприсоединенную Малороссию. И украинский народ героизировал этих двух русских, называя их “батьками”, “добродеями”, “милости государской неотступными просителями”. Матвеев был частым гостем у Бутурлина, а потому трудно  предположить, что он мог не знать о  находившемся при воеводе  полковом лекаре. И не Матвеев ли способствовал тому, чтобы Гадена перевели  на службу в Москву?

Даниил был принят в Аптекарский приказ – образованное в 1620 году учреждение,  ведавшее управлением всей врачебной деятельностью державы. В подчинении сего приказа находились аптеки, аптекарские сады и огороды; тут производился подбор квалифицированных специалистов; имелась военно-медицинская служба. К концу XVII века в штате его наличествовало 100 человек: 82 медика, 6 докторов, 4 аптекаря, 3 алхимиста, а также ученики лекарского и костоправного дела, подьячие и толмачи. Гаден же занял поначалу  cкромную должность цирюльника [фельдшера – Л.Б.]: в Московской Руси иностранные дипломы не признавались, так что карьеру пришлось начинать наново.

    Благодаря уму и таланту Даниил добился  того, что cтал пользоваться большою доверенностью царя. Но на это ушли долгие годы. В 1659 году он становится лекарем, лишь в 1667 году удостоен чина “поддоктора”, и только в марте 1672 года получает звание доктора - самое высокое в медицинской иерархии страны. Мало того (случай в Московии беспрецедентный!), он получает от царя жалованную грамоту с перечислением его профессиональных заслуг. Здесь, в частности, говорится, что он, Стефан Гаден, “в дохтурском и во всяком лекарственном учении достаточно навычен и дохтурской чести достоин, и во всем человек потребный”. Особо же отмечается его “тщательство”,  “радение” и “верная служба”.

    Не обошлось, правда, без компромиссов. Как иначе расценить тот факт, что в Московии наш герой вдруг принимает православие? Видно, этим шагом он сильно потрафил русскому царю. Один только перечень подарков, полученных им от Алексея Михайловича по сему случаю, занял бы несколько страниц печатного текста. В числе прочего – золото, серебро, дорогие меха, шелка, бархат и т.д. Впрочем, историк И. Берхин полагает, что принятие Гаденом греческой веры было “только внешним, каковые примеры нередки в средневековой еврейской истории”.

Но не будем корить Гадена за отступничество, ибо, добившись привилегированного положения, он всегда использовал его во благо еврейству. Хотя он и окропил себя святой водой, но не переставал заботиться о своих некрещеных соплеменниках. “Жиды с недавнего времени, - свидетельствовал английский врач С. Коллинс, - очень размножились в городе и при Дворе: им покровительствует лекарь-жид (почитаемый за лютеранского перекреста)”. Это очень точное слово – “покровительствует”! Действительно, этот “перекрест” принимал под свой кров не только родственников, но и иудеев, едва ему знакомых. Они часто гостили в его доме, и доктор добивался, чтобы при отъезде им давались казенные подводы и подарки – соболями и деньгами.  Способствовал он и тому, чтобы, несмотря на все строгости тогдашних законов, еврейские купцы приезжали в Москву с сукнами, жемчугом и другими товарами и получали комиссию от двора.  В результате число иудеев в Первопрестольной существенно увеличилось. Пребывание евреев в Московии стало тогда столь обычным явлением, что “Новоуказные статьи” 1669 года, устанавливая казни за совращение христиан в другую религию, упоминают особо о евреях: “аще жидовин или агарянин дерзнет развратить от христианской веры христианина, повинен есть казни главней; а аще жидовин христианина раба имый и обрежет его, да отсекнут ему голову”. Нелишне будет заметить, что при царском дворе вместе с Гаденом благоденствовали тогда и другие крещеные евреи.  Среди них – думный дьяк Алмаз Иванов, четырнадцать лет возглавлявший дипломатическое ведомство страны - Посольский приказ; русский посол в Кахетии В.С. Жидовин; приказной дьяк Василий Юдин; начальник московских стрельцов (должность, по современным понятиям, выше командующего Московским военным округом!) Иван Васильевич Жидовин и др.

Как мы уже отмечали, влияние еврейского медика при дворе Алексея Михайловича во многом зависело от всесильного тогда Артамона Матвеева, который в 1672 – 1676 годах возглавлял Аптекарский приказ. С этим энциклопедически образованным боярином, которого называли “рыцарем XVII века”, они были не только коллегами, но и короткими приятелями. И жительствовали они в Москве неподалеку: Гаден – на Покровке, в Белом каменном городе, а Матвеев – там, где находится сейчас Армянский переулок (тогда в честь своего хозяина он носил имя Артамоновский). Далее >>

Назад >>