От редакции

ЧТО ЕСТЬ ВРЕМЯ?

Эпиграфом к новому разделу альманаха-«Их век XXI» можно было бы взять стихотворение Аси Шнейдерман, поэтессы из Санкт-Петербурга, представленной в этой подборке:

Доведены до нервного тика,

тикают тихо отовсюду часы.

Я переворачиваю,

переворачиваю их циферблатами вниз.

Я не верю во время.

Что это?

Упорядочение и упрощение.

Времени нет

(у меня нет времени) -

есть временное пространство,

временное, пока

ходят часы.

Переверните их циферблатами вниз -

и будем жить йечно -

будем жить вечностью.

И в самом деле, что есть время? Ничто. Лишь привычка к календарному счислению преподносит сюрпризы-загадки вроде «конец века», «начало тысячелетия» какие вехи! какие утопии и надежды!

Конец - как приговор. Начало - как чистый лист. Все можно начать заново. И все получится.

Но как быть с условностями - григорианский календарь, юлианский, иудейский. Время едино для всех, неуправляемо, неудержимо и непостижимо в своей изначальной сущности. И пока мы в России яростно спорили целых два года, когда же наступит конец века, тысячелетия и, соответственно, начало новых рубежей, перешли мы уже порог или только приблизились к нему, и это казалось жизненно важным, чуть ли не судьбоносным, - в Израиле год 5761 -и пришел на смену 5760-му без всякого мисти­ческого ажиотажа и глобального подведения итогов. Просто Новый год, Рош А-Шана*.

И всё же. Литература эпохи Возрождения. Литература эпохи Просвещения. Литература XVIII века. Литература XIX века. Даже Серебряный век и тот обозначен временной категорией. И никуда нам от этой классификации не уйти. И литературе XX века тоже, всё - она уже состоялась (даже если кто-то считает, что ее нет), и ничего уже нельзя изменить, добавить, исправить, сославшись на время как на отягчающее и одновременно смягчающее обстоятельство.

Никуда не уйти от этой классификации ни авторам альманаха, ни его читателям. У каждого свои пристрастия, свои истоки, своя заветная книга под подушкой, свой укромный уголок в огромной кладовой мировой литературы, но даже если ничего этого нет и главный постулат - отрицание, то нельзя ведь отрицать то, чего не было. А это значит, что у всех у нас - общий генетический литературный код.

А реальность?

Зоя Копельман говорит о романе «Я танцевала я стояла» ивритской писательни­цы Цруйи Шалев, что «он списан с реальности, мельчайший осколок которой кажется гиперболизацией». И это при том, что роман создавался «под аккомпанемент взрывающихся автобусов, гордых слов о героизме и покаянных - о халатности, создавался, вторя ритму единения и распадения партий, семей, клеток человеческо­го организма». Это об Израиле? Или о России 80-90-х годов прошлого века, начала нынешнего? Как похоже непохожее, как узнаваемо незнаемое.

Самые юные из наших авторов как раз родились в эти годы - другой реально­сти они не знали. Но как не по-детски серьезны и глубоки стихи семнадцатилетней москвички Аси Завельской с ее светлым, праздничным восприятием мира и умудренной какой-то непостижимой космической мудростью пятнадцатилетней израильтянки Керен Климовски, в чьей жизни иврит и русский переплелись тесно и нерасторжимо: она читает Пушкина по-русски и пишет о нем на иврите, в детстве сочиняла стихи и рассказы на иврите и переводила на русский, теперь пишет по-русски и переводит на иврит.

Все переплелось. Так слышатся незнакомые ивритские слова в стихах молодых израильских поэтов, и кажется, что все понятно без перевода, потому что надежда и одиночество, боль и любовь звучат одинаково на всех языках. И историческая память, память народа живет в сердцах, независимо от географии, от собственного жизненного опыта, обретенного на Земле Обетованной или вдали от нее. «Интерес к еврейской культуре проявляется в стихах по-разному: это и библейские ремини­сценции, и воспоминания о Катастрофе, и гиперболизация, а иногда и намеренное доведение до абсурда еврейских бытовых традиций», - написал Анатолий Кудря-вицкий, составивший подборку стихов молодых российских поэтов. Но разве это не звучит и в стихах русскоязычных израильских авторов?

Все переплелось. Хотя мы не тасовали тексты, не подбирали их один к друго­му - картина получилась такая, какая получилась, и палитра, возможно, не соот­ветствует каким-то строгим законам жанра. Авторы, оказавшиеся в поле нашего зрения, живут в литературе своей жизнью, смотрят на мир своим художническим взглядом, противореча в чем-то один другому и создавая вместе многообразную картину жизни.

Как авторы видят мир по-своему, так литературоведы, которые, быть может, напишут о них по-разному, так и читатель - каждый увидит что-то свое и с интере­сом будет ждать следующего выпуска альманаха, чтобы узнать новые для себя имена и как они существуют в их XXI веке.

А реальность - что ж, она у каждого своя. У каждого свой мир, бездонный, неповторимый, у самых юных и у тех, кому за тридцать, - нет возраста у творца, есть память о прошлом и устремленность в будущее, в «призрачный фантом недостижимого совершенства. Пути к нему усыпаны пеплом сожженных иллюзий - желания, словно бездомные коты, дурными голосами орут на обочинах. Из никуда в ничто, проверяя на ощупь дорожные знаки, бредут персонажи. Прикоснитесь к указателям. Они еще теплые...»

Это Яков Шехтер о своих персонажах. Или о нас обо всех?

 << Назад к содержанию