«Диалог»  
РОССИЙСКО-ИЗРАИЛЬСКИЙ АЛЬМАНАХ ЕВРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
 

ГлавнаяАрхив выпусков Выпуск 9-10 том 2 > Литературные зарисовки

 

Филипп ЛАКУ-ЛАБАРТ

ПОЭЗИЯ КАК ОПЫТ*

I

Сказать, что Целан читал Хайдеггера, значит не сказать ничего. Мало того, что он принимал мысли Хайдеггера с бесконечной благодарностью, — вся поэзия Целана есть диалог с мыслью Хайдеггера, точнее, с той ее частью, где она сама есть диалог с поэзией Гёльдерлина. <...>

Диалог такого рода не обязательно означает «действительную» встречу. Скорее наоборот. Встреча может помешать диалогу, разрушить его. Ведь он чрезвычайно хрупок.
Однако встреча между Целаном и Хайдеггером состоялась. Это произошло в 1967 году, вероятнее всего, летом. Целан посетил Хайдеггера в шварцвальдской деревне Тодтнауберг, где философ писал, укрывшись в своей хижине. Эта встреча, о которой, как мне известно, имеются прямые и косвенные свидетельства, породила <...> стихотворение.

TODTNAUBERG
Arnika, Augentrost, der
Trunk aus dem Brunnen mit dem
Sternwurfel drauf,


in der Hutte,
die in das Buch
— wessen Namen nahms auf
vor dem meinen? —
die in dieses Buch
geschriebene Zeile von
einer Hoffhung, heute,
auf eines Denkenden
kommendes
Wort
im Herzen,


Waldwasen, uneingeebnet,
Orchis und Orchis, einzeln,


Krudes, spater, im Fahren,
deutlich,


der uns fahrt, der Mensch,
der smitanhort,


diehalb —
beschrittenen Kniippel —
pfade im Hochmoor,


Feuchtes,
viel.

ТОДТНАУБЕРГ
Арника, василек, глоток
из колодца под
кубом со звездами,


в той
обители,


где в книге той —
чьи имена там вписаны
перед моим? —
где в книге,
в сей день,
строка надежды на
из сердца мыслителя
исходящее
слово.


Лес, пустошь, тряска,
ятрышник с ятрышником, стебель,


позже, в пути, проступает
резкость,


водитель —
он слушает тоже,


еле
проложены
гати в болоте,


влажно,
топь

Конечно, связь тут весьма условная: кто, включая свидетелей, может точно сказать, что имеется в виду? «Тодтнауберг» и стихотворением-то можно назвать с натяжкой: это одна-единственная фраза, раздробленная, бессвязная, иносказательная, грамматически неправильная. Не набросок, а остаток— осадок — несостоявшегося рассказа: какие-то заметки, зарубки, словно сделанные наспех, в надежде когда-нибудь облечь в стихи, коротенькие обрывки, понятные только тому, кто их задумал и записал. Это изнуренное, или, лучше сказать, разочарованное стихотворение. Стихотворение о разочаровании, точнее, о разочаровании в поэзии.

Конечно, можно было бы пытаться истолковать, расшифровать, перевести текст. В нем немало прозрачных намеков. Например, Holzwege — здесь не просто выводящие на опушку (Lichtung) лесные дороги, но и тропы, теряющиеся в болоте, в котором потерялось само стихотворение. (Снова вода, но не проточная, и даже не вода, а просто сырость. <...> Можно также, хотя и весьма предположительно, истолковать образ «Sternwurfel» как игральные кости, брошенные «работником извечной жатвы» вместе с «золотым серпом» (цитата из Виктора Гюго), над головою человека, пьющего, подставив рот под струю и потому обратившего лицо к небу. <...> Но в стихотворении — если считать его таковым — высказано совсем не это.

Его высказывание — прежде всего, некий язык, то есть слова. Немецкие с примесью латинских и греческих. Язык «простой»: Augentrost, Waldwasen, Hochmoor и т.д. И «научный»: Arnika, Orchis. Так или иначе, обычные, вполне употребительные слова. Такие же встречаются в одном из немногочисленных прозаических текстов Целана «Разговор в горах» (что-то вроде сказки, нечто среднее между «Ленцем» и «Хасидскими легендами»): лилия, колокольчик, гвоздика — все имеет отношение к природе (Хайдеггер сказал бы: к земле):


«Тихо стало, очень тихо там наверху. Но ненадолго тихо, ибо если один еврей приходит и встречает другого, то конец тишине, даже в горах. Это оттого, что еврей и природа все еще две разные вещи, даже ныне, даже здесь.

Вот стоят они, дети двух братьев, слева цветет лилия красная, цветет буйно, цветет как нигде, а справа у них колокольчик, и Dianthus superbus, гвоздика пышная, пребывает невдалеке. Но у тех, у детей двух братьев, господи прости, нет глаз. Вернее сказать: у них есть глаза, у них тоже глаза, но перед ними завеса, не перед ними, нет, за ними, неподвижная завеса. Стоит явиться вдруг картине, как она застревает в ткани... <...>.
Бедная лилия, бедный колокольчик! Вот стоят они, дети двух братьев, стоят на одной дороге в горах, молчит камень, молчит посох, но молчание — не молчание, ни слова не пропало, ни полслова, пауза просто, пропуск, пробел...»

Здесь снова мотив слепоты или слабого зрения (у них «господи прости, нет глаз»). Но мы уже знаем, что слепота, ослепление тоже означают пропуск, пробел в языке; то есть когда для выражения чего-то у нас нет слов, потому что эти слова не родные, не унаследованные от отца и матери, и язык не родной, а значит, трудный (возможно, сюда примешивается еще и проблема языка и места).

Об этой трудности Целан упоминает и в «Бременской речи», когда говорит, по выражению Бланшо, о «том языке, в чьем облике ему, его родным, миллионам евреев и не евреев? явилась смерть, — событие, оставшееся без ответа»:
«Только язык оставался достижимым и близким, оставался не утраченным среди стольких утрат. <...> Ему выпало пройти сквозь собственную безответность, сквозь страшное онемение, сквозь тысячекратную кромешность смертоносных речей. Он прошел насквозь, и не нашлось у него ни слова для того, что вершилось. Но он сквозь это прошел. Прошел и вышел на свет, обогащенный, правда, всем, что было. Я пытался на этом языке в те и в последующие годы писать стихи. Писать, чтобы говорить, чтобы искать ориентиры, чтобы выяснить, где я нахожусь и куда меня ведет, чтобы как-то обозначить для себя реальность. Вы знаете, это было событием, движением, пребыванием в пути, было попыткой определить направление».

Вот о чем идет речь в «Тодтнауберге»: о языке, которым говорил Освенцим, языке, который договорился до Освенцима.

И потому в стихотворении говорится еще об одном — я догадывался и сам, но потом, признаюсь, мне сказал один знакомый, который точно это знал, — в нем просто-напросто говорится о том, каков был смысл встречи с Хайдеггером. То есть о том, каким было разочарование.

Целан, поэт, причем поэт-еврей, пришел к Хайдеггеру, философу, причем философу-немцу, с единственной, но отчетливой просьбой: чтобы этот философ, который слышит поэзию, но который скомпрометировал себя, пусть минимально и наименее недостойным образом, причастностью к тому, что привело к Освенциму, а позже, хотя и позволял себе спорить изнутри с национал-социалистами, не сказал об Освенциме решительно ничего, — чтобы этот философ произнес хоть слово, хоть словом упомянул о той боли. И тогда, после его слова, все было бы еще возможно. Не «жизнь» (она возможна всегда, она, как известно, была и в Освенциме), а бытие, поэзия, язык. То есть общение.

Может ли такое слово быть вынужденным!

Летом 1967 года Целан делает запись в книге почетных посетителей в доме Хайдеггера в Тодтнауберге. Ему неважно, кто расписался там до него: имена, подписи — в данном случае это не имело значения. Слово, одно-единственное слово — вот все, что было нужно. Что написал он сам? Одну строчку, один стих? Он ждал слова, но оно, увы, так и не было сказано. Молчание — ничего и никого. Зияние непроизнесенного слова («событие, оставшееся без ответа»).

Не знаю, какого слова мог ждать Целан. Какое слово оказалось бы достаточным, чтобы спасти его от афазии или <...> зияния не произнесенности — от всего того, куда, как в трясину, неотвратимо затягивалось его стихотворение, это противящееся немоте бормотание. Какое слово могло бы вдруг просиять событием.

Не знаю. Но смутно чувствую, что то должно было быть смиреннейшим и самым труднопроизносимым словом, действительно требующим «отстраниться от себя», — тем самым словом, которое весь Запад, с его постоянной идеей искупления, так и не умел вымолвить и которое необходимо научиться произносить нам, иначе и нас ждет гибель: это слово — просьба о прощении.

Целан подвел нас вплотную к этому слову. Это ли не знамение?

II

Просматриваю посвященный Хайдеггеру номер L'Herne (?), который прислал мне Мишель Хаар. Текст Гадамера — «Воспоминания» — заканчивается следующим образом:
«Среди многочисленных паломников, посещавших мыслителя в Тодтнауберге, был и Пауль Целан. Эта встреча породила стихотворение. Вдумайтесь: подвергавшийся гонениям еврей, поэт, живущий не в Германии, а в Париже, но тем не менее немецкий поэт решается, не без колебаний, нанести такой визит. Его встречает там «бальзам для глаз» (Augentrost) (По-немецки Augentrost — «отрада для глаз», одновременно это название василька. — Примеч. перев.) — маленький хутор (Anwesen) с колодцем («увенчанным деревянным кубом со звездами») и невысокий человек с крестьянской повадкой и искрящимся взором. Как и другие, поэт оставляет в книге посетителей несколько строк, выражающих затаенную в душе надежду. Он прогулялся с философом по мягким альпийским лугам, при этом каждый был замкнут в себе, два отдельных цветка («ятрышник и ятрышник»), И только позднее, по пути домой, он начал понимать смысл показавшихся ему жестокими слов, которые пробормотал на ходу Хайдеггер. Он понял всю дерзость мысли, которую другой («тот человек») мог услышать, но не осознать, рискованность пути по зыбкой почве, как по тропе из деревяшек, которым нельзя пройти до конца».

Прочтя приведенный отрывок, можно сказать: «Так рождается житие».

(Когда прошел первый, гневный, порыв, меня конечно же заинтересовал перевод Марка Б. де Лоне. Без сомнения, он «правильнее» всех других, но в некоторых, особенно в двух, местах довольно странно истолковывает оригинал. Первое такое место — Sternwurfel из третьей строки:


<...> der Trunk aus dem Brunnen mit dem
Sternwurfel drauf.

В переводе это звучит как «1'elixir de la fontaine sunnontee du / de de bois etoile» («эликсир колодца, увенчанного деревянным кубом со звездами «Эликсир» явно возник под влиянием благостной выдумки Гадамера: «Его (Делана) встречает там «бальзам для глаз» (Augentrost) маленький хутор (Anwesen) с колодцем («увенчанным деревянным кубом со звездами») и невысокий человек с крестьянской повадкой и искрящимся взором». Выпить воды из такого источника — почти все равно что испить волшебного эликсира... Но о «деревянном кубе со звездами» мог упомянуть только тот кто знаком с упомянутым хутором и потому именно так переводит на немецкий же слово Sternwurfel. Такой «перевод» возможен и зачеркивает единственный образ, который мог бы содержаться в этом лишенном образов стихотворении. Это прибавляет ему прозаизма.

Второе место — стихи


Krudes, spater, in Fahren,
deutlich, —


которые переводятся: «Brutal, се qui plus tard, en chemin, / devint clair» («жестокость, которая позднее, на обратном пути, стала ясной»). Марк Б. де Лоне не мог перевести иначе, ведь он исходил из интерпретации Гадамера. («И только позднее, по пути домой, он начал понимать смысл показавшихся ему жестокими слов, которые пробормотал на ходу Хайдеггер».) Мне говорили <...>, что Целан приехал разочарованным. Б. Б. сказал даже: «Я видел его потом во Франкфурте — он вернулся больным». Вот уж поистине так рождается житие!)

 

* Philippe Lacoue-Labarthe. La poesie comme experience (Christian Bourgois, 1986).

Далее >

К выпуску 3-4 (1) >

К выпуску 9-10 (2) >

БЛАГОДАРИМ ЗА НЕОЦЕНИМУЮ ПОМОЩЬ В СОЗДАНИИ САЙТА ЕЛЕНУ БОРИСОВНУ ГУРВИЧ И ЕЛЕНУ АЛЕКСЕЕВНУ СОКОЛОВУ (ПОПОВУ)


НОВОСТИ

4 февраля главный редактор Альманаха Рада Полищук отметила свой ЮБИЛЕЙ! От всей души поздравляем!


Приглашаем на новую встречу МКСР. У нас в гостях писатели Николай ПРОПИРНЫЙ, Михаил ЯХИЛЕВИЧ, Галина ВОЛКОВА, Анна ВНУКОВА. Приятного чтения!


Новая Десятая встреча в Международном Клубе Современного Рассказа (МКСР). У нас в гостях писатели Елена МАКАРОВА (Израиль) и Александр КИРНОС (Россия).


Редакция альманаха "ДИАЛОГ" поздравляет всех с осенними праздниками! Желаем всем здоровья, успехов и достатка в наступившем 5779 году.


Новая встреча в Международном Клубе Современного Рассказа (МКСР). У нас в гостях писатели Алекс РАПОПОРТ (Россия), Борис УШЕРЕНКО (Германия), Александр КИРНОС (Россия), Борис СУСЛОВИЧ (Израиль).


Дорогие читатели и авторы! Спешим поделиться прекрасной новостью к новому году - новый выпуск альманаха "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" уже на сайте!! Большая работа сделана командой ДИАЛОГА. Всем огромное спасибо за Ваш труд!


ИЗ НАШЕЙ ГАЛЕРЕИ

Джек ЛЕВИН

© Рада ПОЛИЩУК, литературный альманах "ДИАЛОГ": название, идея, подбор материалов, композиция, тексты, 1996-2024.
© Авторы, переводчики, художники альманаха, 1996-2024.
Использование всех материалов сайта в любой форме недопустимо без письменного разрешения владельцев авторских прав. При цитировании обязательна ссылка на соответствующий выпуск альманаха. По желанию автора его материал может быть снят с сайта.