ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ПОЭЗИЯ

Любовь КУТУЗОВА (Россия)

«ВО МГЛЕ РАЗРУШЕННЫХ ОСНОВ…»

***

Я твой несчастный пилигрим,

любовь моя, Иерусалим!

Как золотой зелёный прах

лежишь у Бога ты в ногах.

Ответь мне, сколько лет и зим

я буду ждать, Иерусалим,

когда допустишь ты меня

к причастью твоего огня?

Настанет день и будет час,

не оторву своих я глаз

от красоты твоих высот,

Кирьят Йовель и Тальпиёт.

Дождливый вечер просквозит

на Тахане а-мерказит.

И в пятницу я снова, вдруг,

зайду на твой волшебный шук.

И будет петь мне ветром зим

мой Маале, мой Адумим.

Да будешь вечно ты храним,

любовь моя, Иерусалим!

Прощай, любовь моя, прощай.

Но обещай! Но обещай

прощенье страннице в ночи.

Не отвечай сейчас, молчи

пока не встанет, словно дым,

звук труб твоих, Иерусалим.

Тогда я упаду на взлёт

у Яффских каменных ворот

в твой золотой зелёный прах

у Бога моего в ногах.  

1995

***

Не волнуйте, не волнуйте,

я не помню ни лиц, ни имён.

И за тысячи вёрст не целуйте,

не шутите за сотни времён.

Я живу в постпозиции бреда,

после тяжких болезней и ран,

без дороги, без вехи, без следа

я иду сквозь тяжёлый туман.

Отыгрались все главные роли

– за кулисы ушла я одна.

Рвёт афишу последней гастроли

ветер сумрачный тяжкого сна.

2. 11. 99

***

Наступает беззвучная ночь

в музыкальной шкатулке столетья.

Тишина…И её превозмочь

не сумеют безгласные дети.

Революции яростный хор

поперхнулся в жару огнемёта,

и выходит на сцену актёр

– вечный шут, виртуальное что-то.

Кантор в пейсах с седой бородой,

с онемевшею арфой Давида

тихо плачет над тяжкой бедой

– над арабско-еврейской корридой.

1999

***

После вчерашнего ливня и бури

в телевизионно-мыслящей стране

засияло золото в лазури,

рыцарь Блэд промчался на коне.

Алконосты – медленные птицы –

посреди разрушенных идей

поднимали голубые лица

в сновиденьях встреченных людей.

Телевизор спал, погаснув ликом,

замер в обесточенной тиши,

и с экрана выпорхнула с криком

на пустырь растоптанной души

птица Сирин. Сев на крест антенны,

словно дух распятого пророка

предрекла не смерть, но перемену

в золоте астрального Востока.

Алконост в лазурь седьмого неба

поднимался из земного праха.

Покидали светлый мрак Эреба

солнце Торы и луна Танаха.

1999

***

Никто не хочет продолжать игру

колодой карт с манящею угрозой. –

Быть Слова воплощеньем, а в миру

качаться лотосом, в кресте – кровавой розой.

Пора кончать, действительно, пора!

Мир докатился до последней боли,

и с кончика скользящего пера

сползают мысли и сгибают волю.

Создам из звуков дикий тёмный мир,

дыханьем душ заполню миг и место,

я воплощусь, внедрюсь в телеэфир –

вневременный и внеземной Маэстро.

Земля застынет от моих шагов.

В её ядро упали мои слёзы.

Улыбки демонов, ошибки всех богов

создали мир из Лотоса и Розы.

И разломившись, как пустой орех,

Система съест, проглотит мысль и слово.

Так накажу я первородный грех.

Мой мир умрёт, чтоб не возникнуть снова.

5 дек.1999

***   

Я когда-то жила в том Небесном,

в том, носившем счастливое имя,

только он показался мне тесным...

Я жила в Иерусалиме.

***

Стою во мгле разрушенных основ,

на берегу возникнувшего моря

и вижу сны. Я вижу много снов,

в которых все, как встарь –

без слез и горя.

***

Напевая забытые песни,

я смотрю, как цветы умирают,

как душа их летит в поднебесье,

ищет клумбы цветущего Рая.

Дождик тихий на райской поляне

оживит их угасшие краски,

успокоит, обнимет, обманет

нескончаемой божеской лаской.

Там цветут они розовым цветом

под защитой зеленого хмеля.

Озаряет их ангельским светом

ангел с грешных картин Рафаэля.

И почувствовав трепет покоя,

улыбнувшись незримой улыбкой,

своей узкой нетленной рукою

Паганини играет на скрипке.

Вечереет, собаки не лают…

А цветы что-то знают такое

отчего их в Раю настигает

Демон кисти великого Гойи.

***

На контурной карте

узоров и точек сплетенья

мой взгляд отыскал

узнаваемый абрис и вот

зеленою краской

я крашу мои сновиденья,

карминной помадой

насмешливый дерзостный рот.

Мечты в голубое,

и розовым лучик надежды…

А там, где проходит

поток наслаждений и бурь,

на берег выходит,

отбросивши стыд и одежды,

в сапфирном сиянии

буйная ляпис-лазурь.

Оранжевым дверь на балкон,

за которою солнце

садится на маковки церкви,

на шпиль Бецалель и кресты…

Свинцовой сангиной мой бред,

невозможное, нонсенс,

тот ребус, загадку,

которой казался мне ты.

***

Меня не любишь? Знаю. Это так.

Но любит Бог и этого довольно.

И я в его ласкающих руках,

как в колыбели – тихо и привольно.

Так тихо здесь. И в безвоздушной мгле

не хочется ни рук, ни поцелуев.

Так тихо. Как в серебреной золе

лежать и слышать пенье: Аллилуйя!

***

Со всех вещей земных сними покров!

Дай мне увидеть Твой источник сути –

начала жизней, смерти, чувств, миров –

и вечности, растаявшей в минуте.

И чудный свет прозрачною волной

объял меня, и в нем мелькали тени

существ. Они – рыдали надо мной,

как над звеном погибших поколений.

***

Не жить в Израиле, не жить.

Не знать, как знойна там сиеста.

В вечернем мареве не плыть

в пустыне звёзд. Не видеть места,

где дом стоит, где жизнь течёт

своим обыденным движеньем.

Но этот дом который год

мне снится – бред и наважденье.

2004

***

Поверни ко мне голову

в серых подпалинах жизни.

мне делить с тобой нечего –

мир наш давно поделён.

Что ты смотришь насмешливо?

С лёгкой такой укоризной.

Всё равно этот взгляд

только мой недосмотренный сон.

Я тебя не виню.

Мы стреляли по птице-удаче,

но она унеслась,

и свистело в полёте крыло.

Я не плачу. Ты веришь?

Давно уже больше не плачу, -

нам обоим, на вскидку,

наверное, всё ж повезло.

2004

***

Она придёт расплата за покой,

за белый лист нетронутой бумаги,

за лёт стрекоз и чаек над рекой,

малинник в закрапивленном овраге.

И что мои победы над собой

вчерашним днём, вчерашние удачи?

Мне мил покой. Оставим вечный бой.

Он завтра будет ничего не значить.

2005

***

Тень жизни медленно ползёт,

своим безмолвьем обнимая.

В ней нет ни боли, ни забот.

Не жизнь – лишь тень, покой и майя.

А жизнь, как боль, как яд, как свет,

поёт и плачет, негодуя.

Покоя нет, уюта нет.

Но я люблю её такую.

2005

***

Нагонит ветер в дом сухую боль.

Стряхнуть её? Но чем и как?

Ни прозак, ни табак, ни алкоголь

не помогают. Это верный знак

того, что рядом время перемен,

отъезда в неспокойные края.

Там зимних роз захватит душу в плен

дыханье сладкое, на новый лад её перекроя.

Запахнут камни дымом всех измен,

хамсин примчится из пустынных гор.

Нет, не настанет время перемен –

в душе не розы, а ненужный сор.

И в снах его я буду разгребать.

Какая пустота, какая глушь.

Такая боль. Не спать! Не спать! Не спать!

О как стряхнуть тоски не здешней сушь?

Май 2005

***

Моя последняя любовь

остра и пряна,

густа и ала, словно кровь,

полна дурмана.

Давай сбежим в горящий лес

от жизни стражи,

от этих сумрачных небес,

от Бога даже.

Давай утонем в облаках

назло рутине.

На звёздных полетим конях

и мир отринем.

2005

***

Ни о чём, ни о чём, ни о чём.

Никогда, никогда, никогда. –

О руках над поникшим плечом,

о скользящих во тьме городах.

О развалинах древних камней

под шипучей ритмичной волной,

и о гривах летящих коней,

в белом дыме, увиденном мной.

Октябрь 2005

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>