ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ДИАЛОГ В "ДИАЛОГЕ"
D и а л о г и
Мне было очень важно, чтобы «Мой Михаэль» появился на русском. Русский для меня несравненно важнее многих других языков. Потому что в этой моей книге звучит РУССКАЯ МЕЛОДИЯ, без которой она была бы совсем иной книгой. И ещё потому, что корни Ханы, корни Михаэля, корни многих людей из этой книги - это корни восточноевропейского еврейства, которые, в конечном счёте, глубоко уходят в русскую почву.
Я думаю, что Хана Гонен сродни не только героиням ивритской литературы. Она сродни и Эмме Бовари, и Анне Карениной, и ещё некоторым героиням мировой литературы. Но есть у нее особая близость к тем безмерно тоскующим душам, чья тоска поднимается над керосинками и лоханками, окружающими их в повседневной жизни. Подобные души населяли страницы рассказов, которые я читал в юности, - рассказов Чехова.
И Хана - она тоже дальний отзвук той русской мелодии, тихой, исполненной не внешнего, а внутреннего драматизма. Именно эту мелодию услышал я в произведениях Чехова и других русских писателей, которых, разумеется, читал только в переводах.
Амос ОЗ (Израиль)
«Есть ли общий знаменатель в ивритской литературе?»
* * *
Ну почему, почему, подумала я: все они - русские, российские, пишущие по-русски, и израильские, пишущие на иврите, такие во всем разные, вспоминают Чехова? Как знак, как камертон, как маяк. Как всем известный пароль.
В Москву!.. В Москву!.. - подталкивал своих сестёр Чехов, давая «надежду». И они рвали душу - себе, читателям, зрителям, - вчера и сегодня, и будут рвать всегда. Потому что душа рвётся к свободе, счастью, любви, не земной, той, что уже случилась, - особенной, незнаемой. Она, душа, хочет взлететь, разорвать все путы... И верит, верит: увидит небо в алмазах.
И мы верим. И здесь, в России, и на Земле Обетованной. Главное - успеть, сделать, найти. Всё поменять. Всё.
Ха-Шана ха-баа б-Ирушалаим! На будущий - в Иерусалиме! Тоже мечта, трудная, давняя, часто несбыточная. Пусть даже в силу собственной несостоятельности. Как, впрочем, и у них, у чеховских «сестёр»: какая тоска, Господи! Уехать бы, уехать, и всё начать сначала. С самого начала.
Мечта добавляет смысл жизни человека, даже если он знает, что она никогда не исполнится. Стремление к мечте - это путь к себе.
В Москву!.. В Москву!.. На будущий - в Иерусалиме!..
Рада ПОЛИЩУК (Россия)
«Пароль - Чехов»
_____________________________________________
Честь и хвала исследователям и архивариусам, авторам книг и фильмов, скульпторам и художникам, строителям хранилищ и музеев за то, что собрали цифры, факты, материалы - всё, что только можно было собрать на руинах, на пепелище, на огромном еврейском кладбище, имя которому - Восточная Европа.
Но ведь должен же кто-то оставаться и с мёртвыми, сторожить их покой, ибо одиночество мёртвых порождает отчуждённость и вражду живых.
Надо писать, надо ваять, надо снимать фильмы, строить новые музеи, не отрекаться от своего прошлого, чтобы все знали, кто такие были, есть и будут евреи.
Григорий КАНОВИЧ
«Одиночество мёртвых»
Израиль, Кфар-Саба
* * *
Память своевольная и причудливая спутница человека. Ей не прикажешь, её не прогонишь. Она соперничает с небытием, бросает ему вызов, воскрешая навсегда ушедшие мгновения жизни. Она возвращает из тебе, заставляя заново пережить пережитое или то, чего не было, что происходило не с тобой, но в тебе отзывается скорбью и гневом, и счастьем узнавания, приобщения к прошлому, которого нет, а через него к будущему, которого может не быть, если умрёт память.
И тянется тонкая как струна нить из далёкого российского прошлого её соплеменников и прародителей, в сегодняшний израильский день, наполненный другой реальностью, другим дыханием и другой тревогой. Тянется тонкая как струна нить и слышится то бесконечно печальная, то отчаянно весёлая музыка, и доносятся запахи ванили, корицы и гусиных шкварок, и мелькают знакомые лица тех, кого никогда не видел...
И хочется уберечь их от того, что должно случиться.
И всё время хочется оглянуться, чтобы убедиться - они есть.
Рада ПОЛИЩУК
«Безмолвие памяти»
Россия, Москва
_____________________________________________
И всё-таки история Катастрофы должна была быть рассказана. Несмотря на весь риск, несмотря на непонимание. Её нужно было рассказать ради наших детей, чтобы они знали, откуда они пришли и что унаследовали. Прошлое, уносимое прочь с облаками, необходимо было вернуть, как и сами облака. Нам необходимо было смотреть мертвецам в лицо, вглядываться снова и снова, чтобы облегчить их мучения и различить сквозь них, вопреки всем противоречиям и абсурду, некий знак - начало избавления.
Но теперь будет иначе. Хотим мы того или нет, четверть века знаменует собой поворот, демаркационную линию. Теперь о Катастрофе станут говорить по-другому. Или не будут говорить вовсе. Во всяком случае, недолго. Другие факты, новые разыскания привлекут наше внимание. Эра лунных исследований, начавшаяся сегодня, теснит и постепенно вытесняет эру Освенцима.
Но хотя сегодня нам уже известно, как выглядит оборотная, тёмная сторона нашего небесного спутника, нам никогда не познать оборотную, внутреннюю сторону Катастрофы. Узник концлагеря стремится запечатать свою память, свидетель зарекается давать показания. Составление описи окончено. Духам придётся принять неотвратимое: скоро не останется никого, кто мог бы о них говорить, никого, кто стал бы слушать.
Эли ВИЗЕЛЬ (Израиль)
Из введения к роману
«Одно поколение спустя»
* * *
Скоро не останется никого, кто мог бы говорить о Катастрофе, сокрушается Эли Визель. Но это неизбежно, время нельзя остановить, уходят в прошлое события - жестокие и прекрасные, уходят люди - родные и любимые, палачи и мерзавцы. Уйдёт каждый, кто в этот мир пришёл.
Скоро не останется никого, кто стал бы слушать о Катастрофе, продолжает Эли Визель. Но это не так. И это зависит от нас. Всмотревшись зорче, мы разглядим их лица - и сквозь мглу десятилетий, а позже и веков узнаем каждого, окликнем на самом краю и скажем, мы вас никогда не забудем. Мы не забудем вас, потому что вы - это мы, и в нашем теле болят ваши раны, и мы задыхаемся в газовых камерах, и нас обжигает огонь печей, и наше сердце болит неизбывной болью, потому что Катастрофа настигла всех.
Не останется никого, горько подытожил Эли Визель в 1967 году, провёл демаркационную линию. Прошло почти сорок лет. И я написала в своей новой книге:
«Плачу и бреду куда глаза глядят, подальше от этого места, от большой еврейской могилы, где как в коммунальной квартире после грандиозного скандала - тишина и полный мир. На веки вечные. Лежат вполвалку, в обнимку, не стыдясь ни своей, ни чужой наготы - будто одна мать родила всех. Одна нежная, добрая, многострадальная еврейская мама.
Ухожу всё дальше, а вижу и слышу яснее: переплелись руки, и кто-то шепчет: не бойся, я с тобой, обними меня крепче, закрой глаза... колыбельная оборвалась на полуслове... молитва вырвалась из ямы в поднебесье... одинокое холодеющее плечо обняла одинокая чья-то рука... Лиц уже не разобрать, но вместе не так страшно, и не стыдно спросить у Бога: за что? За что меня? - наверное, думал каждый. А столетнего старца, которого несли к могиле на руках, а он озирался по сторонам с виноватой улыбкой на лице и кивал всем головой: то ли прощался, то ли прощения просил, - за что? А нерожденное дитя, оцепеневшее от ужаса в материнской утробе за мгновение до выстрела, - за что? А всех вместе - за что, Господи?
Плачу, и оглядываюсь назад, и обнимаю всех, и люблю. И никогда никого не забуду».
Я родилась после войны.
Пройдёт ещё сорок лет, и кто-то снова окликнет их на самом краю.
И ещё сорок...
Рада ПОЛИЩУК, Москва 2005
«Я с вами иду, чтоб спасти от беды»
_____________________________________________
«Русский след» в моей жизни...
Он уводит меня прямо в детство.
Там - дом, где я вырос. Дом в сельскохозяйственном поселении Нахалал, основанном в 1921 году выходцами из России и сыгравшем заметную роль в истории сионизма. Дом, в котором жили мои дедушка и бабушка с материнской стороны.
Они родились на Украине, входившей тогда в состав Российской империи. Еврейское местечко Макаров, откуда был родом дедушка, и бабушкина маленькая деревушка Рокитно незримо и постоянно присутствовали в нашем израильском доме. Навсегда вошли в моё сознание лес, река, берёзы, волки, ветры, снежные просторы... Для меня это реальность, будто я сам вырос там. Картины тех мест, где я ни разу не был, настолько врезались в мою память, что стали моими и вошли в мои книги...
Моим дедам удалось передать своим детям и внукам, как любовь к Эрец Исраэль, ивриту, еврейскому наследию, так и уважительную и трогательную память о своих русских истоках. Эта память живёт и во мне. Я явственно ощутил это лет двадцать - двадцать пять назад, когда начали приезжать новые репатрианты из Советского союза, и с особой силой понял это теперь, когда в Израиль прибыло более миллиона русскоговорящих репатриантов. Вдруг на улицах Иерусалима я услышал выговор моей бабушки, которая до последних своих дней так и не смогла избавиться от характерного русского акцента... Вдруг я увидел лица, которые так напоминали мне бабушку... И я хотел, чтобы из тех краёв прибывали ещё и ещё. Я увидел в новоприбывших «своих» и с радостью подумал: «Слава Богу, теперь и у меня тоже есть своя «эда» - этническая община». У всех была своя этническая община - у «марокканцев», у «болгар», у «иракцев», у «тунисцев»... Теперь она есть и у меня - «русская». Во мне живёт ощущение, что они, эти новоприбывшие, как-то принадлежат к моей семье.
Меир ШАЛЕВ, Иерусалим, март 2003
«Русский след»
* * *
Вечный зов праотцев всегда звучит в моей душе. И замирает сердце, и вскипает кровь, еврейская кровь - от обиды, непонимания, от страшного воспоминания о пережитой нами Катастрофе, от предчувствия новой возможной беды. Сегодня, в XXI веке, антисемитсткий плакат «Смерть евреям!» обнаружили не только на Рублёвском шоссе в Москве, но и в районе Углича между деревнями Крапивино и Мишутино. Неужели там есть евреи? Или это просто шутка? В самом деле, смешно - евреи в деревне Крапивино. Но почему-то смеяться не хочется. Где оно - хвалёное еврейское чувство юмора?
Вопрос на вопросе. И мучительный поиск ответа. У нас в России всегда - мучительный.
Конечно, в детстве всё было проще. Я знала, что есть наше - еврейское, тайное, где все свои, все родственники, и наше - советское, общее, где тоже человек человеку - друг, товарищ и брат. Мне нравилось и то, и другое, и всё в моей жизни было прекрасно. Мы любили русскую старину, церкви, иконы, читали «Чёрные доски» Солоухина. Русская природа, литература, живопись - всё родное, своё.
Но оказалось, я - не своя, я - чужая, меня не любят за что-то, в чём я не виновата. Я такая родилась, меня этому никто не учил, не призывал быть не такой, как все, меня не наказали, как Агасфера, не обрекли на вечное скитание. У меня есть родина - место моего рождения. А может быть, обрекли?
Звучит в моей душе вечный зов. И я слышу беззвучную музыку вокруг себя. Немой диалог. Так проще найти своего. Нашего. Чтобы звучал диалог нашего с нашим.
Наши - русские? или наши - евреи? или наши - те, кто живёт в Израиле? или евреи всего мира? или все люди мира?
Рада ПОЛИЩУК, Москва 2003
«Наши с нашими»
_____________________________________________
Когда я был очень маленьким, отец подарил мне книгу Шолом-Алейхема. В 10 лет я знал почти всего Шолом-Алейхема наизусть. Конечно, я слышал, что погибло шесть миллионов евреев, знал, что кто-то из соседей вернулся оттуда, - но я родился в Иерусалиме, в обычной буржуазной семье, в которой никто не пострадал в Катастрофе. У меня было счастливой детство, и я считал, что всё это происходило где-то далеко и ко мне не относится. Как вдруг, в один момент десятилетним мальчиком с поразительной ясностью понял, что мой народ - это и есть народ Шолом-Алейхема. И этот народ убит. Я был смертельно ранен. Для десятилетнего ребёнка это было тяжёлое переживание. Я думал - я первый ребёнок на земле, который знает, что случилось с народом Шолом-Алейхема, и, может быть, последний, - в пору моего детства Шолом-Алейхем был почти неизвестен.
На меня навалилась такая ответственность, такая недетская тяжесть давила на меня... Так возникла моя секретная реальность. Она вонзилась в меня. Сквозь призму этой тайны, этой секретной реальности я узнал что-то очень важно о мире. Об этом и пишу.
Давид ГРОССМАН (Израиль)
«Израиль: Книги и люди», 1991
* * *
Из пепла, горя и потерь произрастает стремление всех евреев жить счастливо, строить новую жизнь - на Святой ли Земле или на заросших густой травой братских могилах без надгробий на месте старого разрушенного дома.
Из пепла, горя и потерь произрастает стремление всех евреев пережить, изжить Катастрофу, даже тех, кто полагает, что Катастрофа их не коснулась, даже тех, кто отринул от себя память о прошлом своего народа. Или думает, что отринул.
Ибо память неизбывна.
Мы все евреи, покуда мы помним.
Рада ПОЛИЩУК
«Мы евреи, покуда мы помним», Москва, 1999
_____________________________________________
«Еврейская культура, созданная на языках народов, среди которых веками (а в иных случаях - тысячелетиями) жили евреи, должна бережно сохраняться как бесценное наше наследие.
Обострённый интерес к национальным корням, связанный с прибытием в Израиль алии из бывшего СССР, пробуждение у неё еврейского самосознания, её стремление вернуться к еврейству, необходимость обрести утраченный национальный дух, возродить память о былом, забытом, запрещённом, насильственно отторгнутом, - всё это порождает необходимость заполнить зияющие пробелы в исторической науке о евреях России и об их культуре, созданной на русском языке».
Леонид КОГАН
«Еврейская литература на «великом и могучем»,
Тель-Авив, 1996 г.
* * *
«Повторяются имена: Голда, Арон, Соломон, Хаим, Ида, Фаня, Сарра. Немодные, быть может, навсегда ушедшие в прошлое красивые и гордые имена наших прабабушек и прадедушек. Повторяются сюжеты: счастливое детство в местечке, кровавый погром, аресты, лагеря, гетто, эмиграция, алия...
Повторяются имена, повторяются сюжеты, пробуждая всякий раз боль утраты, наполняя родным дыханием чужую жизнь. И становятся своими не свои тётки, бабушки и племянники - большая семья, большая мишпуха моего народа. Многострадального и стойкого.
Повторяются сюжеты, за которыми - Судьба. Многовековая, тысячелетняя, бесконечно далёкая, едва различимая за плотной пеленой времени и такая осязаемо своя, что не даёт по ночам уснуть, заставляет браться за карандаш, чтобы словами, штрихами, нотными знаками возродить из пепла и дыма и навсегда удержать. Не дать раствориться во сне и забвении.
Судьба народа - судьба ребёнка, данная ему от рождения. Он не смеет это позабыть.
И не сумеет. Иначе не повторялись бы имена, сюжеты...
Иначе не было бы общей судьбы».
Рада ПОЛИЩУК
«Повторяются имена...»,
Москва, 1998 г.
<< Назад - Далее >>
Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>
