Главная > Архив выпусков > Выпуск 7-8 (Том 2) > Мировая литература о Холокосте
Станислав ВЫГОДСКИЙ (Израиль)
ЧЕЛОВЕК С ТЕЛЕЖКОЙ
В городе ввели комендантский час и объявили, что по каждому, кто появится на улице после семи вечера, стрелять будут без предупреждения. Семь часов - в июле это даже еще не сумерки. И те, кто отважились подойти к окнам, были поражены видом улицы, пустой среди бела дня. Перемена совершилась мгновенно. За какую-нибудь минуту улица опустела, затаилась, приобретя черты доисторического пейзажа: даже булыжник и кирпич, облитые жарким солнцем июля, казались одичавшими, и от них веяло пугающим безмолвием.
Тех, кого в течение дня забирали на Дембовую, отпускали незадолго до семи, чтобы они успели вовремя добраться домой. Когда они выходили за ворота, униженные и обессиленные многочасовой работой, их заставляли бежать, подгоняя громкими окриками. Перепуганные, избитые люди бросались врассыпную, каждый пробивался в свою сторону: одни бежали вверх по улице, другие мчались вниз, к рынку. Тот, кто жил близко, подбежав к своим воротам, на мгновение останавливался, чтобы оглядеться. А через несколько минут улицы замирали, воцарялась глубокая тишина.
Этого немолодого уже человека взяли утром, когда он подымался в гору, толкая перед собой двухколесную тележку, нагруженную всяким хламом. Время от времени человек останавливался, опирался на тележку и вытирал пот с широкого лица с глубоко сидящими глазами. Эти глаза так привыкли разыскивать старье, что даже в минуты отдыха их взгляд скользил по закоулкам и подворотням в поисках какого-нибудь ржавого, никому не нужного куска железа или выброшенного рваного тряпья.
Его рослая фигура была облачена в поношенный и засаленный костюм, заскорузлый от покрывавших его пятен. Это одеяние уже давно утратило былую мягкость материала и, казалось, составляло одно целое с телом, привыкшим ходить в упряжи. Через спину и грудь была переброшена широкая холщовая лямка, привязанная обоими концами к гладкому дышлу; она помогала удерживать напирающую тележку, когда он спускался по крутой улице, ведущей к рынку.
Но этим утром, когда его арестовали, он подымался в гору. Двое эсэсовцев, задержавших его, решили, что на Дембовой весьма мог бы пригодиться рабочий с тележкой. Они долго приглядывались к нему издали, внимательно и недоверчиво.
- Он наверняка весь во вшах и воняет, - сказал один.
- Неважно, - ответил другой, - там сойдет. - И показал глазами на Дембовую.
- Komm!1 - крикнули они и приказали ему поворачивать назад.
Человек повернул тележку и последовал за эсэсовцами. Он шагал, сдерживая напор тяжело нагруженной тележки, шагал осторожно, медленно, упираясь в булыжник крепкими ногами и внимательно следя, чтобы кладь не рухнула на его откинувшееся назад тело. Дышло дрожало в его руках, ударяло в бок, и каждый удар, смягченный встречным движением рук, был вызван не только тяжестью груза. Человек, запряженный в тележку, больше уже не всматривался в подворотни и не замечал ничего, кроме фигур двух вооруженных эсэсовцев.
- Великолепно, - сказал комендант трудового лагеря на Дембовой, увидев человека с тележкой. - Давно следовало подумать о такого рода вспомогательном транспорте.
Лагерный плац на Дембовой был частью тупичка, отделенной от города забором, на скорую руку сколоченным из досок, вырванных из ближайших изгородей. Отсюда часовые выводили команды, назначенные на всякого рода работы. Людей вели под конвоем через весь город, а когда они возвращались - прохожие видели почерневшие, покрытые синяками, кровоточащие лица. Им приказывали петь бодрые песни и весело приплясывать. Песни звучали грустно, в пляске не было живости. Эсэсовцы прохаживались вдоль шеренг, издевательски глядя на измученных, тяжело дышащих людей. Вечером всех приводили обратно на плац и за несколько минут до семи выпускали.
В тот день всех отпустили немного раньше; задержали только человека с тележкой. Он стоял у запертых ворот на опустевшем плацу рядом с тележкой, уткнувшейся в мостовую своим отполированным дышлом. Лямка мягко распласталась на камнях. Он ждал, когда ему разрешат схватить ее, просунуть в нее голову, натянуть на плечи и двинуться вперед. Но двое эсэсовцев, задержавших его утром, приказали ждать.
- Где живешь? - спросил эсэсовец.
- На Рыбной.
- Черт ее знает, где эта твоя вонючая Рыбная! Говори: далеко или близко?
- Далеко.
- За полчаса дойдешь?
- Дойду.
- Через полчаса комендантский час, знаешь?
- Знаю.
- Ну то-то. Жди.
Они разговаривали с ним, держась в отдалении. Человек с тележкой еще несколько минут слышал крики и топот людей, разбегавшихся по домам.
- Придешь завтра с тележкой, - сказал эсэсовец.
- Слушаюсь.
- И в другой одежде.
- Слушаюсь.
- В чистой, а не в этом вонючем дерьме.
- Слушаюсь.
- Помни, в чистой!
- Слушаюсь.
Второй добавил:
- А что будет, если не придешь, знаешь?
- Я приду.
- А если не придешь?
- Приду. Я обязательно приду.
- Ты в этом уверен?
Человек с тележкой вздрогнул. Теперь он уже не был уверен, что придет завтра. Машинально провел рукой по жесткой, засаленной одежде, поднял руку и коснулся воротничка. Рубаха была расстегнута, дрожащая рука искала пуговицу.
Эсэсовец взглянул на часы, другой повторил его жест, и они переглянулись.
- Еще рано, - сказал один.
- Через десять минут, - добавил другой.
- Без пяти семь, - сказал первый и вдруг повернулся к задержанному:
- Эй, слушай, твоя Рыбная, она в самом деле далеко отсюда?
- Далеко.
- В пять минут с колымагой своей не доберешься?
- Невозможно это...
- Помни, мы проверим, правду ли ты говоришь.
- Я правду говорю.
- Проверим, правду ли ты говоришь, - повторил эсэсовец. - Через пять минут комендантский час.
- Я не успею. - Человек с тележкой побелел.
- А если тележку оставишь?
- Зачем?
- Ты не спрашивай, а отвечай. Если оставишь тележку, успеешь добежать?
- Не смогу.
- Посмотрим.
Воцарилось молчание. Потом эсэсовец сказал:
- Ну, Ганс, без пяти семь, пускай его!
- С тележкой?
- А как же, неужели без? Тележка-то его или нет?
- Мне в гору идти, я не поспею!
- Пошел, пошел, комендантский час еще не наступил!
- Позвольте мне остаться!
- Как это остаться? Тебя что, никто дома не ждет?
- Мать.
- И ты совсем не торопишься ее увидеть?
- Да ведь уже семь часов.
- Нет еще. Две минуты у тебя в запасе.
- Позвольте мне остаться!
- Raus!2 - крикнул эсэсовец и распахнул ворота. - Raus!
В долю секунды, уже нагнувшись, человек увидел кусок улицы, начинавшейся за воротами. Он закинул лямку на плечо, рванулся. Колеса завертелись, и тишина разлетелась прочь. Пустая, без единого прохожего улица наполнилась грохотом. Пустая тележка прыгала по камням, тень человека, как извивающийся паяц, дергалась и бежала вместе с ним. Человек, запряженный в тележку, ускорил шаги, стремясь поскорее одолеть крутой подъем. Он слышал, как эсэсовцы закрывали ворота, и решил, что они остались за оградой. Он смотрел только вперед. На башне костела часы пробили семь раз. Прозрачный металлический звук, неторопливо расплывавшийся в застывшем воздухе, заставил бешено забиться его сердце.
- Halt!3
Человек остановился и, втянув голову в плечи, медленно обернулся. В тени забора стояли те двое.
- Stehen bleiben!4 - раздалось в тишине. Человек застыл, не сводя взгляда с идущих. Они остановились, не дойдя до него. Один из эсэсовцев взглянул на часы:
- Что, не знаешь, что уже комендантский час?
Человек с переброшенной через плечо лямкой молчал.
- Глухой?
- Нет.
- Не слышал, как било семь?
- Слышал.
- И что же?
- Господа...
- Что господа? - подхватил эсэсовец. - Что господа? - насмешливо повторил он.
- Вы же сами меня задержали!
- Что-о-о? Где это?
- Там, на плацу.
- Так ведь тебя отпустили.
- Поздно было.
- Но семи еще не было?
Человек с тележкой ничего не ответил.
- Ну так как же, было семь часов или не было?
- Не было, - прошептал человек.
- А теперь восьмой час.
- Да.
- Стрелять будем.
- Я не виноват, - дрожащим голосом проговорил человек.
- Объявление читал?
- Читал.
Эсэсовцы пошептались, потом один спросил:
- Живешь далеко?
- Там. - Человек высвободил руку из-под лямки и поправил на плечах сбившийся в складки пиджак.
_________________________________
1 Поди сюда! (нем.)
2 Пошел прочь! (нем.)
3 Стой! (нем.)
4 Ни с места! (нем.)
< Вернуться - Далее >
Назад >
