Главная > МКСР "ДИАЛОГ" > Виктор Лензон (Россия)

В ГОРОДЕ КАГАНОВИЧЕ

            Моему путешествию в город Дзержинск предшествовало событие более чем двухтысячелетней давности. Некий древний грек по имени Антиох Епифан, язычник и многобожец, политеист то есть, во главе войска, состоящего из греков и сирийцев, вознамерился захватить иудейскую святыню – Второй Храм (первый был разрушен ещё в 586 году д.н.э.  халдеем Навуходоносором). Надо сказать, Епифану это удалось. В 164 г. д.н. его солдаты ворвались в Храм, и среди прочих безобразий осквернили специальное масло, предназначавшееся для алтарного светильника. В чём точно состояло это осквернение, мы толком не знаем. Сказано «Осквернили» - значит осквернили. Да хоть бы одного прикосновения этих греков до священного масла было достаточно, чтоб считать его осквернённым!

            Наивный Антиох надеялся, что захватил Храм навсегда. Да не тут-то было. Иуда Маккавей во главе восставшего народа через год вернул храм  евреям. Войдя же с достоинством в свой храм, иудеи первым делом решили зажечь светильник и тут обнаружили, что чистого, неосквернённого масла осталось там всего на один день свечения. Однако случилось чудо, противоречащее физическим законам: вместо одного дня светильник – с нескольких-то капель! - горел целых восемь. Произошло это 25 числа еврейского месяца кислева, и с тех пор евреи каждый год начиная с этого знаменательного дня, отмечают Хануку – праздник света, символизирующего стойкость духа и веру в свободу, в течение восьми дней зажигая по одной свече на миноре, знаменитом иудейском подсвечнике.

            Так вот, в городе Дзержинске первые шесть дней местные евреи зажигали свечи без нас (мы – это ансамбль еврейской музыки), а на седьмой решили послушать-таки весёлую музыку, наверно потому, что ханука -  праздник весёлый по определению.

            Вот это желание и привело нас ранним утром в «Сапсан» - скоростной поезд, что идёт с Курского вокзала в сторону Нижнего Новгорода. За три с небольшим часа пути ничего особенного не произошло. Кроме смены климата: после нуля в Москве на платформе города Дзержинска было минус пятнадцать. Об этой банальности не стоило бы и говорить, если б не  картина великого художника «Не ждали», часто поминаемая всеми гастролёрами по причине эпизодического отсутствия встречающих их официальных лиц.

Минус пятнадцать – это и для лыж-то прохладно. А тут концертные ботиночки, курточки так себе… В общем, стояние на одиноком морозе заставило вспомнить о суровых страданиях первобытных людей.

            - Ребе, мы-таки уже здесь.

            Это я позвонил ортодоксальному местному раввину, пригласившему нас в город.

            - Дайте мне шофёра,- сказал ребе.

            - У нас нет шофёра, только скрипач.

            - Так он вас не встретил?

            - Нас никто не встретил, и шофёр среди них.

            - Так идите греться в Вокзал, сейчас он вам позвонит из пробки.

Через минут двадцать он позвонил:

           - Вы в вокзале?

            - В вокзале

            - Так я уже иду

Ещё через десять минут:

            - Что-то я вас не вижу

            - И мы тебя не видим

            - И как  вас узнать?

            - Мы стоим и разговариваем

            - Да, сейчас я подойду.

Пятнадцать минут никого нет. Хочется есть.

Опять звонок:

            - Встаньте под люстру, так мне проще вас найти

            - Здесь нет люстры

            - Так что, я слепой?

            - Нет, у тебя галлюцинации.

Ещё через пять минут:

            - Выходите на платформу, встретимся там.

Я выхожу.

Ещё через некоторое время:

            - Вы на платформе?

            - На платформе.

            - Вы меня видите

            - Не видим

            - А что вы видите?

           - Надпись на вокзале: «Дзержинск».

           - А у меня написано  «Нижний Новгород»…

Разговаривать с шофёром было больше не о чём, и мы позвонили ребе:

            - Ребе, мы в вокзале и скоро нам уже ехать назад.

            - Хорошо, я приеду сам. Выходите на улицу.

            - А как узнать вашу машину?

            - Очень просто. У неё помята передняя дверь, разбит передний бампер и нет заднего.

            Ещё полчаса на морозе, и вот, наконец, ребе. Молодой ещё, невысокого роста, немного субтильный человек в чёрной шляпе с лицом моего дачного соседа Мишки Закомолдина.

            - Шалом!

            - Шалом!

 За рулём молодая симпатичная ребецене (так называют жену раввина).

  Непроизвольно встряхнув мусор с сиденья, я залез вовнутрь.

            - Вы хотите сказать, что у нас грязно в машине? – спросил ребе.

          - Нет, что вы…

            - Я же вижу, что вы так подумали. Ну, хорошо, сейчас мы поедем в общину, и там вас покормят

            Так и было. Однако не успели мы приступить ко второму, как ребецене сказала:

            - Вот сейчас мы поедим, и сразу на кладбище.

            - ??? Так вот сразу? Может, сначала всё-таки дадим концерт?

            - На кладбище бывают похороны.

            - Да, мы что-то слыхали про это…

            - Нам нужен миньян, - включился ребе, - а сколько среди вас евреев?

           - Я и он.

           - А третий?

            - Он на половину.

            - По маме или по папе?

            - Не по маме.

            - Тогда пусть подождёт в общине.

            Тут надо сказать, что миньян  в иудаизме - это кворум из десяти взрослых мужчин,  необходимый для совершения публичного богослужения и коллективной молитвы. А на кладбище читают «Кадиш», поминальную молитву. Ребе читает, а мужчины в паузах должны говорить «Омэйн».

            Именно нас и не хватало до миньяна. И мы поехали, прямо со скрипкой, на кладбище. Мороз. Покойница в голубом гробике. Песок. Совковая лопата, Яма. Кадиш. «Омэйн» в паузах. И не подходивший к нам человек – сын покойной, принявший православие, а потому не желавший принимать участие в миньяне. Странные всё-таки люди эти евреи…

            Кладбище в Дзержинске оказалось на редкость  большим. Что, впрочем, не удивительно для крупнейшего центра химической промышленности. Удивительно другое:  чуть ли не большую часть этого кладбища занимают могилы с магендовидом и нерусско-еврейскими именами. Откуда тут вообще евреи? До поры до времени  в Растяпино (а именно так назывался этот населённый пункт до 1929 года) их не было вообще. Уже в советское время, в связи с планом индустриализации, сюда приехали инженеры, математики, управленцы, организаторы производства, учителя,  врачи, журналисты, строители  -  с семьями, «чадами и домочадцами». Все с замечательными фамилиями – Клейман, Абрамовский, Рейзензон, Беркович, Цинкер, Гольденберг… Но самая известная в Дзержинске фамилия совсем другая.. Её носители  считаются потомками древних иудейских сакральных мудрецов – каганов (коэнов), имевших доступ в Храм. Это фамилия Каганович – по праву самая известная в городе. Так, Юлий Каганович, двоюродный брат «того самого», несколько десятилетий успешно руководил там крупнейшим заводом. Прямое отношение к созданию химического комплекса в Растяпино имел будущий зам наркома оборонной промышленности Михаил Каганович (старший, впоследствии застрелившийся брат Лазаря). Наконец, ключевой фигурой в понимании названия «Дзержинск» стал уроженец села Кабанье (хорошее, кстати, кошерное для рождения еврея место) Янкель Каганович (теперь уже младший брат Лазаря), с 1927 года руководитель коммунистов Растяпинского рабочего района. Этот район состоял из Нового Растяпина, посёлка при взрывзаводе им. Свердлова и окружающих деревень, вкусные названия которых представляют для гурманов особое удовольствие –Чёрное, Желнино, Бабино, Колодкино, Мысы, Старое Растяпино, Решетиха. На счастье почтенных жителей этих мест, в 1926 году скончался «Железный Феликс», и Янкель Каганович вперёд всех кинул идею переименовать все перечисленные географические пункты, объединив их в город Дзержинск. Так и стало. Не то, чтобы Дзержинский был большим химиком, но всё-таки…  Да так даже и лучше: метро имени Кагановича, а сами Кагановичи имени Дзержинского. Справедливо, да и по-родственному как-то. Кстати, памятники Феликсу  посымали почти везде, без Фелікса Эдмундавіча Дзяржынского  осиротела московская Лубянка. А вот город Дзержинск оказался неподвержен семантическим изменениям. Вы спросите почему? Может, химия...

         Да, так вот в этом самом Растяпино-Каганович-Дзержинске мы и играли ханукальный концерт. Могли, кстати, и не сыграть, поскольку председатель местной еврейской общины, пожилой уже человек, видный педагог, ученик К.У.Черненко и основатель еврейской школы им. Мусы Джалиля ещё до нашего приезда давил на ребе, чтоб тот не разрешал нам – упаси Б-г! – рассказывать еврейские анекдоты и вообще хотел, чтобы «этой еврейской музыки» было поменьше...

             Нет, не правду сказал поэт А.С.Кушнер насчёт того, что «времена не выбирают, в них живут и умирают». На самом деле каждый выбирает то время, в котором ему комфортно. Долго присматривавшийся к нам зорким глазом друг мэра и куратор местных евреев навсегда выбрал «холодное лето пятьдесят третьего». Судьба его по-своему трагикомична. Всю жизнь, стремясь понравиться начальству, он клеймил сионизм, а теперь вот, по милости кренделей истории, должен был работать рука об руку с ортодоксальным раввином, присланным из Израиля! Но и здесь он сумел возглавить процесс…

            Ну, а концерт, тем не менее, прошёл на очень высоком художественно-идеологическом уровне. После зажжения свечей и выступления предводителей многих дружественных евреям общин – татарской, таджикской, армянской и др. – нам всё-таки дали сыграть. Народ смеялся и плакал, муфтий хлопал,  мэр танцевал. Глядя на мэра, размяк и возбудился даже председатель общины.

              В конце  к нам подошёл ребе, и, минуя дежурные слова, спросил:

            - Так что вы собираетесь сейчас делать?

         (Концерт закончился в семь, а поезд был в пол двенадцатого).

            - Мы пойдём на танцы

            - Хорошо, поедем к нам, - ответил не окончательно лишённый чувства юмора ребе. Через полчаса закажите такси.

            - Какой адрес?

            - Не надо адрес – просто скажите: «К ребе домой». Вот вам деньги.

            Действительно: это в Израиле много ребе, а в Дзержинске один.  Как тут запутаться…

            Через полчаса звонок:

            - Вы заказали такси?

            - Да.

            - Так откажитесь.  Уже моя жена за вами приехала.

            Квартира ребе приятно поразила. Во-первых, не было звонка – оборвали «добрые люди». Во-вторых, внутри было нечто столь живописное, что я пожалел о том, что не умею рисовать. Дело в том, что в семье ребе пять детей – от полугода до восьми, и каждый из них, равно и то, во что они превратили дом – находка для живописца. Каждый ребёнок занимал своё пространство. Младший гнездился в специальной нише из особым образом перевязанных шарфов на животе ребе. Старшая, сияющая бойкая красавица Ривка, ходила колесом по всей квартире. Моментально заметив некую особенность моей фигуры, она спросила: «Дядя, вы что, съели арбуз?» и рассмеялась. В пластмассовых качелях с электроприводом и музыкой (по всему видно – израильские) сидел ещё один маленький мальчик. Девочка Шейна, как и её сестра и мать в традиционном чёрном платье с оборками, серьёзно рассматривала какую-то книжку. Пятый ребёнок, Ёся, пугливо сторонился гостей и капризничал. Кругом – вселенский бедлам, неизбежный при таком числе юных созданий. Где потолок и стены – определить, практически, было нельзя. Другое дело пол – к нему притягивало. Хотя  у стен тоже была своя примета. Нет, там не висели портреты родителей, родителей родителей и детей, зато в особом порядке были размещены портреты любавичского ребе. Реб Пинхас - хасид, а любавичский ребе – это хасидское всё.

            - Хана, а ваши старшие девочки ходят в школу?

            - Нет, мы учим их сами, а по математике приходит учительница.

            - А как же школьный диплом?

            - У них диплом будет в Израиле.

            - ?

            - Два раза в год мы едем в Израиль, и Ривка сдаёт экзамены в израильской школе.

            Тут я понимаю, почему родители с детьми говорят на иврите, а дети с нами по-русски. Русский язык – это рабочий язык ребе и его семьи. Сами они, хоть и из Донецка, но израильтяне, и живут они в этом городе со странным названием в своём маленьком Израиле, в быте своём странным образом сочетая современную цивилизацию Израиля, ортодоксальную религиозность и местечковые рефлексы.

            - Вот, перекусите. Ребе достал картонную коробку с чем-то холодным и слипшимся в целлофановых пакетах. Это вам Сусанна Давыдовна прислала!

          О! Сусанна Давыдовна! Как же!  Я всегда рассказывал историю о том, как после концерта в Нижнем, проходившем под патронажем этой шикарной женщины, возглавляющей местную еврейскую общину, она пришла к нам в артистическую и с возгласом «Угощайтесь!», швырнула нам под ноги коробку с пончиками.

            Какая приятная неожиданность. Хотя её можно было предвидеть – Нижний-то не далеко.

          Пока мы размышляли, как начать есть из этой коробки, ребе шептался с женой. «Там одна пицца лежит на другой, а это не положено». 

            О серебряном приборе не стоило и думать. Проблема была другая – обо что вытирать руки после соприкосновения с подарком леди Сусанны. Не о смокинг же. И я попросил салфетку. Так на заваленном столе без тарелок появился початый рулон туалетной бумаги.

            Ребе – очень умный человек. Он иудей-профессионал: досконально знает иудейскую традицию и скрупулёзно следует её канонам. Он научил нас правильно молиться при зажигании  ханукальных свечей. Он десятками рассказывет хасидские поучительные притчи. Он живёт Учением. Но в Учении ничего не сказано о том, можно ли ставить туалетную бумагу на стол перед носом ужинающих гостей…

            Дежавю.  Я вспомнил, как однажды посетил в Москве израильского атташе по культуре. В его аскетическом кабинете на стене висел портрет гимнаста на перекладине (атташе не был хасидом, но он был гимнастом). А на столе стоял… полуиспользованный рулон туалетной бумаги.

            - Вы сделали сегодня две мицвы, - сказал ребе, - участвовали в миньяне и зажгли ханукальные свечи.

          Точка.  Концерт для четырёхсот слушателей ребе мицвой не посчитал. Видимо, об этом тоже не сказано в Галахе. Или, наоборот, посчитал. Но не мицву, а наш гонорар.

         Почувствовав, что семье ребе есть, чем заняться и без нас, мы поспешили на вокзал.

         … Ночной поезд сделал остановку на станции «Ильино» и через пару минут наполнился сотней дембелей. Все - в красочных «парадках» со множеством значков, на каждом беретка с прикрученным к ней патроном калибра 7.62,  аксельбанты, какие-то особые пуговицы и прочая дембельская мишура – все шумные, возбуждённые, матерные: дембель воистину большой праздник!

              Опять дежавю. Я когда-то тоже служил возле этой станции. Разговорился с дембелем – он точно оказался из «моей» части. Как там тетерева – кукуют? А нарывы на шее от утечки топлива? А клуб? А песня Шаинского «Мой ротный старшина имеет ордена..» - всё так же под неё по плацу маршируют. Оказалось, всё, как и было. Только поп в часть приезжает. Из Москвы. У него, говорят, пятеро детей…

Назад >>