Главная > МКСР "ДИАЛОГ" > Виктор Лензон (Россия)
В ГОРОДЕ
КАГАНОВИЧЕ
Моему
путешествию в город Дзержинск предшествовало событие более чем двухтысячелетней
давности. Некий древний грек по имени Антиох Епифан, язычник и многобожец,
политеист то есть, во главе войска, состоящего из греков и сирийцев,
вознамерился захватить иудейскую святыню – Второй Храм (первый был разрушен ещё
в 586 году д.н.э. халдеем
Навуходоносором). Надо сказать, Епифану это удалось. В 164 г. д.н. его солдаты
ворвались в Храм, и среди прочих безобразий осквернили специальное масло,
предназначавшееся для алтарного светильника. В чём точно состояло это
осквернение, мы толком не знаем. Сказано «Осквернили» - значит осквернили. Да
хоть бы одного прикосновения этих греков до священного масла было достаточно,
чтоб считать его осквернённым!
Наивный
Антиох надеялся, что захватил Храм навсегда. Да не тут-то было. Иуда Маккавей
во главе восставшего народа через год вернул храм евреям. Войдя же с достоинством в свой храм,
иудеи первым делом решили зажечь светильник и тут обнаружили, что чистого,
неосквернённого масла осталось там всего на один день свечения. Однако
случилось чудо, противоречащее физическим законам: вместо одного дня светильник
– с нескольких-то капель! - горел целых восемь. Произошло это 25 числа еврейского
месяца кислева, и с тех пор евреи каждый год начиная с этого знаменательного
дня, отмечают Хануку – праздник света, символизирующего стойкость духа и веру в
свободу, в течение восьми дней зажигая по одной свече на миноре, знаменитом
иудейском подсвечнике.
Так
вот, в городе Дзержинске первые шесть дней местные евреи зажигали свечи без нас
(мы – это ансамбль еврейской музыки), а на седьмой решили послушать-таки
весёлую музыку, наверно потому, что ханука -
праздник весёлый по определению.
Вот
это желание и привело нас ранним утром в «Сапсан» - скоростной поезд, что идёт
с Курского вокзала в сторону Нижнего Новгорода. За три с небольшим часа пути
ничего особенного не произошло. Кроме смены климата: после нуля в Москве на
платформе города Дзержинска было минус пятнадцать. Об этой банальности не
стоило бы и говорить, если б не картина
великого художника «Не ждали», часто поминаемая всеми гастролёрами по причине
эпизодического отсутствия встречающих их официальных лиц.
Минус пятнадцать – это и для
лыж-то прохладно. А тут концертные ботиночки, курточки так себе… В общем,
стояние на одиноком морозе заставило вспомнить о суровых страданиях первобытных
людей.
-
Ребе, мы-таки уже здесь.
Это
я позвонил ортодоксальному местному раввину, пригласившему нас в город.
- Дайте мне шофёра,- сказал ребе.
-
У нас нет шофёра, только скрипач.
-
Так он вас не встретил?
-
Нас никто не встретил, и шофёр среди них.
-
Так идите греться в Вокзал, сейчас он вам позвонит из пробки.
Через минут двадцать он позвонил:
- Вы в вокзале?
-
В вокзале
-
Так я уже иду
Ещё через десять минут:
-
Что-то я вас не вижу
- И мы тебя не видим
-
И как вас узнать?
-
Мы стоим и разговариваем
- Да, сейчас я подойду.
Пятнадцать минут никого нет. Хочется
есть.
Опять звонок:
- Встаньте под люстру, так мне
проще вас найти
-
Здесь нет люстры
-
Так что, я слепой?
-
Нет, у тебя галлюцинации.
Ещё через пять минут:
-
Выходите на платформу, встретимся там.
Я выхожу.
Ещё через некоторое время:
-
Вы на платформе?
-
На платформе.
-
Вы меня видите
-
Не видим
-
А что вы видите?
- Надпись на вокзале: «Дзержинск».
- А у меня написано «Нижний Новгород»…
Разговаривать с шофёром было
больше не о чём, и мы позвонили ребе:
-
Ребе, мы в вокзале и скоро нам уже ехать назад.
- Хорошо, я приеду сам. Выходите на
улицу.
-
А как узнать вашу машину?
-
Очень просто. У неё помята передняя дверь, разбит передний бампер и нет
заднего.
Ещё полчаса на морозе, и вот, наконец,
ребе. Молодой ещё, невысокого роста, немного субтильный человек в чёрной шляпе
с лицом моего дачного соседа Мишки Закомолдина.
-
Шалом!
-
Шалом!
За рулём молодая симпатичная ребецене (так называют жену раввина).
Непроизвольно встряхнув мусор с сиденья, я залез вовнутрь.
-
Вы хотите сказать, что у нас грязно в машине? – спросил ребе.
- Нет, что вы…
-
Я же вижу, что вы так подумали. Ну, хорошо, сейчас мы поедем в общину, и там
вас покормят
Так
и было. Однако не успели мы приступить ко второму, как ребецене сказала:
-
Вот сейчас мы поедим, и сразу на кладбище.
-
??? Так вот сразу? Может, сначала всё-таки дадим концерт?
- На кладбище бывают похороны.
-
Да, мы что-то слыхали про это…
-
Нам нужен миньян, - включился ребе, - а сколько среди вас евреев?
- Я и он.
- А третий?
-
Он на половину.
-
По маме или по папе?
-
Не по маме.
-
Тогда пусть подождёт в общине.
Тут
надо сказать, что миньян в иудаизме - это кворум из
десяти взрослых мужчин, необходимый для
совершения публичного богослужения и коллективной молитвы. А на кладбище читают
«Кадиш», поминальную молитву. Ребе читает, а мужчины в паузах должны говорить
«Омэйн».
Именно нас
и не хватало до миньяна. И мы поехали, прямо со скрипкой, на кладбище. Мороз.
Покойница в голубом гробике. Песок. Совковая лопата, Яма. Кадиш. «Омэйн» в
паузах. И не подходивший к нам человек – сын покойной, принявший православие, а
потому не желавший принимать участие в миньяне. Странные всё-таки люди эти
евреи…
Кладбище в Дзержинске оказалось на
редкость большим. Что, впрочем, не
удивительно для крупнейшего центра химической промышленности. Удивительно
другое: чуть ли не большую часть этого
кладбища занимают могилы с магендовидом и нерусско-еврейскими именами. Откуда
тут вообще евреи? До поры до времени в
Растяпино (а именно так назывался этот населённый пункт до 1929 года) их не
было вообще. Уже в советское время, в связи с планом индустриализации, сюда
приехали инженеры, математики, управленцы, организаторы производства,
учителя, врачи, журналисты,
строители - с семьями, «чадами и домочадцами». Все с
замечательными фамилиями – Клейман, Абрамовский, Рейзензон, Беркович, Цинкер,
Гольденберг… Но самая известная в Дзержинске фамилия совсем другая.. Её
носители считаются потомками древних
иудейских сакральных мудрецов – каганов (коэнов), имевших доступ в Храм. Это
фамилия Каганович – по праву самая известная в городе. Так, Юлий Каганович,
двоюродный брат «того самого», несколько десятилетий успешно руководил там
крупнейшим заводом. Прямое отношение к созданию химического комплекса в
Растяпино имел будущий зам наркома оборонной промышленности Михаил Каганович
(старший, впоследствии застрелившийся брат Лазаря). Наконец, ключевой фигурой в
понимании названия «Дзержинск» стал уроженец села Кабанье (хорошее, кстати,
кошерное для рождения еврея место) Янкель Каганович (теперь уже младший брат
Лазаря), с 1927 года руководитель коммунистов Растяпинского рабочего района.
Этот район состоял из Нового Растяпина, посёлка при взрывзаводе им. Свердлова и
окружающих деревень, вкусные названия которых представляют для гурманов особое
удовольствие –Чёрное, Желнино, Бабино, Колодкино, Мысы, Старое Растяпино,
Решетиха. На счастье почтенных жителей этих мест, в 1926 году скончался «Железный
Феликс», и Янкель Каганович вперёд всех кинул идею переименовать все
перечисленные географические пункты, объединив их в город Дзержинск. Так и
стало. Не то, чтобы Дзержинский был большим химиком, но всё-таки… Да так даже и лучше: метро имени Кагановича,
а сами Кагановичи имени Дзержинского. Справедливо, да и по-родственному как-то.
Кстати, памятники Феликсу посымали почти
везде, без Фелікса Эдмундавіча Дзяржынского осиротела московская Лубянка. А вот город Дзержинск
оказался неподвержен семантическим изменениям. Вы спросите почему? Может,
химия...
Да, так вот
в этом самом Растяпино-Каганович-Дзержинске мы и играли ханукальный концерт.
Могли, кстати, и не сыграть, поскольку председатель местной еврейской общины,
пожилой уже человек, видный педагог, ученик К.У.Черненко и основатель еврейской
школы им. Мусы Джалиля ещё до нашего приезда давил на ребе, чтоб тот не
разрешал нам – упаси Б-г! – рассказывать еврейские анекдоты и вообще хотел,
чтобы «этой еврейской музыки» было поменьше...
Нет, не правду сказал поэт А.С.Кушнер насчёт
того, что «времена не выбирают, в них живут и умирают». На самом деле каждый
выбирает то время, в котором ему комфортно. Долго присматривавшийся к нам
зорким глазом друг мэра и куратор местных евреев навсегда выбрал «холодное лето
пятьдесят третьего». Судьба его по-своему трагикомична. Всю жизнь, стремясь
понравиться начальству, он клеймил сионизм, а теперь вот, по милости кренделей
истории, должен был работать рука об руку с ортодоксальным раввином, присланным
из Израиля! Но и здесь он сумел возглавить процесс…
Ну, а
концерт, тем не менее, прошёл на очень высоком художественно-идеологическом
уровне. После зажжения свечей и выступления предводителей многих дружественных
евреям общин – татарской, таджикской, армянской и др. – нам всё-таки дали
сыграть. Народ смеялся и плакал, муфтий хлопал,
мэр танцевал. Глядя на мэра, размяк и возбудился даже председатель
общины.
В
конце к нам подошёл ребе, и, минуя
дежурные слова, спросил:
- Так что вы собираетесь сейчас
делать?
(Концерт
закончился в семь, а поезд был в пол двенадцатого).
- Мы
пойдём на танцы
- Хорошо,
поедем к нам, - ответил не окончательно лишённый чувства юмора ребе. Через
полчаса закажите такси.
- Какой
адрес?
- Не надо
адрес – просто скажите: «К ребе домой». Вот вам деньги.
Действительно: это в Израиле много
ребе, а в Дзержинске один. Как тут
запутаться…
Через
полчаса звонок:
- Вы
заказали такси?
- Да.
- Так
откажитесь. Уже моя жена за вами
приехала.
Квартира ребе приятно поразила.
Во-первых, не было звонка – оборвали «добрые люди». Во-вторых, внутри было
нечто столь живописное, что я пожалел о том, что не умею рисовать. Дело в том,
что в семье ребе пять детей – от полугода до восьми, и каждый из них, равно и
то, во что они превратили дом – находка для живописца. Каждый ребёнок занимал
своё пространство. Младший гнездился в специальной нише из особым образом
перевязанных шарфов на животе ребе. Старшая, сияющая бойкая красавица Ривка,
ходила колесом по всей квартире. Моментально заметив некую особенность моей
фигуры, она спросила: «Дядя, вы что, съели арбуз?» и рассмеялась. В
пластмассовых качелях с электроприводом и музыкой (по всему видно –
израильские) сидел ещё один маленький мальчик. Девочка Шейна, как и её сестра и
мать в традиционном чёрном платье с оборками, серьёзно рассматривала какую-то
книжку. Пятый ребёнок, Ёся, пугливо сторонился гостей и капризничал. Кругом –
вселенский бедлам, неизбежный при таком числе юных созданий. Где потолок и
стены – определить, практически, было нельзя. Другое дело пол – к нему
притягивало. Хотя у стен тоже была своя
примета. Нет, там не висели портреты родителей, родителей родителей и детей,
зато в особом порядке были размещены портреты любавичского ребе. Реб Пинхас -
хасид, а любавичский ребе – это хасидское всё.
- Хана, а
ваши старшие девочки ходят в школу?
- Нет, мы
учим их сами, а по математике приходит учительница.
- А как
же школьный диплом?
- У них
диплом будет в Израиле.
- ?
- Два раза
в год мы едем в Израиль, и Ривка сдаёт экзамены в израильской школе.
Тут я
понимаю, почему родители с детьми говорят на иврите, а дети с нами по-русски.
Русский язык – это рабочий язык ребе и его семьи. Сами они, хоть и из Донецка,
но израильтяне, и живут они в этом городе со странным названием в своём
маленьком Израиле, в быте своём странным образом сочетая современную
цивилизацию Израиля, ортодоксальную религиозность и местечковые рефлексы.
- Вот, перекусите. Ребе достал картонную
коробку с чем-то холодным и слипшимся в целлофановых пакетах. Это вам Сусанна
Давыдовна прислала!
О! Сусанна
Давыдовна! Как же! Я всегда рассказывал
историю о том, как после концерта в Нижнем, проходившем под патронажем этой
шикарной женщины, возглавляющей местную еврейскую общину, она пришла к нам в
артистическую и с возгласом «Угощайтесь!», швырнула нам под ноги коробку с
пончиками.
Какая
приятная неожиданность. Хотя её можно было предвидеть – Нижний-то не далеко.
Пока мы
размышляли, как начать есть из этой коробки, ребе шептался с женой. «Там одна
пицца лежит на другой, а это не положено».
О
серебряном приборе не стоило и думать. Проблема была другая – обо что вытирать
руки после соприкосновения с подарком леди Сусанны. Не о смокинг же. И я
попросил салфетку. Так на заваленном столе без тарелок появился початый рулон
туалетной бумаги.
Ребе –
очень умный человек. Он иудей-профессионал: досконально знает иудейскую
традицию и скрупулёзно следует её канонам. Он научил нас правильно молиться при
зажигании ханукальных свечей. Он
десятками рассказывет хасидские поучительные притчи. Он живёт Учением. Но в
Учении ничего не сказано о том, можно ли ставить туалетную бумагу на стол перед
носом ужинающих гостей…
Дежавю. Я вспомнил, как однажды посетил в Москве
израильского атташе по культуре. В его аскетическом кабинете на стене висел
портрет гимнаста на перекладине (атташе не был хасидом, но он был гимнастом). А
на столе стоял… полуиспользованный рулон туалетной бумаги.
- Вы
сделали сегодня две мицвы, - сказал ребе, - участвовали в миньяне и зажгли
ханукальные свечи.
Точка. Концерт для четырёхсот слушателей ребе мицвой
не посчитал. Видимо, об этом тоже не сказано в Галахе. Или, наоборот, посчитал.
Но не мицву, а наш гонорар.
Почувствовав, что семье ребе есть, чем заняться и без нас, мы поспешили
на вокзал.
… Ночной
поезд сделал остановку на станции «Ильино» и через пару минут наполнился сотней
дембелей. Все - в красочных «парадках» со множеством значков, на каждом беретка
с прикрученным к ней патроном калибра 7.62,
аксельбанты, какие-то особые пуговицы и прочая дембельская мишура – все
шумные, возбуждённые, матерные: дембель воистину большой праздник!
Опять
дежавю. Я когда-то тоже служил возле этой станции. Разговорился с дембелем – он
точно оказался из «моей» части. Как там тетерева – кукуют? А нарывы на шее от
утечки топлива? А клуб? А песня Шаинского «Мой ротный старшина имеет ордена..»
- всё так же под неё по плацу маршируют. Оказалось, всё, как и было. Только поп
в часть приезжает. Из Москвы. У него, говорят, пятеро детей…
Назад >>