Главная > МКСР "ДИАЛОГ" > Керен КЛИМОВСКИ
Керен КЛИМОВСКИ (Израиль – Швеция)
Керен Климовски публикуется в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Иерусалимском журнале» и других. Лауреат Волошинского фестиваля в одной из прозаических номинаций (2011). Подборка рассказов “Банановый рай” вошла в шорт-лист «Дебюта» в номинации «малая проза» (2013). В 2016 в издательстве РИПОЛ-классик вышла первая книга прозы “Королева Англии кусала меня в нос”.
Пьесы и “экспериментальные тексты для театра” участвовали в читках, лабараториях и фестивалях (“Большая перемена”, “Текстура”, и другие), а также были лауретами фестивалей и конкурсов “Премьера”, “Свободного Театра”, “Баденвайлер”, “Ремарка”, “Маленькая ремарка” и других, поставлены в России, Украине, Литве, Израиле. В 2012 году – вместе с музыкантом, композитором и актером Элиасом Файнгершом – Климовски основала Театр КЕФ (Мальме, Швеция) - вместе они сделали уже 4 спектакля, которые участвовали в десятках международных фестивалей и отмечены рядом наград.
p.s. Керен Климовски в возрасте 16 лет дебютировала в 2001 году в альманахе «ДИАЛОГ» со своими стихами «Меня не создать из глины» в разделе «Их век ХХ1». Позже публиковалась у нас с большими тематическими и антологическими подборками израильских поэтов, как составитель, переводчик и автор сопровождающих эти публикации эссе. В 2010 году в разделе «ДИАЛОГ в «ДИАЛОГЕ» на сайте альманаха была гостем в нашей гостиной с мамой Светланой Аксеновой-Штейнгруд, поэтом, переводчиком, эссеистом, журналистом. В юбилейном выпуске ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ, 2017 год, в разделе «Проза» опубликованы «Сказки, рассказанные себе» Керен Климовски. Сегодня мы предлагаем вам познакомиться с Керен Климовски-драматургом, расширяя несколько жанровые рамки МКСР.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ВЗРОСЛОГО МУЖЧИНЫ
Действующие лица
М а т ь – мать мужчины.
Ж е н а – жена мужчины.
Д о ч ь – дочь мужчины, подросток.
Место действия: маленькая страна у моря, дом мужчины.
АКТ 1
Картина первая
Большая гостинная, часть которой – кухня. Слева – дверь, ведущая в комнату мужчины. Повсюду разбросаны вещи. У стенок стоят сумки и рюкзаки разной величины. Мать, Жена и Дочь сидят на полу среди груды предметов.
М а т ь. Теплые носки!
Ж е н а. Книжка. Любимая!
М а т ь. Крем для бритья!
Ж е н а. Зубная щетка!
М а т ь. Фланелевая пижама!
Д о ч ь. Компас!
Ж е н а. Зачем?
Д о ч ь. Мало ли. Может, сбежит...
М а т ь. Мой сын не дезертир!
Ж е н а. Термос!
Д о ч ь. Лучше фляжку.
Ж е н а. Мой муж не пьет!
Д о ч ь. Для храбрости...
М а т ь. На что ты намекаешь?!
Д о ч ь (пожимая плечами). Сухой паек!
Ж е н а. Йод!
М а т ь. Это еще зачем?!
Ж е н а. Если поранится...
М а т ь. Типун тебе на язык!
Д о ч ь. Если поранится, йод не поможет...
Ж е н а. Молчи!
Д о ч ь (пожимая плечами). Трусы!
Ж е н а. Дай мне! (Присматриваясь.) Это мои!
М а т ь (присматриваясь). Грязные!
Ж е н а. А мне не до стирки!
Д о ч ь. Лосьон для бритья!
М а т ь. Не надо – вдруг прольется? Сигареты!
Ж е н а. Ну вот – самое время отучиться от вредных привычек, а родная мать...
М а т ь. Имеет он право хоть на какое-то удовольствие?..
Д о ч ь. Перочинный нож!
М а т ь. Что ты, что ты! Никаких острых и колющих предметов.
Ж е н а. Это вертолет – там пропустят...
М а т ь. Нет! Это его травмирует...
Ж е н а. А консервы чем открывать будет?
М а т ь. Одолжит у друзей. У него всегда было много друзей...
Д о ч ь. А если попадет в плен? Чем он перережет... веревки на руках?..
Ж е н а и М а т ь. Молчи!!!
Д о ч ь. Может, мне уйти, если я мешаю?
М а т ь. Подай штопор.
Ж е н а (язвительно). Это – колющий предмет.
М а т ь. Все относительно. Пусть он первым откроет бутылку шампанского, когда наши победят!
Ж е н а. Шампанское? На фронте?
М а т ь. Я пришлю заказной посылкой!
Ж е н а. Главное, бумаги. Побольше!
Д о ч ь. Туалетной?
Ж е н а. Письменной! Пойди, принеси еще.
М а т ь. Хватит тебе! И так рюкзак неподъемный.
Ж е н а. Мы же не знаем... сколько это продлится... я хочу каждый день – письмо!
М а т ь. Ему рюкзак тащить на себе, не на верблюде... Напишет, что жив-здоров раз в неделю – и хватит с тебя. Эгоистка!
Ж е н а. Ну и пусть, а будет по-моему! Каждый день: милая, любимая, думаю о тебе, скучаю, из всей роты один в живых остался, потому что шел в бой с мыслью о тебе, о том, что вернусь и буду ласкать тебя, о твоих сосках, таких...
Д о ч ь. Мама!
Ж е н а. Каждый день! И если ручка высохнет, так огрызком карандаша, а если карандаш сточится, то сушеной клюквой...
М а т ь. То-то у него вечно круги под глазами. Совсем заездила!
Ж е н а. Зато вы к вашему мужу не часто снисходили – поэтому он и откинул копыта в пятьдесят лет...
М а т ь. Да я тебя, сучка!..
Д о ч ь. Мама, бабушка! Это не для моих ушей!
Ж е н а. Не вмешивайся!
Д о ч ь. Еще чего! Раз никакого секса до восемнадцати, так не надо меня дразнить, а то я начинаю думать, что много теряю и очень несчастна.
М а т ь (поджав губы). Спички.
Ж е н а. Мыло.
М а т ь. Сыр.
Ж е н а. Какой сыр?!
М а т ь (холодно). Бри.
Д о ч ь. Бабушка, там не будет холодильника.
М а т ь. Я еще не выжила из ума, знаю! Это – оберег.
Ж е н а. Что за чушь?
М а т ь. Еще прабабушка дала кусочек сыра прадедушке в Ту Войну, С Которой Никто Не Вернулся.
Д о ч ь. А прадедушка вернулся?
М а т ь. Нет. Но от него осталась левая нога...
Ж е н а. Это черт знает что, антисанитария!
М а т ь. Жизнь дороже!
Ж е н а. Допотопные бредни!
М а т ь. Я же говорила, говорила ему не брать жену без роду и племени – из семьи, где не верят в сыр, где не вспоминают Войну, С Которой Никто Не Вернулся, а только и умеют, что расчесывать волосы по сто раз три раза в день и раздвигать ноги!
Д о ч ь. Бабушка, я просила!..
Ж е н а. Да как вы смеете – с Той Войны не вернулся мой дед... отец был еще мальчиком! У нас не говорят, потому что помнят молча, про себя. Не говорят из уважения, из священного трепета, из суеверия!
М а т ь. Вы просто боитесь правды! Для твоей семейки жизнь – леденец: лижете своими жадными языками, обсасываете, зубами вгрызаетесь, хрустите, и думаете, что если не говорить о неприятном, оно исчезнет, но под леденцом-то что? Безвкусная пластмассовая палочка! (Пауза.) Я видела, как ты утром красила ногти.
Ж е н а (с вызовом). Это – преступление?
М а т ь. Кто думает о ногтях в такое время?!
Ж е н а (презрительно). Вы никогда не были женщиной. Для него, понимаете?! Хотела быть красивой перед тем, как он уйдет т у д а, чтобы т а м он помнил красивое!
М а т ь. Это твои ногти – красивое?!
Ж е н а (кричит). Я не могу с вами разговаривать!
М а т ь. Да уж, ты по другой части, поэтому и привел тебя…
Д о ч ь. Бабушка, ты вменяемая? Уже третий раз упоминаешь секс – представляешь, какая у меня травма? Знаешь, сколько папа должен будет заплатить психологам, когда мне исполнится тридцать лет?! (Уходит, хлопнув дверью.)
М а т ь. Сыр!
Ж е н а. Нет!
Мать пытается запихнуть сыр в рюкзак, Жена сопротивляется. Они дерутся. Затемнение.
Картина вторая
Мать режет овощи на кухне.
М а т ь. Когда мама провожала папу на войну, она сделала все, как надо: три дня не мылась, два дня не спала и день не ела, потом молилась и плакала, и опять молилась, а потом накупила овощей всех цветов и сварила суп – строго по рецепту: семь помидоров, шесть морковок, пять кабачков, четыре баклажана, три свеклы, одна тыква, две капли собственной крови – из пальца, и чуууть-чуууть перцу. А эта сказала, что и так не спит, не ест и плачет, а не мыться отказалась – гигиена, видите ли! Да и супа от нее не дождешься – придется мне сделать. Это разрешено: когда нет жены, мать вместо нее, а такая жена – все равно, что нет... Еле нашла тыкву – всю сожрали, а новая не приходит с тех пор, как море перекрыли. Лавочник юлил и начинал напевать Элвиса, как только я заговаривала про тыкву, так что я ему прямо так и заявила: у меня сын на войну идет, и надо все сделать правильно – давай тыкву. А он говорит: не только у тебя сын на войну идет, почему, думаешь, тыквы пропали? Они ж привозные, не растут у нас... А я: э, нет, эти сказки мне не рассказывай, в наше время про суп мало кто помнит, никому не надо, а мне надо, и не отвертишься! Так он еще поскрипел, пофинтил, и сдался. Идем в чулан, говорит. Я уже испугалась: ты что хочешь, что делаешь – опять у нас черный рынок, что ли? Так я тебе заплачу, больше дам, особенно если бока румяные, но деньгами, слышишь?! А он смеется: на кой хрен ты мне нужна, кляча старая, у меня своя жена молодая. И достал откуда-то тыкву – плохонькую, захудалую, можно было бы лошади скормить вместо морковки, и та бы не заметила. Какая есть, говорит – бери: последняя. Ну, я и взяла. А как иначе? Надо мне, надо, потому что я все помню... Мне всего десять было, и я видела, как мама кормила отца с ложки, а потом вылила остатки супа, чтобы после него никто не ел, а потом побрила ему лицо и остригла волосы, подмела и в платок завернула, и спрятала, и положила в карман его формы пакетик с сыром бри, и – когда он сел на корабль и смотрел на нее с палубы, все стояла и не уходила с берега, а потом прочла молитву и трижды повернулась вокруг своей оси, повернула платок слева направо, и только тогда – исполнив все свои обязательства – бросилась бежать, как угорелая, а я за ней не поспевала, и бежала через пески, и через апельсиновый сад, и через город, пока не прибежала домой, и не вбежала в квартиру нашего соседа, который был ее любовником и уходил двумя днями позже – потому что тогда люди боялись Бога, боялись!
Картина третья
Жена сидит на диване и плачет. Дочь играет с мобильным телефоном.
Ж е н а. Перестань! Не могу слышать!
Д о ч ь. Что?
Ж е н а. Звуки эти.
Д о ч ь. Это тетрис.
Ж е н а. Выключи.
Д о ч ь. Одно попадает в другое. Напоминает то, что я видела по телевизору, когда все спали…
Ж е н а. Прекрати, я сказала!
Д о ч ь. Окей, окей. Ты что злая такая?
Ж е н а. Злая? Ты вспомни, у тебя отец... (Закрывает руками лицо.)
Д о ч ь. Ну что? Что отец?
Ж е н а. У тебя пока еще есть отец. (Рыдает.)
Д о ч ь. Да ладно, мам. Там же не всех... Ну, не всех.
Ж е н а. Дура!
Д о ч ь. Ты думаешь, мне легко? Мне легко, что ли? Думаешь, тетрис – это просто так?.. Может, у меня вытеснение, может, я так справляюсь?!
Ж е н а (махнув на нее рукой). Не понимаешь...
Д о ч ь. Ты ошибаешься, мама: у меня кровь раз в месяц, и я ноги брею, и мне очень нужен папа, именно сейчас нужен, потому что я перестала любить свое тело, и не могу любить женщин, даже тебя с бабушкой, а папу – могу, потому что он совсем другой, и никогда не поймет какие-то вещи и даже не будет пытаться, а мне необходимо, чтобы н е п ы т а л и с ь, и когда он уйдет, я сойду с ума, тем более, что вы с бабушкой друг друга убьете!
Ж е н а. Все о себе, любимой! А если он... если его...
Д о ч ь. Так не бывает. Это только в газетах. Должны же они что-то писать...
Ж е н а (бледнея). Списки...
Д о ч ь. Не верь! Даже не смотри. Сто раз говорила: не читай газеты.
Ж е н а. И по телевизору...
Д о ч ь. Все врут! К нам в класс приходили и рассказали...
Ж е н а. А, может, он вернется героем. Как мой дядя когда-то...
Д о ч ь. Будешь прыгать от радости?
Ж е н а. Не хами!
Д о ч ь. Теперь все другое. Этими медалями только в зубах ковыряться.
Ж е н а. В кого ты такая?!
Д о ч ь. А что если папа не пойдет?
Ж е н а. У него нет выбора: он – мужчина.
Д о ч ь. Мама, меня в классе щипать будут.
Ж е н а. У всех уйдут.
Д о ч ь. Не у всех, пока не у всех. Папа – это... статус. У меня теперь ничего – ни-че-го.
Ж е н а. Как можно быть против войны? Это – как тайфун или ураган. Иногда они случаются.
Д о ч ь. А мы?
Ж е н а. Не при чем.
Д о ч ь. А папы?
Ж е н а. Не при чем. Мы их собираем. И они идут.
Молчат.
Картина четвертая
Дочь ест мороженое.
Д о ч ь. Мне все можно – у меня переходный возраст. Все психологи это знают. Бабушка говорит, что у меня ветер в голове. А он в волосах – подцепит и уносит. Очень трудно запоминать. Мысли все время меняются. Почему это – прекрасные годы, что в них прекрасного?! Ты уже все понимаешь, но тебе многое нельзя, а по телевизору секс показывают. И шнурки развязываются – в самый неподходящий момент. Вечно они развязываются, и спотыкаешься, поэтому и сделать ничего нормально нельзя. Нас ругают, что мы – нарочно, а они – сами собой! Честно! Мы их завязываем, а они опять... Это не мы наглые, это шнурки наглые! Мы падаем и встаем, падаем и встаем, у нас сильные ноги и битые коленки, и наглость. У нас нет выбора, мы должны полюбить ее – родную такую... У нас и солнце наглое – может спалить живьем, и море наглое – утопит, не задумываясь; так какими еще мы могли вырасти?! Нас несет на скейтборде через весь город – от стадиона и до порта, и не падает только тот, кто не щурится от солнца, не плачет от морской воды, у кого шнурки настолько наглые, что вообще отсутствуют – кроссовки на босу ногу и без шнурков! А девочки еще хуже, чем мальчики, у нас сиськи наглые. У меня тут грудь все чесалась последнее время, я не могла понять, в чем дело, мама сказала, что растет, а оказалось – наглость. Зарождается. И пусть! Буду много есть, чтобы росла. А пока они маленькие, острые. Как пчелы. И жутко наглые. Бабушка говорит, что у меня молоко будет ядовитое, а я радуюсь.
Картина пятая
Дочь и Мать грызут тыквенные семечки.
М а т ь. Что такое?
Д о ч ь. Червивое.
М а т ь. Надо съесть.
Д о ч ь. Почему?!
М а т ь. Положено и все. Ты любишь своего отца?!
Д о ч ь. Не буду!
М а т ь. Дай, я съем. (Всхлипывает.) Эгоистка...
Д о ч ь. Бабушка, ну хватит! И ты, и мама – это невыносимо.
М а т ь. Будешь такой же, как тетя Клара.
Д о ч ь. Начинается!..
М а т ь. Она щелкала семечки целыми днями. У нее были очень длинные ногти.
Д о ч ь. Где она?
М а т ь. Никто не знает. Пропала.
Д о ч ь. Я спрашивала у папы – он тоже ее никогда не видел. Может, ты тетю Клару выдумала, чтобы пугать нас?
М а т ь. Тоже мне! Как хорошо, что у меня нет дочерей!
Д о ч ь. Тогда расскажи.
М а т ь. У моей мамы было три сына и две дочери. Клара была на меня непохожа. Она любила сидеть у окна и улыбаться мужчинам. И никогда не вытирала пыль! В детстве я ее дразнила и говорила, что она – не наша, а от соседа. Мама один раз услышала, побледнела и выпорола меня.
Д о ч ь. Так ты была злой, бабушка!
М а т ь. Я была примером для подражания! Я прикрывала колени и смотрела в пол, когда со мной говорили старшие. Я никогда, никогда не сказала ни слова поперек. А мама любила больше Клару...
Д о ч ь. Почему она не вышла замуж?
М а т ь. Она была на год младше, ее не могли отдать, пока я не пристроена. А мне было нелегко найти жениха – я не извивалась полуголая перед окном, как некоторые, я легко простужалась и боялась сквозняка!
Д о ч ь. Я нашла фотографии – нигде нет тети Клары...
М а т ь. Ты рылась в моих бумагах?!
Д о ч ь. Ну и что?! У нас в семье все роются!
М а т ь. Она красила губы.
Д о ч ь. Бабушка...
М а т ь. И сбежала с первым встречным – и жила с ним, как животное! А мама любила больше Клару...
Д о ч ь. Ты скучала по ней!
М а т ь. Она все делала наперекор всем, против шерсти, и отец проклял ее, когда она сбежала, заявил, что у него нет такой дочери, а мама не выдержала – плюнула в него, и он ее ударил: у него не было выбора – он ведь был мужчиной, а потом мы справили траур по ней. Она всегда так громко смеялась, так неприлично...
Д о ч ь. Она была живая, а вы...
М а т ь. Ее никогда не было.
Д о ч ь. Ты все время говоришь разное...
М а т ь. Я старею, я забываю, что правда, а что – нет.
Д о ч ь. Ненавижу!..
М а т ь. Меня?!
Д о ч ь. У вас все так – становится ничем.
М а т ь. У кого?..
Д о ч ь. У женщин! Иногда я смотрю на хлеб и не знаю, можно ли его есть, или это – тоже миф, и он растворится в воздухе, как только прикоснусь!..
М а т ь. Кем ты хочешь быть?
Д о ч ь. Поздно: грудь растет... Буду женщиной.
М а т ь. У тебя и молоко будет – ядовитое!
Д о ч ь. И пусть.
М а т ь. Ну да – лучше сразу знать, что вскормишь змею!..
Д о ч ь. Я не собираюсь никого кормить!
М а т ь. Подожди. Тетя Клара – это я!
Д о ч ь. Я так и знала!
М а т ь. Он бросил меня, и я вернулась, поджав хвост. Отец выбрал мне мужа.
Д о ч ь. Ты все врешь!
М а т ь. Я не вру, она была. Тетя Клара – это я, но она была...
Дочь кричит и убегает.
<< Назад - Далее >>
Вернуться >>
