Рада ПОЛИЩУК

МЫ  ЕВРЕИ,  ПОКУДА  МЫ  ПОМНИМ

Писатель – это не тот, кто складывает из букв слова, из слов – предложения. Это умеет всякий, кто грамоте обучен.

Писатель – это не тот, кто пишет тексты, а тот, кто их записывает. Записывает то, что приходит к нему из неведомого, из ниоткуда – к нему и только к нему, его кровью пропитанное, его болью оплаченное, его слезами омытое,  его радостью наполненное. О нем и не о нем, им не прожитое, но знаемое, узнаваемое, угадываемое в еще не родившемся слове.

Такое нельзя сконструировать никакими самыми совершенными подручными средствами – ни округлой, послушной кириллицей, ни причудливыми, сверху вниз наползающими иероглифами, никогда не раскрывающими до конца свою тайну, ни арабской вязью, похожей на причудливую вышивку шелком по шелку, ни квадратными, справа налево горделиво ступающими ивритскими буквами-символами. Такое нельзя сконструировать –  можно одушевить, вдохнуть жизнь, родить из плоти своей.

Это подвластно лишь писателю-творцу, но не ремесленнику.       

Израильский прозаик Шамай Голан несомненно из их числа. Тонкий психолог, точный аналитик, нежный лирик и философ, размышляющий о бренности жизни, об изначальном одиночестве человека, которое он тщетно силится преодолеть, о трагичности и испепеляющей силе любви, самого, быть может, великого дара, которым наделен человек.

Проза Шамая Голана, то, что он говорит или пишет о своих героях, – невероятно близко мне как прозаику, с какой-то удивительной, временами почти дословной точностью ложится на  мои слова, на мои мысли. Будто по одной канве вышиваем замысловатый узор сложнейших жизненных переживаний – и цветовая гамма совпадает, и толщина нити, которая натянута до последнего предела, как обнаженный, вибрирующий нерв, и узлы грубо топорщатся в тех местах, где уже однажды оборвалась струна.

Я говорю, что все мои персонажи – это блуждающие в безумном нашем социуме несмиренные, метущиеся души, переполненные надеждой и мукой ожидания. Почти то же самое говорит о своих героях Шамай Голан: “ Даже если в борьбе с жизнью мои герои не всегда выходят победителями, их нельзя назвать слабыми. Их сила – в умении любить, желать, искать человеческих контактов, преодолевать прошлое и даже стремиться к великим свершениям."

Я говорю, что для меня писательство – не ремесло, а таинство, такое же непостижимое и необъяснимое, как сама жизнь – здесь все иррационально, все непредсказуемо и ничего нельзя придумать или переделать. Как в жизни. То же говорит и Шамай Голан: “Иногда я и сам удивляюсь моим героям и пытаюсь вести с ними диалог. Но они оказались сильнее меня”. 

Вообще лучше Шамая Голана о его книгах не скажешь, потому, наверное, что он ничего не придумывает ни в своей прозе, ни в оценке ее. И сквозит какое-то удивление и  подчиненность тому, что происходит. Что можно поделать, если “все забытые, как мне казалось переживания научились дышать и говорить, предстали в новой форме и получили новое значение. Все, о чем я так старался забыть, когда начинал писать, просачивалось в мои произведения как бы помимо моей воли”

Он пишет, как дышит, и это дыхание – всегда живое.

Проза Шамая Голана плотная, напряженная, бескомпромиссная, в чем-то даже безжалостная. И по отношению к своим героям, и по отношению к себе самому и, конечо же, по отношению к читателю. Но эта проза дышит любовью.

Я бы сказала, что главная тема всех романов и рассказов Шамая Голана – любовь. Даже если это роман о войне или о человеке, войной искореженном. И хоть во всех книгах Шамая Голана есть отголосок страшной трагедии – Катастрофы восточно-европейского еврейства, оставившей глубокий след в его судьбе и в судьбе его семьи, и очень многое в его творчестве автобиографично, нельзя сказать, что Шамай Голан пишет историю евреев, переживших вторую мировую войну.

Он пишет трудную, полную преодолений и надежд судьбу своего современника и соплеменника, он пишет о душе истерзанной, измученной, но живой. Все его герои любят, трудно, странно, порой безответно, порой это лишь мечта о любви. Но они любят, как говорит Шамай Голан, «всей душой и всем телом». То есть – беззаветно.

 Не знаю, еврейский ли писатель Шамай Голан и вряд ли это суть важно. Но все же думаю, что по обостренности чувств, по лейтмотиву скорби и печали, который звучит во всех его книгах то едва различимым плачем, напоминающим шелест молитвы, то трубным звуком шофара торжественным и предупреждающим – думаю, что Шамай Голан – еврейский писатель. И, несмотря на все изломы судеб его героев, все же все книги пронизаны жизнеутверждающим пафосом.

Из пепла, горя и потерь произрастает стремление всех евреев жить счастливо, строить новую жизнь на Святой ли Земле или на заросших густой травой братских могилах без надгробий на месте старого разрушенного дома.

Из пепла, горя и потерь произрастает стремление всех евреев пережить, изжить Катастрофу,  даже тех, кто полагает, что Катастрофа их не коснулась, даже тех, кто отринул от себя память о прошлом своего народа. Или думает, что отринул.

Ибо память неизбывна.

Мы все евреи, покуда мы помним.

Назад >

Гостинная >