ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ПОЭЗИЯ

Лев ОЗЕРОВ (Россия)

ПОРТРЕТЫ БЕЗ РАМ

МАРКИШ. ГОФШТЕЙН. КВИТКО.

Поэмы

(окончание)

КВИТКО

Он понимал язык детей,
Листвы и птиц, воды и ветра,
Став мудрецом, ребенком оставался.
Но в годы тирании
Мудрость не спасает мудреца,
А ребенка — детство.
Приходят, как всегда, с опозданием,
Другие годы,
И мудрость возвращают мудрецу,
И становится нынешним
То, что было давно.
Малярное дело — чудесное дело,
Земное дело, небесное дело.
Между землей и небом
В люльке виси голубой,
Кистью умело тряси
И песню пой
Без конца и начала.
Лишь бы душа не молчала.
Он полюбил свое ремесло —
Воздух, свобода, светло.
Песенки начал складывать и сказывать
Много раньше,
Чем научился читать и писать.
«Лиделах» — книга его начала.
Она ручьем журчала,
Птицею пела,
Под облаками витала,
Выше облаков летела.
Он разговаривал с возницей,
И его лошадью,
И сеном, которое лошадь жевала.
С кузнецом беседовал он,
И его молотом, и его поковкой,
Пылающей между молотом и наковальней.
Он беседовал о селами Бембой и Дрембой,
И дорогой, ведущей к селу от села,
И с детьми этих сел,
С их отцами и дедами,
Матерями и бабушками.
Он их понимал, они его понимали.
Это было в начале.
А потом...
Он слушал сердце — свое и чужое,
И чужое не было вовсе чужим.
Он не прислушивался к шагам,
Жестким шагам по каменной лестнице,
Когда «черный ворон» стоял у ворот.
Идут. Неужели?..
Это ошибка.
Но от ареста, увы, не спасает
Уверенность в невиновности.
И чистота помыслов и поступков
Не аргумент в эпоху бесправья.
Простодушие заодно с мудростью
Неубедительны ни для следователя,
Ни для палача.
Мы сидели на юбилее —
В Дубовом зале.
Люстры сияли,
Ораторы сулили нам чудеса.
Были слова, были и словеса,
Над которыми невидимые птицы смерти,
Птицы смерти витали.
Банальный образ, но иначе не скажешь.
Говорят, однотомник уже задержан,
По-газетному — конфискован.
Коллеги, пишущие на идиш,
Уже в тюрьме.
Может быть, перед самой смертью,
В которую сам человек не верит,
Не верит в силу того, что живет,
Даже если он знает наверняка,
Что смерть близка.
Может быть, перед самой смертью
Он себя почувствовал снова
Юношей, висящим в люльке
Между землей и небом?
Расчудесное ремесло —
Воздух, свобода, светло!..
Берта Самойловна! Я молчу.
Сколько мы с вами о нем говорили,
О Льве Моисеевиче, и все же
Наговориться никак не могли.
Потому что человек неисчерпаем,
Особенно тот, чью жизнь оборвали.
Вот и вас уже нет,
Гневной вдовы,
Никому никогда не прощавшей
Гибели чистого человека,
Человека, сумевшего, став мудрецом,
Ребенком остаться.

В одиночестве думаю я о Квитко.
И пишу о нем,
Чтобы тот, кто не знает, — знал.

Лев ОЗЕРОВ (Россия). ТРАГЕДИЯ КУЛЬТУРЫ, РАССТРЕЛЯННОЙ В УПОР

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>