ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > КАДИШ ПО МЕСТЕЧКУ

Максим ГИНДЕН (Россия)

ДЕТСТВО В ОЗАРИЧАХ,
ИЛИ КАК Я БЫЛ ПЛОХИМ ЕВРЕЕМ

(продолжение)

Вот такие примерно слова произнес когда-то отец. Вспомнив их, я подумал, что это, наверное, и есть тот самый атеизм, который бабушка постоянно осуждает. Но тут бабушкин голос вернул меня с небес на землю. Она опять затеяла разговор с мамой о моей греховности. И меня не на шутку испугало ее обещание непременно отдать меня в хедер, чтобы я вернулся к истине предков, чтобы всеми уважаемый меламед реб Ари-Мейше поставил мне мозги на место.
- Нормальный еврейский мальчик должен посещать нормальную еврейскую школу! - резюмировала бабушка, и по решимости ее тона я понял, что от своего намерения она не отступится. Утешало только то, что реб Ари-Мейше загостился у сестры в Мозыре, там он сильно простудился, и когда поправится, одному Богу известно.
Тут, пожалуй, самое время сказать и о великих заслугах моего деда, слывшего в Озаричах едва ли не наместником Бога. За тридцать лет пребывания на посту раввина он утвердился в душах и в памяти как человек высочайших достоинств. Для жителей Озаричей он был не просто духовным пастырем, а как бы посредником между ними и Богом. Он был их наставником в повседневных мирских делах, судьей и советчиком в критические моменты жизни. По этому поводу в местечке вспоминали немало занятнейших историй. Рассказывали, например, как деду удавалось примирять самых яростных и упрямых спорщиков, как он однажды обуздал чрезмерно алчного кредитора, вымогавшего у бедняка непомерно большие проценты с одолженной суммы, как вернул к домашнему очагу чью-то неверную жену, забывшую о семье и материнском долге.

В общем, местечковые цадики не находили слов, чтобы воздать должное памяти моего деда. Умер дед тихо, спокойно, никого не потревожив. Просто взобрался с вечера на печку спать, а поутру бабушка его не добудилась. После кончины деда в его доме собрались на молитву самые уважаемые люди. На похороны, невзирая на опасную дорогу, приехали раввины из Паричей, Мозыря и Речицы. Похоронная процессия растянулась чуть ли не на всю длину Озаричей. И вот тогда-то местная еврейская община подтвердила, что мой дед был не просто раввином, и даже больше того, был «а малах», то есть ангелом.
И как же после этого не понять, почему местечковые праведники злились на меня. Ладно бы просто непутевый мальчишка из какой-то безвестной семьи, а то ведь внук ангела, и такое вытворяет: то в день шабеса, в субботу, повинуется учителю-гою - берет в руки мел и пишет на доске, то в субботу на глазах у всего местечка без стыда и совести раскатывает на гойской телеге, а бывает и еще хуже - в субботний день ходит в Андреевку играть с гоями. А игра знаете какая? Ездят верхом на свиньях. И все это проделывает внук раввина, да постигнет его Божья кара! Бедная ребецн (аналогично понятию «попадья»), несчастная вдова и безупречная хранительница высокочтимого дома, каково ей иметь такого внука, извините, байстрюка! И что смотрит его мать, ува¬жаемая Гита Абрамовна, неужели она не может с ним сладить?
Не поручусь, что передаю эти разговоры слово в слово, но слышал я их часто, и смысл их был именно таким.
Столь же откровенную неприязнь читал я на лицах местечковых цадиков, когда встречался с ними на улице. Тут были преимущественно немые сцены - замкнутые лица, поджатые губы, осуждающие взгляды.
Но вот что интересно! В самой школе после той памятной драки сколько-нибудь значительных происшествий больше не было. Думаю, что не совру, если даже скажу, что та драка в конечном итоге сплотила нас. Она забылась довольно скоро. Правда, наиболее фанатичные ребята поначалу косились, когда видели, что мы с Нохимом ходим в обнимку и стали неразлучными друзьями.
Как-то во время перемены к нам подошел Лева Лурье.
Тоже, нашел себе друга, - сказал он Нохиму, покосившись на меня, - он ведь выбил тебе зубы.
А я разбил ему голову, - уточнил Нохим. - И еще неизвестно, кто больше виноват. Между прочим, Лева, - напомнил в свою очередь Нохим, - когда мы кидали камни, ты громче всех кричал: «Возмездие! Возмездие!» А сам в это время прятался за деревом. Я очень люблю таких храбрецов. Если бы то же самое сказал тебе Володя Горбачевский, ты бы ему ответил, что он юдофоб. А что ты скажешь мне?

В это время мимо нас прошел Лев Сергеевич. И так озорно, по-маль¬чишески подмигнул нам, будто мы его товарищи. А в классе, когда начался урок, он обвел всех внимательным взглядом и неожиданно спросил:
- Какой сегодня день?
- Шабес! Суббота! - загалдели мы хором.
- Вот и отлично, значит, урок будет устный. Но если кто хочет, добавил Лев Сергеевич, - милости просим к доске. И охотник сразу же нашелся. Им оказался Нохим Гольдин. Это было так неожиданно, что класс замер. Но все обошлось. В наступившей шине Нохим записал на доске условия задачи и быстро решил ее.
- Молодец! - сказал Лев Сергеевич. Но неясно было, за что он похвалил Нохима - за умение считать или за смелый поступок.
В сущности, Нохим повторил то же самое, что сделал раньше я. А вот реакция класса оказалась совсем иной, можно сказать, вполне миролюбивой.
- Лева, в следующую субботу твоя очередь, - пошутил Нохим, обращаясь к Лурье.
- Ну да, дождешься! - взвизгнул Левка.
- И дождусь, можешь не сомневаться. Вот этот апикейрес, - Нохим ткнул меня пальцем в грудь, - этот апикейрес каждый день грешит перед Богом, а Бог его не наказывает. Значит, и меня простит, и тебя. Чем мы хуже?
Ну, тут сразу между ребятами начался спор, кто прав. Одни мальчишки говорили, что Бог терпит до поры до времени, пока не рассердится, другие отнесли Божье долготерпение за счет нашего малолетства: мол, что спрашивать с недоумков, а наиболее проницательные вы¬сказали мысль, что Бог, выражаясь сегодняшним языком, накапливает на каждого компромат, а уж потом все взвесит, оценит и воздаст каждо¬му по заслугам. В общем, мнения были разные, а итог оказался один: не прошло и месяца, как весь наш класс, позабыв о прежних привилегиях, начал заниматься по общешкольному распорядку, без скидок на субботу.

- Смотри! - пошутил как-то Нохим, повернувшись ко мне. - Ты обратил весь класс в свою веру!
- В свое неверие, - поправил я Нохима. И все мальчишки потом, узнав об этом разговоре, смеялись и говорили, что я прав.
А спустя еще несколько недель вернулся наконец из Мозыря реб Ари-Мейше. И у меня с Нохимом появилась новая причина похохотать, когда мы нежданно-негаданно встретились у порога хедера.

Я рассказал, в известном смысле, «историю наоборот», историю о том, как стали преследовать еврейского мальчика не антисемиты, а сами же евреи. Но причину этого нетрудно понять. Мальчик, потерявший родной язык, усвоивший повадки и привычки иноверцев, воспринимался в еврейском местечке как вероотступник, как потенциальный предатель. Иначе и не могли мыслить обитатели гетто, жизнь которых извечно сопровождалась страхами и нуждой, постоянным ощущением бесправия и униженности. У них была своя логика. И не русофобия это, а элементарная самозащита.

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>