Главная > Архив выпусков > Выпуск 1 (1996/5757) > Проза

Дина РУБИНА 

ИТАК, ПРОДОЛЖАЕМ!..

(монолог натурщицы)

(Окончание)

Сажусь в его маршрутку. Ждем еще пассажиров, их нет. Десять, двадцать минут. Я вскакиваю, кричу: все, беру такси, вон пустое стоит.

Он хватает меня за руку и орет:

-  Ты - меня - бросаешь?!! Меня - иерусалимца - ты - бросаешь!! Хочешь дать заработать этому вонючему тельавивцу!

Тычет пальцем куда-то в небо и говорит со страстью:

-  Слушай меня! Самолеты уже в воздухе! Скоро все-они будут здесь. Все люди. Это наши пассажиры. Ты поняла' меня? Сиди и жди!

В общем я так устала и обессилела, что сама не заметила, как заснула. Открываю глаза, а уже рассвело, и мы по серпантину в Иерусалим вплываем. Слева Рамот кругами расходится, «окачивается, как под крылом самолета.

¹  Извините (англ.).

²  Не беспокойтесь (англ.).

Я на водителя смотрю - Господи, как я его сразу не при­знала! Ну, конечно, он - цепь золотая на шее - точно как их в русских газетах изображают. Подъехали к моему дому, я достаю из кошелька шестьдесят шекелей и мелочь - три по де­сять - и кладу ему на ладонь. Он удивился - это еще что?!

А помнишь, говорю, ты за меня в супермаркете тридцать агорот заплатил?.. Я человек обеспеченный и одалживаться не люблю. Такая у меня жизненная установка.

-     Ох, - говорит, - так это ты?! А я тебя не узнал. Помог он мне картины вытащить и поднять на третий

этаж. Стоит, смотрит, как я ключом дверь отпираю. Слушай, говорит, раз такое дело, может пригласишь кофе выпить?

Нет уж, говорю, не собираюсь кормить ваш местный фоль­клор новой историей о русских проститутках.

Ну, он стал спускаться вниз, медленно так... На нижней площадке остановился, смотрел, как я картины в дом втаски­ваю. Это Сашка Конякин у нас в больших размерах работает, а Фабрициус - тот, наоборот, вроде малых голландцев...

Да... Стоит на площадке и снизу вверх смотрит. ' Я уж и забыла, когда в последний раз на меня так смотре­ли. Мне, вообще-то, тридцать девять только, и вроде фигура на месте. Но у меня такое ощущение, что мне триста восемьде­сят - я ж училась еще в эпоху промокашек. Недавно студен­точка-социолог меня на улице останавливает. Мы, говорит, проводим блиц-опрос населения по возрастным группам. Вы к какой группе относитесь - от пятидесяти до шестидесяти или от шестидесяти до семидесяти?

Я, говорю, отношусь - от ста до ста двадцати. Я училась еще в эпоху промокашек. А сама смотрю на ее шелковые щеч­ки... Ну, юмор-то она даже на этом уровне не воспринимает. Сказала «слиха»¹ и отошла.

Так что на меня смотри, не смотри - не действует. Я чело­век в основе своей не лирический. За эту лирику обычно потом приходится долго спать... Я картины в дом внесла и дверь за­хлопнула...

Вечером Сержант из армии пришел, сидим, чай пьем с голландскими конфетами. А он все - ну, расскажи, ну, расска­жи про Амстердам!

-  Ну, - говорю, - дома... будто пьяный макетчик ножни­цами вырезал и склеил...

- А ты, - спрашивает, - хотела бы там жить?

Я молчу, думаю - надо завтра в полицию сбегать, доло­жить, что вернулась, а то засадят к чертовой бабушке...

А Сержант, ну, как маленький - а где, спрашивает, где бы ты вообще хотела жить?

А я, вообще-то, нигде бы не хотела... Я уже нажилась - во! Но у меня Сержант... И он заинтересован...

Аз анахну мамшихим!

^[1] Семидневный обряд оплакивания покойного.

^[2] Мой отец - нееврей.

^[3] Женщина (иврит).

^[4] Милый (иврит).

^[5] Женщина (иврит).

^[6] Милый (иврит).

^[7] Четырехугольная накидка с кистями по углам, в которую облачаются мужчины во время молитвы.

^[8] Специально приготовленное мясо (иврит).

^[9] В Израиле (иврит).