Главная > Архив выпусков > Выпуск 3-4 (Том 2) (2001/02-5761/62) > Очерки, эссе

Нина ЕЛИНА (Израиль)

ТРИ ИСТОРИЧЕСКИХ ОЧЕРКА

«...БЫЛИ НАСЛЫШАНЫ О БЛАГОРОДСТВЕ КОРОЛЕЙ ФРАНЦИИ»

Евреи во Франции (вернее, в романизированной Галлии) появились не позднее IV- V веков. В период раннего Средневековья им жилось на французской земле относительно свободно: разрешаюсь владеть землей и торговать. Но по мере формирования Французского госу­дарства, а также ослабления феодализма и укрепления монархии (чему способствовали англо-французские войны, Крестовые походы и рост городов) положение их ухудшалось.

Кризисный момент в истории французских евреев ясно обозначился в конце XII века, когда на трон сел король Филипп, впоследствии получивший дополнительное имя Август. Царствование его продолжалось долго (1180- 1223) и заложило основу будущей сильной абсолютистской монархии. Час­тично оно совпало с царствованием английского монарха Ричарда, с кото­рым Филипп то воевал, то заключал мир, то отправлялся вместе в кресто­вый поход, то бросал его в палестинской пустыне и отплывал со своим войском восвояси.

Рядом с Ричардом - рыцарем-авантюристом - Филипп рисуется как осмотрительный, расчетливый, хитрый политик и осторожный военачаль­ник; после переменных успехов в не очень крупных сражениях он в 1224 году одержал решающую победу над фландрскими, немецкими и английскими войсками. Во внутренней политике он старался обуздать сеньоров и опе­реться на «маленьких» людей, на горожан и на новый, создаваемый им класс чиновников. Благодаря сложной системе податей он удвоил доходы своей казны, большую долю которых черпал из привычного источника - еврейского.

В «Большой Французское летописи» мы читаем: «В это время (в 1180 г. - Н. Е.) в Париже и во всем королевстве жило очень много иудеев. <...> Они собрались сюда со всех концов света из-за мира на этой земле и из-за щедрости этой страны и ее жителей, а также из-за того, что были наслышаны о благородстве и великодушии королей Франции по отношению к их врагам и о сострадании и милосердии к их подданным».

Таково было представление евреев о французских королях, но юный Филипп очень быстро рассеял их иллюзии. Желая угодить своим христианским подданным, он в 1190 году освободил их от выплаты долгов евреям-ростовщикам, таким образом разорив их. После этого он объявил об изгна­нии евреев. «Они, - пишет летописец, - были ошеломлены и растеряны и стали кричать: «Шма, Исраэль», что на еврейском означает: «Господи, слу­шай!» С поразительной быстротой они распродавали свое имущество, и его захватывал король» (на самом деле недвижимое имущество он просто конфисковал). Таким образом, угождая своим подданным, юный монарх не забывал и себя. Но через несколько лет он сообразил, что, изгнав евреев, лишился постоянного поступления доходов в казну, и, несмотря на недо­вольство населения, разрешил евреям вернуться обратно, но при этом они попали в крепостную зависимость, сохранившуюся и при его наследниках.

Среди этих наследников особое место занимает его внук Людовик IX, вошедший в историю под именем Святого, царствовавший с 1226 по 1270 год.

Он действительно был личностью выдающейся, и Франция до сих пор чтит его как великого праведника. По натуре он был прямой противополож­ностью осторожному, прагматичному деду - экзальтированная импульсивность сочеталась в нем с бешеным нравом, набожность и нравственные принципы преобладали над политическими расчетами. Сыну он заповедал судить по праву своих подданных, быть беспристрастным, честным, «поддерживать жалобы бедняков, пока истина не выяснится... Пусть твое сердце будет добрым и жалостливым к беднякам, слабым, обездоленным... Люби свой народ; предпочитаю, пусть лучше шотландец из Шотландии правит нашим народом хорошо и честно, чем ты плохо». Эти заветы он старался сам выполнять: его называли королем бедняков, он был доступен - судил любого, сидя под большим дубом, угощал бедняков рыбой, в страстной Четверг омывал нищим ноги. Свои нравственные понятия он переносил в политику. Предписывал должностным лицам - бальи - «судить каждого ПО праву, без исключения, бедных, как и богатых, чужеземцев, как и мест­ных жителей», бороться с ворами, убийцами, ростовщиками. Он старался искоренять коррупцию и навел порядок в финансах.

Набожность не мешала ему защищать подданных от духовенства, если оно вмешивалось в светские дела. Сурово карал он сеньоров за жестокость И злоупотребления, запретил им вести частные войны. В Европе к нему обращались как к арбитру: он старался примирить германского императо­ра Фридриха II и папу Григория IX. Сам же заключил мир с английским королем Генрихом III и, хотя одержал над ним победу, уступил ему фран­цузские земли, так как Генрих доводился ему свояком и Людовик не хотел, чтобы их дети воевали.

Справедливыми, святыми войнами он считал только войны с неверными и дважды возглавлял крестовые походы (в 1248 и в 1270 годах). Оба похода были неудачными. Первый завершился тем, что Людовик и его войско по­пали в плен и оказались в очень тяжелых условиях. Из религиозных побуж­дений, а не ради воинских авантюр он отправился в Палестину вторично в 1270 году. Но, едва высадившись на африканском берегу, заболел чумой и умер.

В 1297 году он был причислен к лику святых. Но на самом деле его свя­тость далеко не однозначна: если вглядываться в нее под другим углом зре­ния, она окрашивается жестокой нетерпимостью и к отдельным людям, ос­корбляющим его религиозные взгляды, и к группам инаковерующих, живу­щих на его земле. За богохульство о_н приказал жечь нос и нижнюю губу и собирался издать указ, чтобы ставить богохульникам клеймо каленым же­лезом, беспощадно преследовал еретиков. Именно при нем расцветала ин­квизиция. И при нем положение евреев заметно ухудшилось. Он запретил им заниматься ростовщичеством и повелел вернуть деньги их должникам, не разрешив при этом заниматься другими профессиями. При нем была усилена крепостная зависимость: евреи утратили свободу передвижения. Вводя репрессивные меры, Людовик хотел заставить евреев принять хрис­тианство. К этим мерам добавлялось еще усиленное идеологическое воз­действие: евреев принуждали ходить в церковь и слушать проповеди. На парижских площадях сжигали Талмуд и другие священные книги. Публич­но защищать иудейскую религию становилось все труднее: Людовик был решительным противником религиозных диспутов.

В связи с этим очень показателен эпизод, который приводит Жан де Жу-анвиль - мемуарист и биограф Людовика IX. Король рассказал ему, что в Клюнийском монастыре состоялся большой диспут между клириками и евреями. «И пришел туда старый рыцарь, которому аббат подавал Христа ради на хлеб. И рыцарь попросил аббата, чтобы тот дал ему слово, и ему нехотя дали. И тогда он встал и оперся на посох и сказал, чтобы к нему привели главного клирика и главного ученого из иудеев, и так было сделано. И он задал такой вопрос: «Господин ученый, я вас спрашиваю, верите ли вы, что Дева Мария, которая носила, христианского Мессию* в своем чреве и на руках, зачала, будучи девственницей, и что Она его мать?» И иудей ответил, что во все это он не верит, и тогда рыцарь сказал, что, раз так, он поступил как безумный, ибо, не веря в Нее и не любя Ее, вошел в Ее церковь ив Ее дом». И поистине, сказал рыцарь, вы за это заплатите. Он поднял посох и ударил иудея возле уха и бросил на землю. И тогда иудеи пустились бежать и унесли раненого учителя, и так закончился диспут. И тогда аббат подошел к рыцарю и сказал ему, что он совершил безумный поступок. А рыцарь ему ответил, что он - аббат - совершил еще более безумный поступок, что созвал такой диспут, полому что, прежде чем он кончился, ушло множество добрых христиан, усомнившихся в нашей вере, потому что они не очень хорошо уразумели, что говорил иудей. Так вот что я вам скажу, - сказал король, - только самый ученый клирик может вступать с ними в диспут, а мирянин, когда он слышит, как оскорбляют христианскую веру, должен защищать ее только шпагой, вонзить ее в кишки иудея так глубоко, как она может войти».

Приводя этот рассказ, Жуанвиль, по-видимому, испытывает некоторую неловкость и замечает от себя, что на самом деле на практике Людовик не пускал в ход шпагу, а обратил многих евреев убеждением. Но и «теория» звучит в устах «святого» короля достаточно выразительно, а его совету вполне могли последовать многие «добрые христиане». В большей мере, чем его предшественники, видел он в евреях идейных врагов, опасался их учености и потому был особенно к ним непримирим.

Так относился к евреям король-праведник. Неудивительно, что его отнюдь не праведные потомки, строившие Французское государство, обращались с ними, не стесняя себя никакими нравственными соображениями, тем более что народ несомненно им сочувствовал.

Мрачный внук Людовика IX, Филипп IV Красивый, раздобывавший деньги любыми законными и незаконными способами, под предлогом того, что «их (еврейское. - Н. Е.) ростовщичество пожирает наших подданных», в 1306 году велел заключить евреев под стражу, отобрать у них все имуще­го, полностью их разорить и изгнать из страны. Затем, когда через несколько лет Филиппу снова понадобились деньги, он призвал евреев обратно.

Еще трагичнее представляется судьба евреев во время недолгого царствования сына Филиппа IV - Филиппа V (1316- 1322) - монарха, ничем не примечательного. В 1320 году евреи стали жертвой «пастушков» - обнищавших крестьян, отправившихся завоевывать Святую Землю (куда они, конечно, не дошли). В «Большой хронике» мы читаем: «...И всех иудеев, которых они встречали на пути, они безжалостно убивали. И бальи не могли их защитить, потому что христианский народ не хотел вмешиваться в это дело на стороне иудеев против христиан».

Спустя год евреи подверглись преследованию уже со стороны властей. Их обвинили в том, что они подкупили прокаженных, чтобы те отравили колодцы. И тех, и других присудили к казни. Сорок евреев в городе Витри были заперты в башню, и говорится в «Большой летописи»: «Они почувствовали, что скоро им придется умереть». И так же, как в других местах, они предпочли самоубийство казни: «...И решили они между собой, что один из них убьет остальных, чтобы не принять им смерть от рук чужан необрезанных. И тогда было решено и постановлено всеми, что один из них - самый старый и праведный по их Закону - подвергнет их смерти. Но он согласился на это лишь при условии, что с ним останется юноша. И тогда эти двое предали всех смерти, и остались только они вдвоем. И тогда начался между ними спор: кто из них убьет другого. Однако старец так настаивал и уговаривал юношу, что тот в конце концов согласился и умертвил его. И остался юноша совсем один в башне».

Дальше трагедия общины превращается в трагедию одиночки. Молодость пробудила жажду жизни, и юноша попытался спастись, но веревка, по которой он спускался, оказалась короткой. Он упал, сломал ногу, стражники схватили его, и он был приговорен смерти, так же как те, которых он убил. Опять хотя и  не в столь высоком ключе, повторилась трагедия Масады.

Эпилог средневековой истоки французского еврейства произошел в Столетней войны с Англией: в 1394 году Карл VI изгнал из страны всех евреев навечно. Появились они во Франции только в XVII веке, когда при Людовике  XIV после очередной войны была присоединена немецкая область Эльзас, где евреи имели право жительства.

История венецианского гетто

Венеция, 28 марта 1516 года. Провозглашен указ Светлейшей республики "Иудеи должны селиться все вместе в домах Двора, что находится в гетто возле Сан-Джироламо, а чтобы по ночам они не выходили оттуда - с одной стороны через мостик, а с другой  через большой мост, - должны быть построены двое ворот... которые  будут охранять четверо стражей христиан, оплачивать воих будут иудеи».

Слово «гетто» происходит от венецианского «gheto» и означает «литье», а в данном случае «литейная мастерская». Мастерская располагалась на одном из венецианских островков и была почему-то заброшена. Там и поселили евреев, отделив их от остального населения (в дальнейшем к гетто присоединили еще два островка). Вслед за венецианским гетто были созданы и в других европейских городах, вплоть до XX века. Так венецианское гетто обозначило длительный этап в истории европейского еврейства.

Что же представляло собой это замкнутое внутригородское поселение? Не то место заключен, за охрану которого платят сами узники, не то своеобразное «государство в государстве» в его искаженном облике. На плане XVIII века мы видим уже три маленьких островка: Старое гетто, Новое гетто и Новейшее гетто. Их пересекают узкие улочки, скорее коридоры, и омывают каналы. Лишь в одном месте - маленькая площадь. Дома по тем временам очень высокие, а этажи низкие. Окна маленькие и частые. Внутри деревянные лесенки и комнаты-клетушки, где теснятся многодетные семьи. Управляет этим замкнутым миром «Малый совет», избранный ассамблеей «Большим кагалом» - собранием евреев, обладающих определенным денежным цензом. Демократия хотя и не полная, но более широкая, чем демократия окружающего города. Венецианские власти во внутреннюю жизнь гетто не вмешиваются, им важно, чтобы евреи платили подати и не нарушали унизительных ограничений за пределами их поселения.

Жители гетто живут двойной жизнью: на своих островках они члены об­щины, граждане микроскопической республики; за воротами они бесправ­ные изгои. Осанка их меняется: спина сгибается, походка становится тороп-ливой, шаг мелким, семенящим (хорошо, что есть гондолы!). Скорее, ско­рее, не опоздать к установленному часу, в спасительную сень каменного муравейника, чтобы не слышать насмешливых выкриков, не ощущать на себе косых, враждебных взглядов. При поверхностном знакомстве община может показаться единой: все ее члены бесправны, связаны коллективной ответственностью (заметим, что коллективная ответственность пронизывает всю историю еврейского народа, от Римской до Советской империй, до Организации Объединенных Наций).

Однако на самом деле община была далеко не единой. Прежде всего этнически. Венецианская республика - в этом ее отличие от других стран и городов, где жили евреи, - оказалась для них чем-то вроде миниатюрной вавилонской башни. Туда стремились евреи из разных стран. Из Централь­ной Италии, из папских владений и примыкающих к ним областей, где рели­гиозные фанатики упорно и безжалостно их притесняли. С севера - из немецких земель, где преследования усилились после эпидемии чумы, - евреев и в этой напасти обвиняли. Затем объявились левантийские купцы, гоже постепенно оседавшие на венецианских островах, и, наконец, изгнан­ники из Испании и Португалии. Группы сохраняли свою этническую обо­собленность, немецкие евреи жили в Новом гетто, левантийские и испан­ские - в Старом; на улицах слышался разноязычный говор (итальянский, идиш, ладино). Выходцы из разных стран придерживались разных традиций, молились в разных синагогах и по-разному. Раввин Леон из Модены, жив­ший на рубеже XVI-XVII столетий, замечает: «Немцы - те больше других поют, у левантийцев и испанцев какой-то турецкий налет, итальянцы - те произносят слова молитвы отчетливее и спокойнее».

Неоднородна и социальная ткань замкнутого общества: банкиры, куп­цы, торгующие, вопреки запрету, шелковой пряжей, и купцы, полуконтра­бандисты, ввозящие заморские товары, подпольные ювелиры, врачи, уче­ные, раввины, писцы, печатники и мелкие ремесленники. Особое место, как уже упоминалось, принадлежит банкирам и врачам. Банкиры спасают кошельки венецианцев, врачи - их жизни. И те и другие получают привиле­гии. Врачей, слава которых гремела по всей Италии, не высылали и до созда­ния гетто, а когда всем предписали носить желтые шапки, им милостиво дозволили заменить их общевенецианскими черными. «Полезные евреи» - эта категория дожила до гитлеровских и сталинских времен!

Далее >

 Назад >