Главная > Гостиная > Презентация книги Александра Кирноса "Мидреш"

МИДРЕШ 

ЛИРИЧЕСКИЕ ЭТЮДЫ В СТИХАХ И ПРОЗЕ 

1

Я не знаю, когда появились Кирносы в степях Украины. Память сохранила имя прадедушки Мейлаха. Говорят, что он отличался недюжинной физической силой, которую унаследовали его сыновья. Сохранился рассказ о том, как прадедушка, будучи лесничим, встретился с двумя порубщиками, и они напали на него с топором. Он их обезоружил, стукнул друг о друга лбами, уложил в телегу и поехал в село. Когда они пришли в себя, он их отпустил.

Возможно, этот апокриф не игра воображения, потому что однажды я был свидетелем, как его сын и мой дедушка Нехемья, повторил тот же героический поступок. Правда, случилось это не наяву, дедушке приснилась эта история (по-видимому, он не один раз слышал её в детстве) и его кулак обрушился на вторую жену, бабушку Хайку, которая мирно спала рядом с ним. По счастью, бабушка перед сном положила вставную челюсть в стакан, и материальный урон был небольшим.

До глубокой старости дедушка удивлял меня тем, что спокойно ломал пальцами куски рафинада. А ещё он делал свистки, и мы с братом звали его дедушка Голубчик. Наверное, по ассоциации с Некрасовским: «Дедушка, голубчик, сделай мне свисток».

Многие детали стёрлись в памяти, но на всю жизнь запомнилась его удивительная доброта, незлобивость. Никто и никогда не видел его рассерженным или унылым, а у меня перед глазами его лицо, расцветавшее улыбкой, когда мы приходили в гости к тёте Мане. А как он любил и верил в Борьку! Младший брат родился и рос на его глазах, и дедушка был абсолютно уверен, что он станет удивительным человеком.

2

Папа и дядя Лёва утратили значительную часть дедушкиного спокойствия. Да и то сказать, им пришлось пройти всю отечественную войну, а до войны были стройки социализма и тридцать седьмой год, а после войны вдруг начали бороться с космополитами.

Я пытаюсь понять, каково было моему папе, комсомольцу и коммунисту, старшему матросу отдельной бригады морской пехоты, парторгу роты во время войны и бессменному выборному в течение двадцати дет не освобожденному парторгу цеха, жить в этой шизофренической ситуации.

Не знаю, ругался ли он на работе, но дома самое страшное ругательство, которое я от него слышал, было «келбеле », что в переводе с идиш означало – барашек, то есть, дурачок. А единственное грубое слово, которое он говорил маме, было "почта". Наверное, он считал многословие очень большим грехом. При этом я помню, что он не раз бывал в состоянии гнева, сжимая кулаки, скрежетал зубами, и родные успокаивали его, – Фроим, крыц ныт мы ды цэйн¹⁹.

Но это уже рассказ об изменении характеров, которые, не имея достаточной опоры в традиции, деформировались под воздействием обстоятельств места и времени, а сейчас мне бы хотелось понять истоки фамилии.

3

Один из моих знакомых как то позвонил мне и сказал, что он обнаружил истоки нашей фамилии. В Польше, оказывается, есть местечко под названием Кирнос. Вполне вероятно, что мои предки пришли из этого местечка, но почему оно так названо?

Я не стал бы этим так настойчиво интересоваться, но необычность фамилии, дополненная в молодости не вполне типичной для еврея внешностью, неоднократно создавала двусмысленные ситуации, когда окружающие принимали меня то за украинца, то за грека, то за литовца, и эта возможность мимикрии, давая иллюзию защищённости, существенно повлияла на мою жизнь.

Только во время летнего отпуска в 1963 году я дважды встречался с носителями этой же фамилии. В одном случае это была греческая семья, в другом украинская девушка. Мы с Надей тогда только полгода, как поженились, и поехали отдыхать в Новый Афон. Был разгар сезона, посёлок был забит отдыхающими, мы медленно поднимались по улочкам от моря всё выше и выше в горы, но везде уже всё было сдано, а день стремительно скатывался к ночи. Внезапно, в сумерках, я разглядел табличку на двери одного из домов, в котором нам только что отказали и снова настойчиво позвонил.

– Уходите, я собаку спущу, – раздался гортанный женский голос.

Я продолжал звонить и, когда женщина подошла к калитке, протянул ей своё удостоверение личности, и попросил прочитать. Женщина с опаской взяла его в руки, прочитала фамилию…, затем прочитала её ещё раз, а потом молча открыла калитку, провела нас через сад в дом на второй этаж, в лучшую, как я понял позже, комнату, показала, где можно вымыться и предложила поужинать.

Надя ничего не понимала, но настолько устала, что не стала ни о чём спрашивать, а мне не хотелось ничего объяснять. Ночью я проснулся от звука мощного мотора, выглянул в окно. В сад въёхала большая грузовая машина, послышались приглушённые голоса. К нам никто не зашёл и я снова заснул. Проснулся от заливавшего комнату солнечного света, оделся, спустился на первый этаж. Стол был уже накрыт, но женщина хлопотала на кухне, а за столом сидел её муж, могучий, громадного роста, средиземноморской внешности мужчина.

Вы, конечно, уже догадались, что его фамилия была Кирнос. Мы долго, не торопясь, беседовали, выясняя, где могли пересечься наши корни. Более всего меня тогда поразило то, что мой собеседник ни на секунду не допускал возможности изменения фамилии, и мысли о том, что ради каких то выгод это можно было бы сделать, были от него так же далеки, как от россиянина возможность заправлять автомобиль вместо бензина спиртом.

И я, и он сумели добраться до середины девятнадцатого века и сошлись на том, что общие корни, наверное, гораздо глубже. При этом соображения о различной национальной принадлежности для хозяина дома были явно вторичными. Носитель одноимённой фамилии, в его представлении, несомненно, был родственником, хотя и дальним, и этот факт не могли изменить ни национальность, ни вера, ни страна проживания, ни внешность. Мы прожили у него три дня, пока не нашли подходящую квартиру, расстались друзьями. Трепетность отношения к слову, носителем которого он являлся, запомнилась мне на всю жизнь.

4

В недавнем прошлом у евреев главным было имя человека, и фамилий, определявших род, долгое время не существовало. И если бы мы жили на несколько веков раньше, то дедушка Нехемья был бы Нехемья бен Мейлах, папа – Эфраим бен Нехемья… Как-то умудрялись наши предки безошибочно ориентироваться в этом запутанном лабиринте имён, и не помнящих родства среди них не было.

Долгое время я примерял для расшифровки фамилии разные варианты. От лежащих на поверхности украинизмов: Кирпонос, Кирной нос, до греческо–латинских: остров Кирена, Корона.

Когда я начал изучать иврит, мне очень понравился корень Керен, означающий луч света, рог, но куда можно было деть некстати подвернувшийся – Йуд, да ещё и Самех в конце?  Правда, фамилия внуков дедушки, живущих на Украине, была Кирнус, и эта смена звука О на У для меня была чрезвычайно значимой, ибо свидельствовала об еврейских корнях, ведь в иврите гласные звуки О и У передаются письменно одной буквой – Вав.

5

В одной из книг я прочёл о канцлере при Петре 1 – Шафирове, который был сыном смоленского еврея Шапиро. Шафиров разумеется был крещён, но по свидетельству шпионов Меньшикова носил под париком ермолку. А ведь у Шапиро было полдюжины дочек, и он их всех выдал замуж в лучшие дворянские семьи России. А послом в Вене был Абрам Веселовский. По просьбе Петра 1 он подыскал ему врача, но сообщил при этом, что врач иудейского вероисповедания, на что самодержец ответил: « Неважно, крещён или обрезан, лишь бы дело знал».

Мне кажется, что восприятие человека отражает фундаментальные законы мироздания, и, следовательно, разность восприятия обусловлена не только особенностями личности, но и неизбежным дуализмом этических оценок происходящего.

Недаром среди многообразия часов, которые мне приходилось видеть, больше всего меня привлекали песочные. Может быть потому, что они наглядно демонстрировали самый неуловимый атрибут Бытия – время. Текущие песчинки и поток времени – для их сопоставления не требовалось большого воображения. Но при этом песчинки, перетекая из одного полушария в другое, освобождали один объем и заполняли другой, таким образом, изменяя пространство. Может быть, именно тогда я впервые подумал, что время и пространство так же неразрывно связаны в нашем мире, как добро и зло, так же перетекают одно в другое, так же взаимозависимы.

6

Вы спросите, какое отношение это отступление имеет к фамилии Кирнос? Просто я хочу рассказать историю о том, как моя мама и бабушка сделали свой выбор, непосредственно относящийся ко мне, и что из этого вышло.

Я родился в августе 1941 года. Мужчины нашей семьи ушли на фронт, а женщины оказались в маленьком городке в Чувашии.

Мама пошла в ЗАГС, оформлять свидетельство о рождении. За столом в пустой комнате сидел худой, с землистым лицом, однорукий человек.

– Что у вас? – спросил он.

– Мальчик родился, – сказала мама.

– Мальчик, это хорошо, – он пригласил маму сесть и начал заполнять документы. Возможно, он не исключал, что война окажется долгой и я успею пополнить ряды защитников родины.

Фамилия вызвала у него неодобрительное хмыканье.

– Что это за фамилия – Кирнос? Неправильная фамилия. Есть хорошая чувашская фамилия Кирносов.

Мама согласилась, что Кирносов – фамилия красивая, но сделать ничего нельзя, поскольку фамилия ее мужа – Кирнос, и так записано в ее паспорте и свидетельстве о браке. Дошли до пятой графы.

– Еврей? – недоумевающе посмотрел на мою зеленоглазую и чуть-чуть курносую маму мужчина. Он явно считал, что его разыгрывают. – Евреи, они знаешь, какие? – спросил он.

– Какие? – не удержалась мама.

– Ну… – сделал он неопределенный жест. Наверное, евреев он не видел, но представлял их существенно отличающимися от других людей.

– Хочешь, – решительно сказал он, - запишу «русский», хочешь – «чуваш», хочешь, – он поморщился, – «татарин» запишу. Но еврей…

Мамины слова, что и она, и ее муж – евреи, и что муж на фронте, не убедили ее визави. Вопрос об определении национальности зашел в тупик. На следующий день в ЗАГС пришли уже мама и бабушка. Бабушка почти всю жизнь прожила в маленьком городке на Украине. По-русски она говорила плохо, но на идише ей удалось убедить работника ЗАГСа в своей национальной принадлежности, и справедливость была восстановлена.

Прошло двадцать семь лет. Я закончил Военно-Медицинскую Академию, служил авиационным врачом, и в августе 1968 года сдавал экзамены в адъюнктуру Института Авиационной и Космической медицины.

Экзамены я сдал успешно, но решения приёмной комиссии еще не было. В коридоре института меня остановил профессор М.

– Товарищ капитан, – строго спросил он, – Как Ваши документы попали в институт?

– По почте, – искренне ответил я.

– А у Вас кто-нибудь есть?

– Родители, семья. В прошлом году сын родился.

– На экзаменах мне показалось, что Вы неглупый человек, – с веселым любопытством сказал он.

– Что, совсем безнадежный случай? – спросил я.

– Думаю, да. Последний раз подобное личное дело приходило в наш институт двадцать лет назад. Мое, – уточнил он. – У вас «там», действительно, никого нет? – он показал пальцем куда-то вверх.

Я молча пожал плечами.

– Были бы Вы хотя бы чувашом, вопросов бы не было.

Надо ли рассказывать, что в институт меня не приняли. Впрочем, предлог нашелся вполне благовидный.

Прошло еще двадцать семь лет. В августе 1995 года я пришел в Посольство Израиля оформлять документы на выезд. Так как я демобилизовался в 1987 году, то и паспорт был мне выдан в том же году, а свидетельство о рождении было надежно спрятано в недрах Министерства Обороны. Правда, в 1991 году я получил дубликат, в котором было записано, что мои родители – евреи. Но они к тому времени умерли и были похоронены на еврейском Малаховском кладбище.

Предъявленные мной документы (паспорт, военный билет, свидетельство о смерти родителей и месте их захоронения, дубликат свидетельства о рождении) не рассеяли сомнений элегантного и доброжелательного консула. Он убедительно попросил меня найти подлинник свидетельства о рождении.

В горвоенкомате я рассказал русоволосому голубоглазому майору о своей беде, мы посмеялись, выпили бутылку водки. Через неделю он вручил мне свидетельство о рождении, выданное в августе 1941 года. После предъявления этого документа сомнений в том, что я – еврей, в консульском отделе не было.

Вот оно передо мной:

«Сурални синчен пана свидетельство», написано кириллицей, по-видимому, на чувашском языке.

И ниже:

отец – Кирнос Ефим Наумович,

мать – Кирнос Геня Кивовна.

Графы «Национальность» в свидетельстве о рождении нет совсем.

1 | 2 | 3 | 4| 5| 6| 7

В Гостиную >