Главная > Гостиная > Лев Разгон
С СИГНАЛЬНЫМ ЭКЗЕМПЛЯРОМ В РУКАХ
Беседа с Львом Разгоном, 1995 год
Ноябрь 1995 года, Лев Эммануилович
только что выписался из больницы, и я сразу же приехала к нему с сигнальным
экземпляром «Позавчера и сегодня». Я знаю, как он ждал этого, как мы ждали.
Каждый из нас норовит дотронуться до книги, подержать в руках, чтобы убедиться
- это не мираж, не сон. Это сбывшаяся мечта.
И мы тихо беседуем, доверяя друг
другу первые, быть может, еще не облеченные в парадные и точные слова, но,
несомненно, самые искренние впечатления об этом не просто объединившем -
сблизившем нас событии.
*
* *
Р.П. Новая книга -
всегда событие. Если это твоя книга - событие особого свойства. И полное
смятение чувств: смущение, что твое, сокровенное, сделалось вдруг всеобщим
достоянием, и изумление - что вот все же книга, почти как настоящая (почему-то
всегда мешает это «почти»), и страх, что она последняя (даже если первая), и
желание подарить, показать, и тревожное ожидание отзывов. И радость, конечно
же, радость. Все это, если вообще - книга. Но «Позавчера и сегодня» - книга
особая. И если уж для меня, ее редактора, это событие значительное, то что
скажете вы, главный виновник этой истории?
Л.Р. Издание этой книги - не просто знаменательное
событие в моей литературной жизни, это большое счастье для меня. Задуманная как
письмо дочери с рассказа о наших корнях, о моем детстве, о родителях и
родственниках, о моем еврействе, о том, что мне удалось сохранить и пронести
через всю жизнь, - книга эта, по сути дела, стала для меня итоговой. Итоговой в
том смысле, что она подводит черту под всеми пережитыми мною за долгие годы
радостями и горестями, сомнениями и уверенностью, отчаянием и надеждой. И как
всякая итоговая книга она получилась грустной, хотя первоначальный замысел был
иной - светлые, радостные воспоминания о детстве, о счастливом детстве, несмотря
ни на какие катаклизмы, лишения и трудности. Всякая итоговая книга, в сущности,
грустная книга, книга-прощание. Потому что сколько бы ты ни прожил лет, что бы
ты ни успел сделать, все равно кажется, что сделано недостаточно, что след ты
оставил мало заметный. Это непреложно.
И
дело, конечно, не в том, что позавчера было безоблачно радостным, а сегодня -
только печально. Нет. И позавчера не все было так уж хорошо, и сегодня не все
плохо. Просто когда подводишь итоги, вдруг ловишь себя на мысли о том, что, в общем-то, не вышло так, как
мечталось в детстве. Не получилось. И это закономерно. Но от понимания этой
закономерности не становится легче. Все равно это грустно, потому что ничего
уже нельзя поправить и вернуть ничего нельзя.
В конце книги две даты: 1951/52 гг.
и 1993 год. И два адреса: Усольлаг - Москва. И два пласта воспоминаний.
Воспоминания сорокалетнего зека, измученного предшествующими и предстоящими
годами лагерной жизни - идиллические воспоминания о детстве, отрочестве, о
природе, книгах, путешествиях и прекрасных мечтах, устремленных в будущее. И
воспоминания человека, дожившего до этого будущего и вынужденного с горечью
констатировать: «Мне грустно, что я живу в глубоко безнравственном обществе».
Это сегодня. А изменили ли бы вы что-нибудь в своем позавчера, если бы писали
свою книгу сейчас?
Я
полагаю, что эти воспоминания, написанные не сорок лет назад, а сегодня, были
бы еще более радостными и светлыми. Потому что мое далекое детство на фоне
мрачных теней, опутавших наш сегодняшний день, порой кажется мне красивой
сказкой. И вот что удивительно: мое детство проходило в «черте оседлости», то
есть в гетто, куда были загнаны евреи в царской России, а сегодня я живу в
свободном обществе, в котором ничего подобного нет. Но я не могу сказать, что
чувствую себя сейчас более счастливым, чем тогда, когда жил в маленьком
еврейском городке. Я старый человек, москвич с более чем полувековым стажем, я
редко выезжаю из своего города и, может быть, недостаточно хорошо знаю
теперешнюю жизнь нашего общества, но меня не покидает ощущение, что в детстве я
жил в атмосфере более нравственной, более человечной и более мужественной.
Вообще
же всерьез говорить о том, какой была бы эта книга, если бы я писал ее сегодня,
нельзя по одной простой причине - сегодня я бы ее не написал. Не смог бы.
Физически не смог бы, я за эти сорок лет одряхлел, ослабла память - это
естественный процесс старения организма. Я поражаюсь, с какой точностью, с
какой яркостью мне удалось тогда вспомнить многие эпизоды моей жизни, имена
друзей и родных, какие-то мелкие детали и подробности, из которых и состоит
жизнь. Отчасти мне это удалось потому, что я был моложе на сорок с лишним лет,
но главным образом, я думаю, потому что для меня эти ночи в каптерке планового
отдела нашего лагпункта, когда я воскрешал свое прошлое, как бы заново проживая
его, были счастьем. И этим счастьем мне хотелось поделиться с моей дочерью.
«Позавчера и сегодня» - книга
добрая, пронизанная любовью не только к людям, но ко всему, что было. И все же
это щемящая книга, книга-поминовение, кадиш и одновременно отчаянная и
искренняя попытка удержать ушедший навсегда мир наших предков. Началом этой
книги было письмо дочери из лагеря, ей хотели вы открыть мир своего детства, ей
передать память обо всех, кто был вам дорог. Ибо только память - залог их
бессмертия.
Верите ли вы, что сейчас «Позавчера
и сегодня» сумеет пробудить чью-нибудь память о прошлом? Или, быть может,
сегодняшний читатель хочет оставаться манкуртом, ведь налегке проще шагать по
просторам, для чего же тащить на спине мешок, набитый ветошью воспоминаний?
Я же
писал свою книгу не для манкуртов. Я писал ее для тех, кто хочет вспомнить. И,
прежде всего, для моей дочери. Каждый человек должен знать, кто он и откуда.
Никто в этом мире не сам по себе. Я ведь никому не навязываю свои воспоминания,
свои переживания - теперешние и позавчерашние. Я писал эту книгу для тех, чей
камертон настроен на мое звучание. И в этом нет ничего исключительного. Никакая
книга не пишется для всех. Даже детектив. Поэтому я вовсе не считаю, что моя
книга должна была выйти огромным тиражом, чтобы попасть в каждый дом. Но она
найдет своего читателя. Если 2000
человек или 200, или 20, прочитав эту книгу, испытают хоть частично то, что
переживал я, когда писал ее, если она разбудит их память, их грусть по ушедшим,
их надежду на то, что и их не забудут - это уже счастье. И я буду считать, что
сделал все, что мог.
Вы считаете, что это будут не
только ваши сверстники, которым книга навеет воспоминания о своем детстве, в
чем-то схожем с вашим? Надеетесь ли вы, что она найдет отклик у более молодых
читателей: два таких читателя у вас есть - это я и Слава Полищук, художник, чьи
рисунки сопровождают книгу. Мы, люди другого поколения, которые и через вас, и
через своих родителей все это помним и любим, и, думая о будущем, оглядываемся
назад, силясь различить сквозь туманную пелену лет до боли знакомые лица наших
прабабушек и прадедушек, которых никогда не видели, полустертые их имена на
покосившихся старых надгробьях исчезнувших с лица земли еврейских кладбищ, их
едва уловимые голоса, благословляющие нас и наших детей. Верите ли вы, что
молодые читатели откликнуться на зов вашей души?
Да,
я в этом уверен. И более того, я думаю, что сегодня их больше, чем было вчера,
а завтра будет больше, чем сегодня. Потому что у каждого нормального человека
есть какая-то незаполненная душевная ниша, и моя книга наверняка поможет кому-то заполнить эту нишу, этот
душевный вакуум. Я очень на это надеюсь. Одушевленная по крупицам память о
прошлом есть начало мечты о будущем. У стариков нет будущего, оно есть у
молодых, поэтому им особенно необходима память о прошлом.
В подготовку этой рукописи к изданию
вложено много доброго тепла, сопереживания, творческого участия. Помню при
каждом прочтении текста удушливый ком в горле, учащенное дыхание, будто
силишься догнать, приблизиться - и вот уже отчетливо видишь то, чего никогда не
знал, и слышишь не тебе и не тобою сказанное и с удивлением обнаруживаешь, что ты
все это помнишь. Неподдельная искренность автора, ваша искренность, открыла
какую-то потайную дверь в мир неведомый, но истинно и сокровенно твой.
А как мы плакали, в первый раз
увидев эскизы оформления книги, сделанные Славой Полищуком?
Как, по-вашему, в чем секрет такого
единения? Что заставляет людей разных поколений так глубоко, так личностно
переживать рассказанную вами историю вашей семьи?
Ведь вы же буквально в последних
строках книги, будто оправдываясь перед будущим читателем, снова подчеркиваете:
«Не притворяясь, я писал это как письмо дочери».
Может, секрет в том, что - не
притворяясь?
Да, эта книга написана абсолютно
бесхитростно и искренне. Таков был замысел, таково было мое душевное состояние,
когда я изо дня в день (точнее - каждую ночь) писал, отбивая у небытия пядь за
пядью прожитой жизни. Все это было устремлено в будущее. И все вместе было
счастьем.
Счастьем
была и работа над рукописью при подготовке ее к изданию. Иметь редактором книги
человека, которому дорого каждое твое слово, душа которого сочувствует каждому
твоему переживанию, плачет над твоим горем и радуется твоей радости, человека,
которому ты доверяешь самое сокровенное, зная, что он его сохранит и защитит, -
это ли не счастье?
Рисунки
Славы Полищука к моей книге поразили меня точностью совпадения с моим видением
прошлого, с моим ощущением прошлого, и болевым, и радостным, будто ему удалось
каким-то таинственным образом заглянуть в те далекие времена, о которых я пишу,
хотя сам он родился лишь полвека спустя.
Волею
случая, какого-то странного, но, несомненно, счастливого совпадения, книга эта
обрела свою плоть под добрым знаком Полищуков. Иметь таких единомышленников -
счастье для каждого человека, независимо от профессии. Ибо сопереживание,
соучастие - это то, чего нам так недостает в жизни.
Спасибо вам за теплые слова.
Давайте помечтаем о работе над вашей новой книгой, мне очень хотелось бы еще не
раз так же остро пережить наше родство, абсолютную доверительность. И снова
порадоваться, как сейчас, держа в руках сигнальный экземпляр. Давайте выпьем за
это.
Выпьем
мы непременно, и может быть, даже напьемся - повод все-таки есть: выход этой
книги для меня огромное событие. И помечтать можно, ну, разумеется, я бы тоже
этого очень хотел. Но твердо обещать не могу, боюсь вас обмануть. Я все-таки
очень стар.
1 | 2 | 3
В Гостиную >
