Главная > Гостиная > Марк Розовский
После кладбища
Мне
кажется, я очень пьян.
Не
потому ли все вибрирует,
Мой
мозг лишь шум протоколирует
И
мир как сраный балаган,
В
котором только декорация
И
кукол прыгающих сонм...
Моя
шальная деградация
Зовет
в подвальный тяжкий сон.
Но
входишь ты... Моя любимая,
Неподражаемая
ты...
Живая
и неистребимая...
А
мы... а я... мы все скоты!..
Сейчас
я буду безобразничать -
Орать,
ломать, посуду бить...
Ведь
ты исчезла... тут же навзничь я
Упал
- да так, чтоб уж не жить!
Наутро,
помнится, на лестнице
Я
вспомнил, стоя у дверей,
Как
твой приход из неизвестности
По
жизни чиркнул по моей!
Разрыв
Мертвой хваткой и водкой вечер сжал мое горло - наш
разрыв неизбежен.
Но к чему нам слова, дыхание сбито, рюмка пролита, но
я к тебе нежен.
Ресторан «Поплавок» на Москве-реке, я запомню это
дурацкое место навеки.
Брось в лицо мне обиды и счеты свои, я промолчу, не
отвечу, теперь наши чувства - калеки.
Они скомканы, смяты, порваты... нет, порваны, как эти
салфетки на скатерти грязной.
А ведь было когда-то (казалось, что свято!) что-то
цветное, как праздник.
Промелькнуло, сияло, бродило, крутило, летело и пело.
Подо мной извивалось и билось твое бешеной негой
горящее тело.
А теперь все остыло, постыло, устало, угрюмо,
стократно отвратно.
Нет дороги назад, попал пепел в бокал, и ничто не
вернет нас обратно.
Пол качается медленно... Кажется, движемся мы в никуда,
оставаясь на месте.
Никогда, никогда уж не быть нам, не плыть нам,
любимая, вместе.
Кораблик
Мой кораблик плывет по уже замерзающей луже.
Не страшны ему ветры шальные, дожди проливные и стужи.
Он плывет, а куда? - он не знает и не понимает.
Он со смертью играет.
Он бумажный, он скоро намокнет, погибнет он скоро.
Лужа невелика и прыгают рядом огни светофора.
И навстречу кораблику уж летят грязно-черные шины -
Это злые машины.
Вот удар! Накренился и набок упал мой бумажный
кораблик.
Он водою накрылся... Он пал смертью храбрых, не так
ли?..
Но уже через день он на солнышке высох и, снова
отважный,
Стал птицей бумажной.
Я ее запустил прямо в небо, в багровую темную тучу.
Но она не страшна ей. И в туче ей, может быть, лучше!
Ей бы выше и выше... Но она, птица, не понимает,
Что со смертью играет.
АНДРЕЮ
ВОЗНЕСЕНСКОМУ
Воздух зала был душен.
Но на сцену Воз все-таки вышел.
Не смотрите,
как он разрушен.
Но послушайте,
как он возвышен.
Как хорошо ты шел круша
По свалке всяких культов!
Но еще теплится душа
Среди твоих инсультов.
Шепот шуршит. Жалость.
Микрофон дребезжит малость.
Пусть из горла не грохот,
а клекот.
Все равно поэтический опыт
добыт.
Неужели зрительский ропот
В лошадиный построится топот?
Но поэт
Не уходит, мастит.
Он поэт. Знает цену побед.
Выстоит.
Меж нами нету зазора.
Никакого позора.
Героически и трагически
Продолжается Политехнический.
Свет светит.
Поэт поэтит.
Все замерли.
Просто диво!
Завтра - мертво...
Сегодня живо.
Не смотрите,
Как друзья его под руки тихо возьмут,
Как со сцены его уведут...
«Тьма-тьма-тьма-тьма-тьма-тьма-тьма-тьмать...»
...Зато воздухом в зале
Стало возможно дышать.
К
ФОТОГРАФИИ БЛОКА
В
семнадцатом Блок в сапогах
На
стул присел в военной форме.
Он
ощущал России крах,
Был
не в себе, уже не в норме.
Но
как пряма его спина
И
руки сложены, как надо...
Там,
за стеною, канонада,
Однако
не дрожит стена.
И
лик его в мигнувший свет
Застыл,
покоен и серьезен
Таким
и должен быть поэт
Во
дни войны или угрозы.
ШОСТАКОВИЧ
Мне двадцать пять. Я Шостакович.
Я музыки торжественная горечь.
В меня прицелились и были метки.
Я кирпичом, завернутым в газетки,
Сраженный.
Я - прокаженный.
Мне сорок пять. Я Шостакович.
Я - композитор. И я не сволочь.
Я в ритмах времени счастливая синкопа.
У ног моих Америка, Европа...
Я пестрота.
И я острота.
«Это что-то!»
То-то.
И вот мне сто. Я Шостакович.
Мне по душе дружок мой Ростропович.
Мы музицируем в дуэте на том свете.
Наш звук во тьме уже не так заметен...
Хоть мы - два деда,
А все ж - Победа!
Я музыки торжественная горечь.
Мне тысяча. Я - Шостакович!
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6
В Гостиную >
