|
|
 |
|
|
Главная > Выпуск 13 > ДИАЛОГ > Авраам ХАЛФИ
Авраам ХАЛФИ
«ПЕСНИ МОЕГО “Я” – БЕДНОГО, НИЩЕГО»
Стихи и песни
Предисловие Виктора РАДУЦКОГО
Перевод с иврита Анатолия ГОЛОВАХИ
АКТЕР И ПОЭТ
Родившийся в начале ХХ столетия, Авраам Халфи не дожил двадцати лет до его окончания. Лучшей израильской песней о любви этого последнего двадцатилетия века была признана песня на его стихи «Атур мицхех» («Увенчан твой лоб»). Халфи не был поэтом-песенником в привычном понимании этих слов, хотя многие его стихи называются «Песня о...» («Песня о голубке на моем окне», «Песня о трех котах», «Песня о попугае Йоси»...). Первую песню на свои стихи («Атур мицхех») он сам услыхал незадолго до своей смерти. Написавший музыку к этой песне израильский композитор Йони Рехтер, а вслед за ним – и другие композиторы, продолжили и продолжают перелагать на музыку стихи поэта. Один из лучших исполнителей этих песен, известный израильский певец Арик Айнштейн, в своей биографии в диалогах «Зу ота ха-ахава» («Все та же любовь», изд-во «Даниэла де-Нур», Тель-Авив, 2006), говоря об израильской поэзии, замечает: «Халфи и Альтерман – как Пеле и Марадона. Как Бетховен» (сравнения, естественные для музыканта и страстного футбольного болельщика). Но, если Натан Альтерман и другие классики израильской поэзии относительно хорошо представлены в переводах на русский язык, то ни поэзия Авраама Халфи, ни его биография практически неизвестны в России. Впрочем, и в самом Израиле Халфи при жизни был больше известен как актер. Даже в Электронной Еврейской энциклопедии статья о нем представлена в разделе «Театр и кино». Халфи-поэт находится вне каких-либо признанных иерархий, а его поэзия не вписывается ни в какие классификационные рамки. Он всегда находился в стороне как от бурливших во времена его молодости поэтических течений, так и от модных тем и направлений в более поздние годы. Во многом это определялось особенностями его биографии и душевного склада. Авраам Халфи родился в 1904 году в польском городе Лодзь. Его отец был коммивояжером, постоянно пребывавшим в разъездах по всей Российской империи и, по свидетельству младшего брата поэта, Шимшона Халфи (1908-1997, известный детский поэт и поэт-песенник), увлекательно рассказывавшим о своих поездках по возвращении. Большое влияние на Авраама Халфи в детстве оказали оба его деда, один из которых был истово верующим хасидом, а другой – человеком вполне светским.
С началом Первой мировой войны семья Халфи переселилась на Украину, в Умань. Здесь Халфи учится в гимназии, играет на любительской сцене и начинает писать стихи на русском языке, который до конца жизни считал своим родным. В 1922 году Авраам Халфи перебирается в Польшу, а затем, в 1924 году, приезжает в Эрец Исраэль. Работает в сельском хозяйстве, на прокладке дорог и в строительстве и, наконец, становится актером театра «Охел» («Шатер»), основанного незадолго до этого в Тель-Авиве бывшим актером московской студии «Габима» М. Халеви (1895–1974). В этом театре Халфи играл до перехода в 1953 году в театр «Камери» (Камерный театр), в котором работал уже до конца жизни. Халфи сыграл на сцене более шестидесяти ролей мировой классики и современной израильской и зарубежной драматургии. Снимался он также и в кино. С большим успехом выступал Халфи и в спектаклях для детей и юношества. За день до смерти он играл в детском спектакле по пьесе Авраама Шленского «Уц ли Гуц ли». Его сценическое искусство характерно необычайным умением проявлять трагическое в комическом, смешить до слез сочувствия своим нелепым и беззащитным персонажам. Созданные Халфи-актером образы – это воплощение его души, а о себе Халфи писал так: «Я – неоконченная строфа ненаписанной поэмы, я сокращаюсь, сжимаюсь в безымянную точку». Но, «уменьшая себя», Халфи поднимался в полный рост, когда надо было помочь другим. После его смерти многие вспоминали, как им помог этот необычайно скромный человек. Когда один из его знакомых посетовал, что ему негде жить, Халфи, только что получивший ордер на государственное жилье (это еще были времена «социалистического» Израиля!), тут же предложил свой ордер ему. Когда в 1949 году из Франции в Израиль репатриируется замечательный русский поэт Довид Кнут (Давид Миронович Фиксман, 1900 - 1955), Авраам Халфи пытается всячески помочь своему собрату по цеху, выступает на литературных вечерах в честь поэта. Сам Довид Кнут отмечает, что " ...группа поэтов -
Н. Альтерман, Л. Гольдберг, Э. Зусман, Э. Гарусси, А. Халфи - взялась переводить мои стихи", поскольку планировалось издание книги стихов Д. Кнута на иврите (увы, так и неосуществлённое).
Актерская деятельность Авраама Халфи неотделима от поэтической. Стихи, как уже говорилось, Халфи начал писать по-русски. Некоторые из его русских стихов были переведены впоследствии на иврит, и их переводчик, прекрасный израильский поэт Яаков Бесер, отмечал, что уже в 20 лет Халфи был сложившимся поэтом. Первые публикации Халфи – в журнале «Ктувим» (1936-1933), а затем в журнале «Турим» (1933-1935) – связаны с именем Авраама Шленского, но, тем не менее, поэзия Халфи далека от мира поэтики Шленского и Альтермана, равно как и от мира поэзии других его современников, круга символистов 30-х – 40-х годов, и это отличие уже с самого начала поэтического пути Халфи было весьма значительным. В 1938 году выходит его первый поэтический сборник «Ми-завит ле-завит» («От угла к углу»). Буквальный перевод названия не исчерпывает всего семантического поля этого словосочетания. Его можно толковать и как перемену угла зрения, но в иврите слово «завит» («угол») является составной частью целого ряда философских терминов. На таком богатстве ассоциаций Халфи строит не только название упомянутого сборника, но и некоторых других, вышедших впоследствии. Первый сборник был хорошо встречен и читателями, и критикой, отметившей особый голос поэта: «Поэзия Халфи – это обнаженное сердце, это сама правда, воплощенная в стихи».
Несомненно влияние русской поэзии, особенно – Сергея Есенина, на творчество Халфи. Есенину Халфи посвящает проникновенные строки и включает в свои стихи есенинскую строку «Все пройдет, как с белых яблонь дым» без перевода на иврит – непосредственно по-русски. Халфи прекрасно знал (и читал со сцены) русскую поэзию 20-го века: Блока, Хлебникова, Маяковского и других, но влияние на него русской поэзии – не простое заимствование или подражание, не «пересадка» русской поэтики в почву иврита и ивритской культуры, а творческий процесс, длившийся на протяжении всей жизни Халфи. В 1951 году выходит сборник «Ширей ха-ани ха-ани». Это название можно перевести как «Песни моего “Я” – бедного, нищего» (в иврите слова «ани» («я») и «ани» («бедный, нищий») звучат одинаково, но имеют различное написание). Этот сборник – результат поисков поэта, создающего новую поэтику, ломающего строку, порой отказывающегося от точной рифмы, стремящегося к максимальной диалогичности. Халфи подготовил почву для новых веяний в ивритской поэзии, его «Я» - не позиция поэта, стоящего над толпой, а посланец, говорящий о боли, выражающий чувства минимальными - на первый взгляд! – средствами. Его стихи честны, в них нет фальши, они личны и личностны, просты, диалогичны, а поэтому выражают общее переживание.
В 1958 году выходит сборник «Ки-алмоним ба-гешем» («Как безымянные под дождем»). Стихи Халфи становятся более прозрачными, в них часто варьируется одна тема, но в каждой вариации есть свои оттенки, эмоциональный заряд, свой голос. Этот сборник – свидетельство иного отношения к пониманию сути поэзии, поэтического переживания, продемонстрированного Халфи по сравнению с позицией Авраама Шленского и Натана Альтермана, ведущих поэтов того времени. «Ки-алмоним ба-гешем» - это полный отрыв от «модели Шленского», полный отказ от «всего человека» в пользу монолога, в пользу «Я» или «Мы», что начиналось еще в первом сборнике 1938 года. Книга 1962 года «Мулькохавим вэ-афар» («Перед лицом звезд и праха») – избранное из трех предыдущих сборников, дополненное четвертым разделом, состоявшим из новых стихов. Название сборника 1966 года - «Эйнпанав ха-холхимликрати» - непросто перевести на русский язык. Слово «Эйнпанав» не встречается ни в Конкорданции к ТАНАХу, ни в словарях современного иврита. Оно образовано из двух слов: «эйн» («нет») и «панав» («его лицо»). Подобным способом, например, образовано и вполне «законное» слово «эйнсоф» («бесконечность»), имеющееся в любом словаре. Но подходящее, формально соответствующее, русское слово «безликий» имеет отсутствующий в данном случае уничижительный оттенок. Приходится использовать несколько тяжеловесный оборот «Он, не имеющий облика, идущий мне навстречу», что в известной степени ассоциируется с богоборческими настроениями Халфи, отразившимися во многих стихах этого сборника: «Молитва еретика», «Никто» и другие.
В следующих сборниках – «Ширим» («Стихи», 1968), «Бе-цель коль маком» («В тени любого места», 1970), «Ме-ашпот ярим» («Из грязи вознесет», 1973), «Яшан вэ-гам хадаш» («Старое, а также новое», 1977), «Ширим мин ха-зман ха-хашух» («Стихи темного времени», 1979) – Халфи становится все яснее и прозрачнее, картины – четче и изощреннее. Поэт к концу жизни отказался от словесного орнамента, передавая душевный опыт простым, зачастую разговорным языком, и только неожиданность мысли, столкновение, казалось бы, несовместимых поэтических образов, невероятных ассоциативных рядов, динамичность диалога, нововведения в композиции стиха – вот что делает весомой поэтическую значимость стиха Халфи. Одна из важных особенностей поэзии Халфи – ее сдержанность. В подавляющем большинстве его стихов не встретишь пафоса, поэт стремится дать КАРТИНУ, ОБРАЗ, в котором нет крика, патетики, громких слов, но есть много от исповеди, от молитвы. В последних книгах Халфи делает попытку передать ощущение человеческого «Я», у которого нет уверенной реальности, но это - «Я», стремящееся к созданию и утверждению связей с ближними, но также и связей религиозных, с неким трансцендентным божеством.
Поэт никогда не прекращал своих попыток найти новые формы и способы организации поэтического пространства, умел быть новатором и во времена Шленского, и во времена группы поэтов-новаторов «Ликрат», которые его охотно приняли и печатали в журнале «Ликрат» под редакцией Моше Дора, оценив такие особенности поэзии Халфи, как постоянный поиск, стремление к обновлению, к экспериментированию, его неустанные попытки преодолеть препоны нормативной поэтики, его желание найти новые способы выражения.
Халфи, не создавший собственную семью, очень любил детей, был привязан к семье младшего брата Шимшона, к его дочери, поэтессе Рахель Халфи (родилась 1933 году.), много сделавшей для сохранения и популяризации литературного наследства Авраама Халфи. Общение с детьми побудило его написать несколько детских книг, которые оказались полной противоположностью его «взрослой» поэзии. В книгах «Нили ве-Тами ве-Рони-Типшони» («Нили и Тами и Рони-глупышка», 1973) и «Ми холех ити» («Кто идет со мной», вышла уже после смерти Халфи в 1984 году) много юмора, задора, радости жизни, они рассказывают о полете на луну, о веселой кукле, смешливой тетушке, о мышонке-сплетнике.
Творчество Халфи отмечено рядом литературных премий Израиля: премией Усышкина (1970), премией имени Валенрода (1972) и некоторыми другими литературными наградами. Интерес к его поэзии растет с каждым годом. О нем написан ряд монографий, на его стихи пишутся песни, в 1986 году вышло полное собрание стихотворений Халфи, в 1991 году поэт И. Эрлих издает имевшую большой успех книгу переводов поэзии Халфи на идиш. Его стихи переведены на английский, немецкий и другие языки. Творчество Халфи – неотъемлемая и значительная часть израильской культуры.
Виктор РАДУЦКИЙ
Еврейская осень
Еврейской осенью в земле отцов моих
я поражен
намеками элула1).
Уже во мне, слегка сходя с ума,
насвистывают крохотные птички
мелодию печали Йом-Кипура2).
И звук шофаров3) отворит небесные врата,
и лиц еврейских в серости печальной
паренье у престола своего
узрит Владыка мира.
И просьбы их, и мольбы, и свеченье
В глубинах глаз.
1) Элул – последний месяц еврейского календаря. В этот месяц в еврейской традиции принято вставать до зари, читать молитвы слихот (прощения), а также
трубить в шофар(см. ниже)
2) Йом-Кипур – День искупления (на русский язык обычно переводится, как Судный день). Отмечается в десятый день нового года, завершая десять дней покаяния.
3) Шофар- древний духовой музыкальный инструмент, бараний рог, в который трубят
во время синагогального богослужения на Рош Ха-Шана (еврейский Новый год) и Йом-Кипур (День искупления).
|
סתיו יהודי
סתיו יהודי בארץ אבותי
שולח בי
רמזי אלול.
כבר משתגעות בי קצת
הציפורים הקטנטנות שורקות העצב
של יום הכיפורים.
אז יתקע בשופרות לפתוח שערי שמיים.
ופנים יהודיות מן הגולה
באפרפר נוגה
ירחפו לפני כסא אדון עולם.
ובקשות ותחנונים וניצוצות הרבה
בעומק עיניהן.
|
(подстрочный перевод)
Еврейская осень
еврейская осень в земле отцов моих
посылает в меня
намеки элула.
уже во мне понемногу сходят с ума
крохотные птички, высвистывающие печаль
йом-кипура.
и тогда затрубят в шофары,
чтобы открыть врата небесные.
и еврейские лица из рассеяния
в печальной серости
будут парить перед троном владыки мира.
и просьбы, и мольбы, и множество искорок
в глубине их глаз.
|
(кириллическая транслитерация)
став йеẋуди́
став йеẋуди́ бэ-э́рец авота́й
шолэ́ах би
римзэ́й элу́л.
квар миштаг’о́т би кцат
ẋа-ципори́м ẋа-ктантано́т шорко́т ẋа-э́цев
шель йом ẋа-кипу́рим.
аз итака́ бэ-шофаро́т
лифто́ах шаарэ́й шама́им.
вэ-пани́м йеẋудио́т мин ẋа-гола́
бэ-афарфа́р нугэ́
йерахафу́ лифнэ́й кисэ́ адо́н-ола́м.
вэ-бакашо́т вэ-тахануни́м вэ-ницоцо́т ẋарбэ́
би-о́мэк эйнэẋэ́н.
|
Песня о трех котах
Сидели коты на крылечке втроем,
Над ними заброшенный высился дом.
Сидели втроем.
Была их беседа печали полна.
Печально глядела им в лица луна,
Печальна луна.
Вот первый вздохнул и мяукнул: «Ай-вой!
Как быть одному мне порою ночной?»
Как быть одному?
«Эх, братец мой кот, - отвечает второй, -
Пойдем, посидим вон под тою стеной.
Пойдем?»
«Эх, братцы...» - и третий на братьев взглянул
И только тихонько-тихонько вздохнул.
Вздохнул.
Все трое примолкли и стали вздыхать,
Как будто родная их бросила мать.
Всех троих.
Сидят ли под тою, под этой стеной,
Но станет ли жизнь их кошачья иной?
Кот есть кот.
В печальном молчанье сидели коты.
Печально глядела луна с высоты.
Печальна луна.
|
שיר על שלושה חתולים
שְׁלֹשָׁה חֲתוּלִים שׂוֹחֲחוּ בֵּינֵיהֶם,
יָרֵחַ נוּגֶה הִסְתַּכֵּל עֲלֵיהֶם
יָרֵח נוּגֶה.
יָשְׁבוּ לְיַד פֶּתַח שֶׁל בַּיִת שְׁלָשְׁתָּם,
בְּפֶתַח שֶׁל בַּיִת אֶחָד מְיֻתָּם
יָשְׁבוּ.
אָמַר הֶחָתוּל הָרִאשׁוֹן: "אוֹיָה לִי,
אֵיכָה אֲבַלֶּה בִּבְדִידוּת אֶת לֵילִי?
אֵיכָה אֲבַלֶּה?"
אָמַר הַשֵּׁנִי: "הוֹי, אָחִי הֶחָתוּל,
נָקוּמָה אוּלַי וְנֵשֵׁב שָׁם מִמּוּל?
אוּלַי?"
"אַחַי חֲתוּלַי", אָז אָמַר הַשְּׁלִישִׁי,
וְהוּא נֶאֱנַח לוֹ בְּקוֹל חֲרִישִׁי
וְהוּא נֶאֱנַח.
הִשְׁמִיעוּ שְׁלֹשָׁה חֲתוּלִים אֲנָחָה,
כְּאִלּוּ אִמָּם אֶת שְׁלָשְׁתָּם שָׁכְחָה
שְׁלָשְׁתָּם.
אִם פֹּה הֵם יֵשְׁבוּ אוֹ יֵשְׁבוּ שָׁם מִמּוּל,
הַאִם יֶחְדְּלוּ לִהְיוֹת בְּנֵי חָתוּל?
חָתוּל הוּא חָתוּל.
שְׁלֹשָׁה חֲתוּלִים הִשְׁתַּתְּקוּ בֵּינֵיהֶם,
יָרֵחַ נוּגֶה הִסְתַּכֵּל עֲלֵיהֶם
נוּגֶה.
|
(подстрочный перевод)
Песня о трех котах
Три кота беседовали между собой.
Печальная луна смотрела им в лица.
Печальная луна.
Сидели втроем у порога дома
(порога одного осиротелого дома)
Сидели.
Сказал первый кот: «Увы мне!
Как проведу я в одиночестве ночь свою?
Как проведу?»
Сказал второй: «Ой, брат мой кот,
Встанем, быть может, сядем там, напротив?
Быть может?»
«Братья коты», - сказал тогда третий
И вздохнул тихим голосом.
Вздохнул.
Послышался вздох трех котов,
Как будто мать забыла их троих.
Их троих.
Здесь ли они сидели, или там, напротив,
Разве перестали они быть детьми кота?
Кот - он кот.
Три кота молчали между собой,
Печальная луна глядела в их лица.
Печальная луна.
|
(кириллическая транслитерация)
шир аль шлоша́ ẋатули́м
шлоша́ хатули́м сохаху́ бейнэẋэ́м.
ярэ́ах нугэ́ ẋистаке́ль би-фнейẋе́м.
ярэ́ах нугэ́.
яшву́ ле-яд пе́тах шель ба́йит шлошта́м
(пе́тах шель ба́йит эха́д мейута́м).
яшву́.
ама́р ẋа-хату́ль ẋа-ришо́н: «о́йа-ли!
эйха́ авалэ́ би-вдиду́т эт лэйли́?
эйха́ авалэ́?»
ама́р ẋа-шени́: «ой, ахи́ ẋа-хату́ль!
наку́ма ула́й вэ-нэше́в шам ми-му́ль?
ула́й?»
«аха́й хатула́й...» - аз ама́р ẋа-шлиши́.
вэ-нээна́х бэ-коль хариши́.
нээна́х.
ẋишми́у шлоша́ хатули́м анаха́,
кэи́лу има́ эт шлошта́м шахех́а.
шлошта́м.
им по ẋэм яшву́, им яшву́ шам ми-муль,
ẋа-йихделу́ лиẋйо́т бнэй хату́ль?,
хату́ль ẋу хату́ль.
шлоша́ хатули́м ẋиштатку́ бэйнеẋэ́м.
ярэ́ах нугэ́ ẋистакэ́ль би-фнейẋэ́м,
ярэ́ах нугэ́.
|
Увенчан твой лоб
Золотом черным увенчан твой лоб
(не помню, чтоб это писали в стихах)
С глазами и светом созвучно чело
(не помню, чтоб так рифмовали в стихах).
Чьей ни станешь судьбой,
Жизнь – как с песней, с тобой
Нежнорозовый твой шерстяной халат.
В него завернувшись, сидишь перед сном.
Не хотел бы тебе я быть, как брат,
Не монах я, у райских молящийся врат,
В снах печальных бесплотные видя черты.
Рядом – женщина, ты.
Как ты любишь грустить, молчаливой бывая,
О былом и о близком послушать рассказ.
И не раз на тебя я взгляну, забывая
Слова в этот миг,
Не помня себя и забыв о других.
Душа моя – пленница в доме твоем.
Расстаюсь я с душой, от меня отделенной,
Когда телом своим от тебя отдален.
Расстелен мой сон под твоими ногами.
Ты ступай по нему, по узору с цветами.
Надень свой халат. Скоро буду с тобой
Под шатром этой ночи над нами.
И увенчанный золотом черным лоб
Приближу к губам, как рифму к стиху,
Чтоб всю ночь до рассвета, как пьяный, опять и опять
Повторять:
«Золотом черным увенчан твой лоб»
|
עטור מצחך
עטורמצח זהב שחור
(אינני זוכר אם כתבו כך בשיר(
מצחךמתחר זעם עיניים ואור
(אינני זוכר אם חרזו כך בשיר(
אך למי שתהיי
חייו מלאי שיר.
חלוקך הורוד צמרירי ורך.
את בו מתעטפת תמיד לעת ליל.
לא הייתי רוצה להיות לך אח,
לא נזיר מתפלל לדמותו של מלאך
ורואה חלומות עגומים של קדושה
ולמולו את אישה...
את אוהבת להיות עצובה ושותקת
להקשיב לסיפור על קרוב על רחוק
ואני, שלא פעם אביט בך בשקט
אין קול ודברים
שוכח הכל על אודות אחרים.
שוכנת נפשי בין כתלי ביתך
ושבויה בין כתלייך ממני נפרדת
עת אני בגופי נפרד ממך.
פרוש חלומי כמרבד לרגליך
צעדי אהובה על פרחיו פסיעותיך
לבשי חלוקך הורוד לעת ליל
עוד מעט ואבו אאליך.
ומצחך העטור זהב שחור
יקרב אל שפתי כחרוז אל שיר
אז אלחש באזניך עד בוקר עד אור
כשיכור
עטור מצחך זהב שחור.
|
(подстрочный перевод)
Увенчан твой лоб
Увенчан твой лоб черным золотом
(не помню, писали ли так в стихах)
Твой лоб рифмуется с глазами и светом
(не помню, рифмовали ли так в стихах)
Чьей бы ты ни была –
Жизнь его полна песней
Твой розовый шерстяной мягкий халат.
Ты в него заворачиваешься всегда к ночи.
Не хотел бы я быть тебе братом,
Ни монахом, молящимся образу ангела
И видящим печальные сны святости,
А напротив него – ты, женщина.
Ты любишь быть грустной и молчаливой,
Слушать рассказ о близком и далеком.
И я, не раз наблюдая тебя в тишине,
Без голоса и слов,
Забываю все о других.
Обитает моя душа в стенах твоего дома.
Но, пленница в твоих стенах, отделена от меня,
Когда телом моим я отделен от тебя.
Расстелен мой сон, как ковер для твоих ног.
Ступай, любимая, по его цветам своими шагами.
Надень свой халат к ночи.
Еще немного, и я приду к тебе.
И твой лоб, увенчанный черным золотом,
Приближу к своим губам, как рифму к стиху,
И тогда буду шептать тебе на ухо до утра,
До света, как пьяный:
Увенчан твой лоб черным золотом
|
(кириллическая транслитерация)
ату́р мицхэ́х
ату́р мицхэ́х заẋа́в шахо́р
(эйнэ́ни зохэ́р им катву́ ках ба-шир)
мицхэ́х митхарэ́з им эйна́им вэ-ор
(эйнэ́ни зохэ́р им харзу́ ках ба-шир)
ах лэ-ми ше-тиẋьи́
хайа́в мэ́лэи шир.
халукэ́х ẋа-варо́д цамри́ри ва-рах.
ат бо мит’атэ́фет тами́д лэ-эт лайл.
ло ẋаи́ти роцэ́ лиẋйо́т лах ах,
ло нази́р митпалэ́ль лэ-дмуто́ шель мал’а́х
вэ-роэ́ халомо́т агуми́м шель кдуша́ -
вэ-лмуло́ – ат, иша́.
ат оẋэ́вет лиẋйо́т ацува́ вэ-шотэ́кет,
лэẋакши́в ẋа-сипу́р аль каро́в, альрахо́к.
вэ-ани́ ше-ло па́ам ави́т бах ба-ше́кет,
эйн коль вэ-двари́м,
шохэ́ах ẋа-коль аль одот ахери́м.
шохэ́нет нафши́ бэйн котлэ́й бейтэ́х.
вэ швуйа́ бэ́йн котла́их ми мэ́ни нифрэ́дет
эт ани́ бэ-гуфи́ нифра́д мимэ́х.
пару́с халоми́ кэ-марва́д лэ-регла́их.
цаади́, аẋува́, аль праха́в псиота́их.
ливши́ халукэ́х ẋа-варо́д лэ-эт лайл.
од мэа́т вэ аво́ эла́их.
вэ-мицхэ́х ẋа-ату́р заẋа́в шахо́р
йикра́в аль сфата́и кэ-хару́з аль шир.
аз эльха́ш бэ-эзнаи́х ад бо́кер,
ад ор, кэ-шико́р:
ату́р мицхэ́х заẋа́в шахо́р
|
Жаль тебе...
Жаль тебе и грустно мне.
Глаза не оставят сомнений.
Что ж, приходи, посидим при луне
За трапезою сожалений.
О том и о сем поведем разговор,
Об острове, смытом волною,
Про Еву, Адама, про ангельский хор, Поющий за райской стеною.
А если наскучит про ангелов врать,
К Адаму и Еве вернемся опять
(подстрочный перевод)
Жаль тебе...
Жаль тебе и жаль мне.
Об этом свидетельствуют глаза.
Приходи, женщина, в этот скорбный день
На трапезу сожалений.
Сядем, побеседуем о том, о сем,
Об острове, погрузившемся в воду,
О праотце нашем Адаме, о праматери нашей Еве,
И об ангелах в небесах.
А если ангелов не было и нет,
Опять поговорим об Адаме и Еве.
|
צער לך
צער לך וצער לי
על כך מעידות העיניים
בואי אישה ביום זה אווילי
לארוחת צערים
נשב נשוחח על דא ועל הא
על אי השוקע במים
על אבינו אדם, על אימנו חוה
ועל מלאכים בשמים
ואם מלאכים לא היו ואינם
נשוב נדבר על חווה ואדם.
(кириллическая транслитерация)
цаар лах...
ца́ар лах вэ-цаар ли.
аль ках мэидо́т ẋа-эйнаи́м.
бо́и, иша́, бэ-йом зэ эвили́
лэ-аруха́т-цаараи́м.
нэше́в, нэсохэ́ах аль да вэ-аль ẋа,
аль и ẋа-шукэ́а бэ-ма́им ,
аль ави́ну адам, аль имэ́йну ẋава́,
вэ-аль мал’ахи́м бэ-шама́им.
вэ-им мал’ахи́м ло ẋаю́ вэ-эйна́м
нашу́в нэдабэ́р аль ẋава́ вэ-ада́м
|
***
Без человека ночь гнетет,
А днем – с людьми покоя нет,
Восходят сеять в свой черед
Ночные звезды
слабый свет.
Во мраке город – как провал,
Куда тоской влеком ко дну.
Пусть днем с людьми я враждовал,
Снимает ночь
с людей вину.
(подстрочный перевод)
***
Тяжело ночью без человека.
Нехорошо днем с людьми.
Восходят сеять в свое время
Ночные звезды
Слабые огни
И улицы города – как пропасть
Ночью – тяжела печаль.
Тяжело с людьми днем.
Ночью
Нет на них вины
|
***
קשה בלילה בלי אדם
לא טוב ביום עם אנשים
עולים לזרוע בעיתם
כוכבי לילות
אורות קלושים
והרחובות בעיר כתהום
בלילה עצב מגושם
קשה עם אנשים ביום
בלילה
אין בהם אשם
(кириллическая транслитерация)
***
ка́ше ба-ла́йла бли ада́м.
ло тов ба-йом им анаши́м.
оли́м лизро́а бэ-ита́м
кохвэ́й лэйло́т
оро́т клуши́м.
вэ ẋа-рхово́т ба-ир ки-тẋом.
ба-ла́йла – э́цэв мэгуша́м.
каше́ им анаши́м ба-йом.
ба-ла́йла
эйн ба-ẋэм аша́м.
|
Песня про попугая Йоси
«... и попугай Йоси»
Авигдор Хамеири, «Дом учителей»
Куплю попугая по имени Йоси,
Начну с ним беседу в вечерней тиши.
И скажу заодно:
Печаль – словно чаша
С горьким вином
Из подвалов души.
И скажу ему: Йоси, мой маленький лирик,
Ты тихо покинешь наш свет,
Этот свет.
И буду тогда я с тоской Хамеири
Шептать среди стен: Йоси нет,
Йоси нет...
И вернется твой прах из неволи в отчизну.
Ставший пылью ее, сможешь клетку забыть,
Где прошли в одиночестве дни твоей жизни,
Ведь такому, как ты, не позволят любить.
С подобным тебе,
как с игрушкой играют,
Удел твой – приятность придать болтовне
С любым из поэтов,
чье сердце сгорает
В ненужном сердцам равнодушным огне.
Подобно тебе, им на долю досталось
Игрушкою быть, развлекать малышей.
Болтай, милый Йоси,
Утешь меня малость.
Так пусто в душе.
|
שיר אל התוכי יוסי
“והתוכי יוסי ”
בית-רבן - המאירי אביגדור
|
אקנה לי תוכי ושמו יהיה יוסי
עמו אשוחח עת איש לא ישמע
אז אומר לו אומר
העצבות כמו כוס היא
ובה יין מר
מענבי הנשמה
התדע, תוכי יוסי, אתה ילד לירי
צפוי לך מוות שקט
כה שקט.
ואז אנוכי בתוגת המאירי
אלחש לקירות, יוסי מת
יוסי מת
וישוב אפרך מהכלוב למולדת
מן הכלוב הלבן לעפר הצהוב
ערירי, בלי אישה תוכיה ויולדת
לתוכי שכמוך אסור לאהוב
אתה לא תאה יוסי, יוסי
אף פעם
כמוך נולדו להנעים פטפוטים
עם כל משורר
שליבו אש וזעם
בין לבבות אדישים וחוטאים.
כמוך הם רק צעצוע בבית
למען יוכלו ילדים לשחק
פטפט, תוכי יוסי
נחמני כזית
לבי היום ריק.
|
|
(подстрочный перевод)
Песня про попугая Йоси
Куплю себе попугая, имя его будет Йоси.
Побеседую с ним, когда никто не услышит.
И скажу ему, скажу:
Печаль – она как чаша,
И в ней – горькое вино
Из виноградин души.
Знай, попугай Йоси, ты – лирический мальчик,
Ожидает тебя тихая смерть,
Такая тихая...
И тогда я с тоской Хамеири
Буду шептать стенам: Йоси умер,
Йоси умер.
И вернется твой прах из клетки в отчизну,
Из белой клетки в желтую пыль.
Одинокий, без рожающей жены-попугаихи.
Попугаю, такому, как ты, запрещено любить.
Ты не полюбишь, Йоси, Йоси,
Никогда.
Подобные тебе родились, чтобы сделать приятной болтовню
С любым поэтом, чье сердце – огонь и гнев
Среди сердец равнодушных и грешных.
Подобно тебе, они – лишь игрушки в доме,
Чтобы дети могли играть.
Болтай, попугай Йоси,
Утешь меня самую малость.
Мое сердце сегодня пусто.
|
(кириллическая транслитерация)
шир аль ẋа-туки́ йоси
экнэ́ ли туки́ вэ-шмо иẋйе́ йо́си.
имо эсохе́ах эт иш ло ишма́.
аз ома́р ло, ома́р:
ẋа-ацвут кэмо́ кос ẋи
вэ ба йа́ин мар
ми-инвэ́й ẋа-ншама́.
ẋа-тэд’а́, туки́ йо́си, ата́ йе́лед ли́ри,
цапу́й леха́ ма́вет шаке́т,
ко шаке́т.
вэ-аз анохи́ бэ-туга́т ẋамеи́ри
эльха́ш ла-киро́т: йо́си мэт,
йо́си мэт.
вэ-йашу́в эфреха́ ме-ẋа-клув ле-моле́дет –
мин ẋа-клув ẋа-лава́н ле-афа́р ẋа-цаẋо́в.
арири́, бли иша́ тукия́ вэ-йоле́дет.
лэ-туки́ ше-камо́ха асу́р леэẋо́в.
ата́ ло тоẋа́в, йо́си, йо́си
аф па́ам.
камо́ха нолду́ леẋан’и́м питпути́м
им коль мешоре́р, ше-либо́ эш вэ-за́ам,
бэйн лэваво́т адиши́м вэ-хот’и́м.
камо́ха ẋэм рак цаацу́а ба-ба́ит,
лэма́ан йахлу́ йелади́м лесахе́к.
патпэ́т, туки́ йо́си,
нахме́ни ка-за́ит,
либи́ ẋайом рэк.
|
***
Привычно под утро Он спустится с неба,
Присядет у окон моих на порог.
Водой напои его, дай ему хлеба
И в покое оставь: это нищий Бог.
Губ его касаясь, ветер пролетает,
Шепчет: «До чего ж ты с человеком схож!»
Ведь из всех живущих только ветер знает,
Что другого Бога в мире не найдешь.
(подстрочный перевод)
Перед каждым утром он спускается с неба
И сидит на камне у моего окна.
Дайте ему кусок хлеба, напоите его водой
И оставьте в покое: это нищий Бог.
Ветер, если пролетает, касается его губ
И шепчет ему: Ты – почти человек.
Он единственный из всех знает,
Что, кроме этого, здесь нет Бога
|
***
לפנות כל בוקר הוא יורד מן השמים
ויושב על אבן אצל חלוני.
הבו לו פת לחם, הגמיאוהו מים,
והניחו לו: זה אלוהים עני.
רוח, אם חולפת, בשפתיו נוגעת
ולוחשת לו: אתה כמעט אדם.
היא מבין כולנו לבדה יודעת,
כי מבלעדיו פה אלוהים אינם.
(кириллическая транслитерация)
лифно́т коль бо́кер ẋу йорэ́д мин ẋа-шама́им
вэ-йоше́в аль э́вен эце́ль халони́
ẋаву́ ло пат лэ́хем, ẋагмийу́ẋу ло ма́им
вэ-ẋани́ху ло: зэ элоẋи́м ани́.
ру́ах, им холэ́фет, би-сфата́в нога́ат
вэ-лохэ́шет ло: ата́ ким’а́т ада́м.
ẋи ми-бэйн кула́ну лэвада́ йода́ат
ки ми-бильада́в по элоẋи́м эйна́м.
|
Моя мама
Спросит меня: «Как дела?»
Осень, сменяя лето…
Вот мама домой пришла
С кладбища осенью этой.
Шаги ее - в сердце звучат,
В ушах – ее сердца биение.
Глаз ее коснется взгляд
Снова порою осенней.
(подстрочный перевод)
***
Моя мама
Осень спрашивает о моем здоровье
Убирая летние плоды.
Вот возвращается моя мама
С кладбища домой.
В моих ушах – стук ее сердца,
В моем сердце – звуки ее шагов.
Если придет следующей осенью,
Опять взгляну в ее глаза
|
אמי
הסתר שואל לשלומי
באספו את פרות־הקיץ.
הנה חוזרת מי
מבית־הקברות אל הבית.
הולם באזני לבה.
בלבי צלילי פעמיה.
אם תבוא בסתו הבא,
שוב אסתקל בעיניה.
(кириллическая транслитерация)
***
ими́
ẋа-став шоэ́ль ли-шломи́
бэ-аспо́ эт пэйро́т-ẋа-ка́йиц.
ẋинэ́ хозэ́рэт ими́
ми-бэйт-ẋа-кваро́т эль ẋа-ба́йит.
ẋолэ́м бэ-эзна́и либа́,
бэ-либи́ цлилэ́й паамэ́йа.
им таво́ бэ-став ẋаба́,
шув эстакэ́ль бэ-эйнэ́йа.
|
Соловей китайского императора
"В Китае жил император и был у него соловей"
Сказка Андерсена
Это все лишь витрина в стенах, окруживших сверкающий мир,
Лишь игрушка весны в ускользающих снах, где любовь властелин и кумир.
Эту легкую тень разбросала вокруг голубая наивная твердь.
Поцелуями воздух ласкает мне грудь. Хорошо:Жить.Дышать.Умереть.
Словно песню из сердца лия, царь Китая со мной говорит:
Если ты сохранишь моего соловья, он весною тебя одарит.
Император, сын желтых богов, навевает мне сны о былом.
Златобуквенной сказки сплетение слов открывает мне тайну о нем.
Догадается кто-то едва ль, что, как скрипки футляр в эту ночь,
Мое сердце, и в нем - этот мстительный царь, и ничем не могу я помочь.
Ничем не могу я помочь. Он учил меня вечной любви.
И еще он велел мне в беззвездную ночь в бесконечности звезды ловить.
И в часы, когда полной луной свет развешан в сплетеньях ветвей,
Шепчет мне император, присев за спиной: "Как мне дорог был мой соловей!"
И не я, и не я виноват, что лицо так бледнеет в ночи,
Что покровом Господь укрывает мой взгляд и гаснет огарок свечи.
Глаза мои рифмы поют по нотам из золота мглы,
И грезится светлопечальный приют за далью китайской земли.
Промелькнувшие рядом на миг и ушедшие снова во тьму,
Я женщинам этим, как верный жених, и с собой красоту их возьму.
В чем же я, богдыхан, виноват, если отблеск Китая - на всех,
И розы любви подают аромат в стыдливой красе.
הזמיר של המלך הסיני
בסין היה מלך, ולמלך זמיר
אגדת אנדרסן
זה הכל רק חלון~ראוה בתוך קיר העולם המפאר.
זה משחק האביב בגני אהבה התלויים בין הים וההר.
זה הכל צל כחל ושקוף של שמים כחלי התמימות -
האויר נשיקות ינשקני בגוף. טוב לחיות. טוב לנשם. טוב למות.
משתפך מלך סין במזמור, בוגךיחן בן אלים צהובים.
אם את זמירו העתיק לי תשמר, הוא לך יעניק אביבים.
מלך סין הוא מלכי משכבר, הוא חולם בשבילי אגדות.
אגדה זהובת־אותיות־ועבר לי גלתה אודותיו את הסוד.
ועתה מי יודע מכם, כי לבי הוא נרתיק של כנור,
והמלך מסין בו נוקם ונוקם, ואינני יכול לעזר.
אינני יכול לעזר. הוא למדני תמיד לאהוב.
והוא גם צוני בלילה שחור כוכבים לבקש באין~סוף.
ובשעה שירח תולה את אורו על צמרות הגנים,
לוחש לי המלך בלחש־עלה: זמיר לי היה לפנים.
לא אני, לא אני האשם, אם פני כה חיורים בלילות,
ואם מזהיבים באורו של השם, הנותן על עיני את הלוט.
עיני מנגנות חרוזים מתוי כל זהב באויר -
הגברים שברחוב כסינים הוזים על חופי היגון הבהיר.
ונשים העוברות לתמן, הנושאות את פניהן לקרתי,
אני להן אז כחתן נאמן, ואביא את יפין אל ביתי.
מה אשמת בכל, בוגדיחן! סין קורנת בניע כל יש.
שושני־אהבה מגישות את ריחן בחן מתביש.
(подстрочный перевод)
Это все лишь витрина в стене роскошного мира.
Это игрушка весны в садах любви, висящих между морем и горой.
Это все синяя прозрачная тень наивной синевы небес –
Воздух поцелуев поцелует мое тело. Хорошо жить. Хорошо дышать. Хорошо умереть.
Изливает душу в песне царь Китая, богдыхан, сын желтых богов.
Если ты сохранишь мне древнего соловья, он одарит тебя вёснами.
Царь Китая – мой царь издавна. Он навевает мне легенды.
Сказка из золотых букв былого мне открыла тайну о нем.
И кто из вас сейчас знает, что мое сердце – футляр скрипки,
И в нем мстящий и мстящий царь Китая. И я не в состоянии помочь.
Я не могу помочь. Он учил меня всегда любить.
А также он велел мне черной ночью искать звезды в бесконечности.
И в час, когда луна развешивает свой свет на верхушках садовых деревьев,
Шепчет мне император восходящим шепотом: соловей был мне к лицу.
Не я, не я виноват, что лицо мое так бледно ночами
И золотится в свете Бога, дающего покрывало моим глазам.
Глаза мои играют рифмы из всего золота воздуха -
Мужчины на улицах, подобно китайцам, грезят о берегах светлой скорби.
И женщины, нечаянно проходящие, несущие мне навстречу свои лица,
Я для них тогда словно верный жених, возьму их красоту в свой дом.
Что ж обвиняешь меня во всем, богдыхан! Китай искрится в движении всего, что есть.
Розы любви подают аромат в стыдливой прелести.
(кириллическая транслитерация)
зэ ẋако́ль рак хало́н раава́ бэ-тох кир ẋа-ола́м ẋа-мфоа́р.
зэ мисха́к ẋа-ави́в бэ-гане́й аẋава́ ẋа тлуи́м бэйн ẋа-ям вэ-ẋа-ẋар.
зэ ẋако́ль цэль кахо́ль вэ-шаку́ф шель шама́им кхулэ́й ẋа-тмиму́т –
ẋа-ави́р нэшико́т йинашке́ни ба-гуф. тов лихйо́т. тов линшо́м. тов ламу́т.
миштапе́х ме́лэх син бэ-мизмо́р, богдыха́н бен эли́м цэẋуби́м.
им эт змиро́ ẋа-ати́к ли тишмо́р ẋу леха́ йаани́к авиви́м.
ме́лэх син ẋу малхи́ ми-ше-квар, ẋу холе́м бишвили́ агадо́т.
агада́ зэ ẋове́т-отийо́т-вэ-ава́р ли гилта́ одота́в этẋа-сод.
вэ-эта́ ми йодэ́а ми-кэ́м, ки либи́ ẋу нарти́к шель кино́р,
вэ-ẋа-ме́лэх ми-син бо нокэ́м вэ-нокэ́м, вэ-эйнэ́ни яхо́ль лаазо́р.
эйнэ́ни яхо́ль лаазо́р. ẋу лимда́ни тами́д лээẋо́в.
вэ-ẋу гам цони́ бэ-ла́йла шахо́р кохави́м лэваке́ш бэ-эйн~соф.
у-вшаа́ ше-ярэ́ах толэ́ эт оро́ аль цамро́т ẋа-гани́м,
лохэ́ш ли ẋа-ме́лэх бэ-ла́хаш алэ́: зами́р ли ẋайа́ лэ-пани́м.
ло ани́, ло ани́ ẋа-аше́м, им панэ́й ко хиври́м бэ-лейло́т,
вэ-им мазẋиви́м бэ-оро́ шель ẋа-ше́м ẋа-ноте́н аль эйна́й эт ẋа-лот.
эйна́й менагно́т харузи́м ми-тавэ́й коль заẋа́в бэ-ави́р –
ẋа-гвари́м ше-ба-рхов кэ-си́ним хози́м аль хофэ́й ẋа-йаго́н ẋа-баẋи́р.
вэ-наши́м ẋа-овро́т лэ-тума́н, ẋа-нос’о́т эт пнэйгэ́м ликрати́,
ани́ ла-ẋэн аз кэ-хата́н нээма́н, вэ-ави́ эт йаф’я́н эль бэйти́.
ма аша́мта бэ-коль, богдыха́н! син коре́нет ба-ни́а коль йеш.
шошанэ́й-аẋава́ магишо́т эт рэйха́н ба-хэн митбайе́ш.
***
Средь ночи упали птенцы из гнезда
И деревья дрожали всю ночь.
И жизнь сократилась до всхлипа,
До плача жить.
Возможно, что нет еще Слова на небе,
Возможно, и не было в небе Его никогда,
Лишь кто-то,
подобно птенцу, что упал из гнезда,
Надеялся Словонайти в небесах.
И блажен плач, ибо все еще плач он,
И блаженны слезы - ибо слезы они.
Ночами,
Всегда по ночам
Ревущая буря удары
Наносит в сердца ветвей.
И вспоминают ветви, что больно сердцам.
И кто-то, подобный птенцу,
что упал из гнезда,
И сломанной ветке,
Не знающий, кто он, кто он, кто он,
Он падает тоже.
|
***
בלילה נפלו צפורים מן הקן,
ועצים רעדו בלילה.
והחיים הגדולים נהיו קטנים
ובכו לחיות.
אולי לא היה עוד דבר ברקיע.
אולי מעולם לא היה ברקיע דבר.
ורק מישהו,
כצפור שנפלה מן הקן,
דמה למצא ברקיע דבר.
ולבכי היה טוב כי עודנו בכי,
וטוב לדמעות - כי דמעות הן.
בלללה,
תמיד בלילה,
שואג סער איתן
ומכה על לב הענפים.
ונזכרים הענפים כי לבם כואב.
ומישהו כצפור שנפלה מן הקן
וכענףשבור,
שאינו יודע מי הוא, מי הוא, מי הוא
נופל גם הוא
|
(подстрочный перевод)
***
Ночью упали птицы из гнезда,
и деревья дрожали ночью.
И большая жизнь стала маленькой
и плакала жить.
Возможно, не было еще слова в небесах.
Возможно, никогда не было в небесах слова.
И только кто-то,
как птица, выпавшая из гнезда,
надеялся найти в небесах слово.
И хорошо было плачу, потому что все еще плач он,
и хорошо слезам – потому что слезы они.
Ночью,
всегда ночью,
ревет мощная буря,
и наносит удары в сердце ветвей.
И вспоминают ветви, что больно их сердцам.
И кто-то, подобный птице, выпавшей из гнезда,
и сломанной ветке,
не знающий, кто он, кто он, кто он,
он тоже падает.
|
(кириллическая транслитерация)
***
ба-ла́йла нафлу́ ципори́м мин ẋа-кэн,
вэ-эци́м рааду́ ба-лайла́.
вэ-ẋа-хаи́м ẋа-гдоли́м ниẋйу́ ктани́м
вэ-баху́ лихйо́т.
ула́й ло ẋаю́ од дава́р ба-раки́а.
ула́й мэ-ола́м ло ẋаю́ ба-раки́а дава́р.
вэ-рак ми́шеẋу,
кэ-ципо́р ше-нафла́ мин ẋа-кэн,
дима́ лимцо́а ба-раки́а дава́р.
вэ-лэ-бэ́хи ẋая́ тов ки-одэ́ну бэ́хи,
вэ-тов лэ-дмао́т – ки-дмао́т ẋэн.
ба-ла́йла,
тами́д ба-лайла́,
шоэ́г саа́р эйта́н
вэ-макэ́ аль ẋа-анафи́м.
вэ-низкари́м ẋа-анафи́м ки-либа́м коэ́в.
вэ-ми́шеẋу кэ-ципо́р ше-нафла́ мин ẋа-кэн
вэ-кэ-ана́ф шаву́р,
ше-эйно́ йоде́а ми ẋу, ми ẋу, ми ẋу
нофе́ль гам ẋу.
|
Песня о голубке на моем окне
У моего окна
Голубка воркует, нежна.
А за окном моим
То же, что и всегда...
Вчера был вторник, за ним
Опять среда.
Смех над несчастным - грех.
Будь он белым, будь черным он,
Он человечнее тех,
Кому
Так смешон, так смешон.
Царства в руках царей,
Главою в короне – до звезд.
Но дети, что изгнаны в грязь из дверей,
Невелик у них рост
Слыхал про небесный сад.
Слыхал: в нем чудес не счесть.
Спуститься бы небу в уличный смрад,
Рядом с детьми присесть!
Вот-вот, и придут они.
Но кто – навряд ли пойму.
Неужто всю жизнь вражду хранить?
К кому?
|
שיר על יונה בחלוני
על חלוני יונה
בשומה יוניות עדינה.
מול חלוני חלון.
מול החלון חלוני.
אתמול היה יום ראשון,
היום שני.
אל תלעגו לרש,
אם לבן הוא ואם כושי.
יש בו במי שחלש
מה ה-
אנושי אנושי.
כתר על ראש מלכים,
ועל כתפיהם המלוכה.
אבל ילדים שלרחוב מושלכים -
קומתם נמוכה.
אומרים: השמיים - גן
אמרים: בשמיים טוב.
ירדו נא שמיים לשבת כאן,
עם הילדים ברחוב.
הנה הם באים. הנה.
אינני יודע מי.
האם כל חיי אהיה שונא?
למי?
|
(подстрочный перевод)
Песня о голубке на моем окне
На моем окне голубка
С нежным голубиным ароматом.
Напротив моего окна – окно.
Напротив того окна – мое окно.
Вчера было воскресенье,
Сегодня – понедельник.
Не смейтесь над бедняком,
Будь он белым или чернокожим.
Есть в том, кто слаб,
Нечто
Человечное-человечное.
Корона на голове царей,
На их плечах – царство.
Но дети, которых выгоняют на улицу -
Их рост невелик.
Говорят: небеса – сад.
Говорят: в небесах хорошо.
Спуститесь-ка, небеса, посидеть здесь
С детьми на улице.
Вот они приходят, вот.
Я не знаю – кто.
Неужели всю жизнь буду врагом?
Кому?
|
(кириллическая транслитерация)
шир аль йона ба-халони
аль халони́ йона́
бсума́ йониу́т адина́.
муль халони́ хало́н.
муль ẋа-хало́н халони́.
этмо́ль ẋая́ йом ришо́н,
ẋайо́м – шени́.
аль тилагу́ ла-раш,
им лава́н ẋу вэ-им куши́.
йеш бо ба-ми ше-хала́ш
мин-ẋа-
эноши́-эноши́.
кэ́тер аль рош млахи́м,
вэ-аль китфе́йẋем ẋа-млуха́.
ава́ль йелади́м ше-ла-рхов мушлахи́м –
комата́м нэмуха́.
омри́м: ẋа-шама́им – ган,
омри́м: ба-шама́им тов.
йерду́-на шама́им лаше́вет кан
им йелади́м ба-рэхо́в.
ẋинэ́ ẋэм баи́м, ẋинэ́.
эйнэ́ни йоде́а ми.
ẋа-им коль хайа́й эẋйе́ сонэ́?
лэ-ми?
|
Назад >>
|
 |
|
БЛАГОДАРИМ ЗА НЕОЦЕНИМУЮ ПОМОЩЬ В СОЗДАНИИ САЙТА ЕЛЕНУ БОРИСОВНУ ГУРВИЧ И ЕЛЕНУ АЛЕКСЕЕВНУ СОКОЛОВУ (ПОПОВУ)
4 февраля главный редактор Альманаха Рада Полищук отметила свой ЮБИЛЕЙ! От всей души поздравляем!
Приглашаем на новую встречу МКСР. У нас в гостях писатели Николай ПРОПИРНЫЙ, Михаил ЯХИЛЕВИЧ, Галина ВОЛКОВА, Анна ВНУКОВА. Приятного чтения!
Новая Десятая встреча в Международном Клубе Современного Рассказа (МКСР). У нас в гостях писатели Елена МАКАРОВА (Израиль) и Александр КИРНОС (Россия).
Редакция альманаха "ДИАЛОГ" поздравляет всех с осенними праздниками! Желаем всем здоровья, успехов и достатка в наступившем 5779 году.
Новая встреча в Международном Клубе Современного Рассказа (МКСР). У нас в гостях писатели Алекс РАПОПОРТ (Россия), Борис УШЕРЕНКО (Германия), Александр КИРНОС (Россия), Борис СУСЛОВИЧ (Израиль).
Дорогие читатели и авторы! Спешим поделиться прекрасной новостью к новому году - новый выпуск альманаха "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" уже на сайте!! Большая работа сделана командой ДИАЛОГА. Всем огромное спасибо за Ваш труд!
Джек ЛЕВИН
|
