«Диалог»  
РОССИЙСКО-ИЗРАИЛЬСКИЙ АЛЬМАНАХ ЕВРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
 

Главная > Выпуск 13 > ДИАЛОГ > Павел Коган

ЛИТЕРАТУРНАЯ ХРОНИКА ХХ ВЕКА

 

Павел КОГАН

 

ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ СО СВОИМ СЕРДЦЕМ?

 

ПУТЕВОДНЫЙ ЗНАК

 

Павел Давидович Коган (1918-1942) принадлежит к поколению поэтов-романтиков довоенных лет, которое Лиля Брик называла второй волной русского футуризма. Особый интерес она проявляла к творчеству Михаила Кульчицкого и, конечно же, к стихам Павла Когана. Многие исследователи поэзии тридцатых годов двадцатого века, акцентируя внимание на внешних романтических мотивах произведений Когана, не замечали главное – его модернистскую технику стихосложения, сложную ассонансную рифмовку, конструктивизм. Угловатые, вихрастые, задиристые стихи Павла Когана ассоциируются у меня с лучшими образцами поэтического авангарда тех лет: Маяковский, Пастернак, Асеев, Кирсанов, Сельвинский, Луговской…

 

Автобус крутится два часа,

И мало ему экзотики.

И ты устал языком чесать,

И дамы сложили зонтики.

 

Эти экспрессивные, свежие строки нисколько не устарели. Они вполне могли быть написаны сегодня.

В программном стихотворении «Гроза» отчетливо сформулирована эстетическая позиция Когана: «Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал!». Будто Казимир Малевич заговорил его языком.

Помимо «острого восприятия пространства» и его графического изображения, Павел Коган не менее остро чувствовал суровое время, в которое ему пришлось жить, работать и быть свидетелем происходящих событий. Время надежд и ожиданий, тревог, очарований и разочарований:

 

О пафос дней, не ведавших причалов,

Когда, еще не выдумав судьбы,

Мы сами, не распутавшись в началах,

Вершили скоротечные суды!

 

Поражает и многообразный ритмический мир поэзии Когана. Его любовная и гражданская лирика. В этих стихах ещё отчётливей слышится напряжённый пульс времени, учащённое дыхание эпохи. С грустью, размышляя о собственной старости, Коган и не предполагал, что его жизнь завершится в двадцать четыре года.

По своему природному потенциалу он мог вырасти в большого Поэта-новатора,  аллегориями и тропами, превзойдя самых мастеровитых стихотворцев. Но война трагически оборвала его яркий, ни на кого не похожий поэтический голос. Лейтенант Павел Коган героически погиб 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском, выполняя боевое задание, не увидев напечатанным при жизни, ни одного своего стихотворения.

Первая книга Павла Когана «Гроза» вышла в издательстве «Советский писатель» лишь в 1960 году под редакцией Сергея Наровчатова. В 1989 году выпущено расширенное издание «Грозы», включающее в себя неопубликованный поэтический и фотоматериал, а также фрагменты из романа в стихах «Первая треть». Книгу оформил художник Борис Жутовский. Произведения Павла Когана настолько музыкальны, что их хочется декламировать вслух, петь, и непременно под гитару. И это не случайно. Ведь многие стихи Павла Давидовича становились песнями ещё при его жизни.

Стихотворение «Холодина», например, изначально задумано автором, как песня с необычной, почти разговорной интонацией и завораживающим ритмом. Поэтическая энергия Павла Когана не перестаёт вдохновлять исполнителей его стихов и сегодня.  Романс «Звезда» с проникновенной мелодией Александра Васина звучит горьким и честным признанием в любви  к Родине. И это не фальшивая пафосная риторика, а живое, естественное слияние звука и боли, души и слова. А его знаменитую «Бригантину», написанную под впечатлением романов Стивенсона, впервые переложил на музыкальную основу друг поэта Георгий Лепский. Впоследствии на эти стихи писали музыку разные профессиональные и самодеятельные композиторы, но «Бригантина» в музыкальном переложении Лепского стала путеводным знаком – лирическим гимном не одного поколения ценителей Поэзии.

                                                                              Предисловие и публикация Германа ГЕЦЕВИЧА

 

 

                  ГРОЗА

 

Косым, стремительным углом

И ветром, режущим глаза,

Переломившейся ветлой

На землю падала гроза.

И, громом возвестив весну,

Она звенела по траве,

С размаху, вышибая дверь,

В стремительность и крутизну.

И вниз. К обрыву. Под уклон.

К воде. К беседке из надежд,

Где столько вымокло одежд,

Надежд и песен утекло.

Далеко, может быть, в края,

Где девушка живет моя.

Но, сосен мирные ряды

Высокой силой раскачав,

Вдруг задохнулась и в кусты

Упала выводком галчат.

И люди вышли из квартир,

Устало высохла трава.

И снова тишь.

И снова мир.

Как равнодушье, как овал.

Я с детства не любил овал!

Я с детства угол рисовал!

 

                    * * *

Снова месяц висит ятаганом,

На ветру догорает лист.

Утром рано из Зурбагана

Корабли отплывают в Лисс.

Кипарисами машет берег.

Шкипер, верящий всем богам,

Совершенно серьезно верит,

Что на свете есть Зурбаган.

И идут паруса на запад,

Через море и через стих,

Чтоб магнолий тяжелый запах

Грустной песенкой донести.

В час, когда догорает рябина,

Кружит по ветру желтый лист,

Мы поднимем бокал за Грина

И тихонько выпьем за Лисс.

 

               ЗВЕЗДА

 

Светлая моя звезда.

Боль моя старинная.

Гарь приносят поезда

Дальнюю, полынную.

От чужих твоих степей,

Где теперь начало

Всех начал моих и дней

И тоски причалы.

Сколько писем нес сентябрь,

Сколько ярких писем...

Ладно - раньше, но хотя б

Сейчас поторопиться.

В поле темень, в поле жуть -

Осень над Россией.

Поднимаюсь. Подхожу

К окнам темно-синим.

Темень. Глухо. Темень. Тишь.

Старая тревога.

Научи меня нести

Мужество в дороге.

Научи меня всегда

Цель видать сквозь дали.

Утоли, моя звезда,

Все мои печали.

Темень. Глухо.

Поезда

Гарь несут полынную.

Родина моя. Звезда.

Боль моя старинная.

 

НУ, КАК ЖЕ ЭТО МНЕ СКАЗАТЬ?

 

Ну, как же это мне сказать,

Когда звенит трамвай,

И первая звенит гроза,

И первая трава,

И на бульварах ребятня,

И синий ветер сел

На лавочку,

И у меня

На сердце карусель,

И мне до черта хорошо,

Свободно и легко,

И если б можно, я б ушел

Ужасно далеко,

Ну, как же это мне сказать,

Когда не хватит слов,

Когда звенят твои глаза

Как запах детских снов,

Когда я знаю все равно -

Все то, что я скажу,

Тебе известно так давно,

И я не разбужу

Того, что крепко, крепко спит.

Но не моя ж вина,

Что за окном моим кипит

Зеленая весна.

Но все равно такой порой,

Когда горит закат,

Когда проходят надо мной

Большие облака,

Я все равно скажу тебе

Про дым, про облака,

Про смену радостей и бед,

Про солнце, про закат,

Про то, что, эти дни любя,

Дожди не очень льют,

Что я хорошую тебя

До одури люблю.

 

                    * * *

Ночь пройдет по улицам

До нездешниx улиц.

Как она сутулится -

Кофточка на стуле.

Стали тени прочными,

Сжали, окружая.

Спишь, моя нарочная,

Спишь, моя чужая.

Полночь ветер мимо вел,

Тишью запорошенный,

Спишь, моя любимая,

Спишь, моя xорошая.

Можно сердце выложить.

На! Чтоб стужу плавило!

Не было! Было же!

Не взяла - оставила.

Дым плывет по комнате,

Гарью темень полнит.

Полночь спросит: "Помните?"

Что ж, скажу, запомнил!

Все запомнил накрепко,

Только зубы xрустнули.

В ванной, что ли, каплет так...

Тиxо как, грустно как...

Грустным быть и гордым?

Боль менять на удаль?

Ночь идет по городу,

Длинная, трудная.

 

                             * * *

Люди не замечают, когда кончается детство,

Им грустно, когда кончается юность,

Тоскливо, когда наступает старость,

И жутко, когда ожидают смерть.

Мне было жутко, когда кончилось детство,

Мне тоскливо, что кончается юность,

Неужели я грустью встречу старость

И не замечу смерть?

 

                     * * *

Твое неровное дыханье,

И ровный ход твоих часов -

Других не слышно голосов

В глухой ночи непониманья.

 

Два звука родственно пусты,

Служа лишь им известной теме:

Часы сквозь тьму не скажут время,

И немотой укрылась ты.

 

Как пытка каплями воды,

Отсчет секунд буравит душу,

И я ни разу не нарушу

Eго бесстрастной череды;

 

Но немоты твоей иглу,

Что нам обоим жизнь калечит,

Я вырву прочь. Пусть все излечит

Живой, как сердце, поцелуй.

  

                          * * *

Мы сами не заметили, как сразу

Сукном армейским начинался год,

Как на лету обугливалась фраза

И черствая романтика работ.

Когда кончается твое искусство,

Романтики падучая звезда,

По всем канонам письменно и устно

Тебе тоскою принято воздать.

Еще и строчки пахнут сукровицей,

Еще и вдохновенье нам дано,

Еще ночами нам, как прежде, снится

До осязанья явное Оно.

О, пафос дней, не ведавших причалов,

Когда, еще не выдумав судьбы,

Мы сами, не распутавшись в началах,

Вершили скоротечные суды!

1937

                      

 

 

                         * * *

Ну, скажи мне ласковое что-нибудь,

Девушка хорошая моя.

Розовеют облака и по небу

Уплывают в дальние края.

Уплывают. Как я им завидую!

Милые смешные облака.

Подымусь. Пальто надену. Выйду я

Поглядеть, как небо сжег закат.

И пойду кривыми переулками,

Чуть покуривая и пыля.

Будет пахнуть дождиком и булками,

Зашуршат о чем-то тополя,

Ветер засвистит, и в тон ему

Чуть начну подсвистывать и я.

Ну, скажи мне ласковое что-нибудь,

Девушка хорошая моя.

1934

                       

                          * * *

Ветер, что устал по свету рыскать,

Под стеной ложится на покой.

Я мечтаю о далеком Фриско

И о том, как плещется прибой.

И когда-нибудь лихой погодкой

Будет биться в злобе ураган,—

Я приду взволнованной походкой

К тем маняще-дальним берегам...

Я приду через чужие страны,

Через песни дней и гром стихий,

Я приду, чтоб взять у океана

Смех и солнце, друга и стихи.

1934

 

                       * * *

Я вечером грустный шёл домой,

Луна по небу бежала за мной,

Бежала за мной и кивала мне,

А звёзды подмигивали в тишине.

И ветер усталый на лавочку сел,

И нежные парочки тихо шептались,

Я вечером шёл Ленинградским шоссе,

С собой, неся тоску и усталость.

Я шёл, проклиная людей и век,

И вот ко мне подошёл человек,

Его алкоголь немножко качал

(Нелепая куртка с чужого плеча),

Старенький свитер в пятнах, в грязи,

Но звонкий орден с груди грозил,

Но звонкий орден щурил глаза,

Как будто бы снова над степью гроза,

Как будто бы снова плечо к плечу

Песням звенеть и звенеть мечу,

Как будто бы снова за солнце и дым

На смерть идти бойцам молодым.

1934

 

                      * * *

Тебе опять совсем не надо

Ни слов, ни дружбы.

Ты одна.

Шесть сотен верст до Ленинграда

Заснежены, как тишина.

А я пишу стихи,

Которым

Увидеть свет не суждено.

И бьют косым крылом просторы

В мое обычное окно.

И, чуть прищурившись, я слышу,

Как каплет с крыш.

Я слышу, как,

Шурша, как шелк,

Спешат по крышам

Старинной выковки века,

Как на распахнутом рассвете

Ты слезы вытерла с лица.

Так мир устроен —

Дым и ветер,

Размах и ясность до конца.

1937

                   

                     * * *

Неустойчивый мартовский лед

Пешеходами изувечен.

Неожиданно вечер придет,

До усталости милый вечер.

Мы останемся наедине -

Я и зеркало. Понемногу

В нарастающей тишине

Я начну различать тревогу.

Поболтаем. Закрыта дверь.

И дороги неповторимы.

О дорогах: они теперь

Не всегда устремляются к Риму,

И о Риме, который, поверь,

Много проще и повторимее.

Но дороги ведут теперь

Либо к Риму, а либо от Рима.

Март 1936

 

                     * * *

Я в меру образован, и я знаю,  
Что в розовых раковинах шумит не море,  
А просто стенки раковин вибрируют.  
Но что мне делать со своим сердцем,  
Если я не знаю, шумит оно от простора,  
Или вибрирует - мертвая раковина.  
Но в день, когда, как пьющие птицы  
Подымают к небу вороненые клювы,  
Трубачи подымут свои фанфары,  
Мне это станет совершенно безразлично.  
Весна. И над городом проливное солнце.  
И я опять заболел старым недугом -  
Острым восприятием пространства.  
1938

 

       Я ВЕРЮ В ДРУЖБУ

 

 

 

Я верю в дружбу и слова,  
Которых чище нет на свете.  
Не многих ветер целовал,  
Но редко ошибался ветер.  
Я ветром мечен, я ломал  
Судьбу. Я путь тревогой метил.  
Не многих ветер целовал,  
Но редко ошибался ветер.

 

 

      

                  *  *  *

Поэт, мечтатель, хиромант,  
Я по ладоням нагадал 
Ночных фиалок аромат, 
И в эту нежность на года. 
В спокойном имени твоем. 
Ты спишь. Ты подложила сон,  
Как мальчик мамину ладонь. 
Вот подойди, губами тронь - 
И станет трудный "горизонт" 
Таким понятным - "глазоем". 
Так Даль сказал. И много тут 
Спокойной мудрости.

Прости,  
Что я бужу тебя. Плету 
Такую чушь. 
Сейчас цветут 
На Украине вишни. Тишь. 
Мне слово с словом не свести 
В такую ночь. 
Когда-нибудь 
Я расскажу тебе, как жил. 
Ты выслушай и позабудь. 
Потом, через десяток лет, 
Сама мне это расскажи. 
Но поздно. Через час рассвет. 
И ночь, созвездьями пыля, 
Уйдет, строкой моей осев, 
На Елисейские поля 
По Ленинградскому шоссе. 
Июнь 1938

 

                * * *

 

Поймай это слово, 
Сожми, сгусти. 
Пусти по ветру как дым. 
Поймай и, как бабочку отпусти 
Свет одинокой звезды. 
На маленький миг 
Ладони твои 
Чужое тепло возьмут. 
Счастье всегда достается двоим 
И никогда одному.

1938

 

 

 

                * * *

Дымные вечера над Москвою,  
И мне необычно тоскливо.  
Ливень сгоревших событий  
Мне холодит губы,  
И я прохожу неохотно  
Мир этот полузабытый.  
Так поднимая кливер,  
Судно идет против ветра.  
Но отгорают рассветы,  
Годы идут на убыль,  
И ржавою ряской быта  
Уже подернуло строки.  
И в вечер, который когда-нибудь  
Придет подсчитывать сроки,  
Рука твоя и нынешний вечер  
Тоскою высушит губы.  
1938 

 

                     * * *     

Девушка взяла в ладони море,  
Море испарилось на руках.  
Только соль осталась, но на север  
Медленные плыли облака.  
А когда весенний дождь упал  
На сады, на крыши, на посевы,  
Капли те бродячие впитал  
Белый тополиный корень.  
Потому, наверно, ночью длинной  
Снится город девушке моей,  
Потому от веток тополиных  
Пахнет черноморской тишиной.

 

 

1938

 

                       * * *

 

 

Нас в Корбите угощают вином, 
Лучшим на весь район. 
Выпьем, подумаем чуть и вновь 
Нальем себе до краев. 
От заповедника Суат 
На Эллги-бурун 
Мы шли (в бору кричит сова, 
Ногой скользи в бору), 
А ветер свистит - то мажор, то минор, 
Сбоку плывет туман, 
Снизу разложено домино - 
Наверно, это дома. 
Черт его знает, какая высь, 
Зубы считают зуб, 
Стой и гордись: а? Каковы? 
Тучи и те внизу. 
Выпей, что ли Шато-Икем, 
На облака взгляни, 
Подумай только - что и кем 
Сказано было о них.

1938

 Назад >>

БЛАГОДАРИМ ЗА НЕОЦЕНИМУЮ ПОМОЩЬ В СОЗДАНИИ САЙТА ЕЛЕНУ БОРИСОВНУ ГУРВИЧ И ЕЛЕНУ АЛЕКСЕЕВНУ СОКОЛОВУ (ПОПОВУ)


НОВОСТИ

4 февраля главный редактор Альманаха Рада Полищук отметила свой ЮБИЛЕЙ! От всей души поздравляем!


Приглашаем на новую встречу МКСР. У нас в гостях писатели Николай ПРОПИРНЫЙ, Михаил ЯХИЛЕВИЧ, Галина ВОЛКОВА, Анна ВНУКОВА. Приятного чтения!


Новая Десятая встреча в Международном Клубе Современного Рассказа (МКСР). У нас в гостях писатели Елена МАКАРОВА (Израиль) и Александр КИРНОС (Россия).


Редакция альманаха "ДИАЛОГ" поздравляет всех с осенними праздниками! Желаем всем здоровья, успехов и достатка в наступившем 5779 году.


Новая встреча в Международном Клубе Современного Рассказа (МКСР). У нас в гостях писатели Алекс РАПОПОРТ (Россия), Борис УШЕРЕНКО (Германия), Александр КИРНОС (Россия), Борис СУСЛОВИЧ (Израиль).


Дорогие читатели и авторы! Спешим поделиться прекрасной новостью к новому году - новый выпуск альманаха "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" уже на сайте!! Большая работа сделана командой ДИАЛОГА. Всем огромное спасибо за Ваш труд!


ИЗ НАШЕЙ ГАЛЕРЕИ

Джек ЛЕВИН

© Рада ПОЛИЩУК, литературный альманах "ДИАЛОГ": название, идея, подбор материалов, композиция, тексты, 1996-2024.
© Авторы, переводчики, художники альманаха, 1996-2024.
Использование всех материалов сайта в любой форме недопустимо без письменного разрешения владельцев авторских прав. При цитировании обязательна ссылка на соответствующий выпуск альманаха. По желанию автора его материал может быть снят с сайта.