Главная > Выпуск 11 (2011/12 - 5771/72) > ПРОЗА > Вера ЧАЙКОВСКАЯ (Россия)

Вера ЧАЙКОВСКАЯ

ШАРМАРСКАЯ ВЕНЕРА

Повесть (Окончание)

Глава IX.   ВСТРЕЧА

    Настал день, и Тураев прилетел в Бостон. Одет в зеленую, сшитую няней рубашку и новые джинсы, лицо загорелое и очень решительное,  и все же что-то в его облике – слишком длинные, седые, пушистые волосы, некоторая рассеянность во взгляде, когда он терял бдительность,  заставляло предположить, что это человек вольной профессии. И уж точно не американец.

    Он так был взволнован своим приездом,  что решил явиться к Тане без звонка, хотя знал, что в Америке это не принято. Но что ему был чужой закон, если даже возможность встречи с горбоносым его не остановила?

    И вот он уже звонит в дверь ее загородного дома, того самого, фотографии которого он видел в журнале. Шофера он отпустил, договорившись, что вызовет его, когда будет нужно. Водить машину Тураев так и не выучился. К счастью, в Бостоне находился филиал  Центра и его опекали.

    Открыла Таня в каком-то коротком светлом платье, но с лицом озабоченным, даже угрюмым. Он не знал у нее такого выражения. И вдруг ее лицо начало меняться, оживать, на нем засияли глаза, заиграла улыбка.

    - Боже мой, Тураев!

    Она бросилась к нему, подставив щеку для «символического» европейского поцелуя, но он ее прямо-таки закружил. Оба потом довольно долго опоминались, растерянно и почти тупо глядя друг на друга.

    Тураев запутался в словах.

    - Не мог… с собой… поделать… совладать…

    Как же он жалел, что не сохранил хладнокровия и не предстал перед Таней «важным господином».

    Но и с Таней что-то делалось. Она и радовалась, и почти плакала. И бормотала что-то несообразное.

    - Какое счастье!.. Напрасно, напрасно приехали…

    - Как напрасно, Таня? Меня… меня принесло… Не мог не приехать.

    Таня вся съежилась, стала совсем маленькой.

    - Вы ведь скажете –  уходи от Дона. Верно? А я боюсь… Мне кажется, он специально меня сюда заманил. Чтобы я потеряла всякую уверенность, почву… Никому тут не нужна. Пою для горстки эмигрантов. А он! О, он великий артист. Кружит по всему миру. Зарабатывает уйму долларов… Я целиком от него завишу. Этот дом купил он. Тут моего ничего нет.

    Тураев, поколебавшись секунду, стал все же говорить ей «ты». Ведь она была самым родным ему человеком.

    - Я действительно хотел, чтобы ты… Этот Дон Карлос тут лишний. Словом, уходи от Дона. Таня, мы так прекрасно будем жить! Ты будешь петь, я… я, может быть, займусь скульптурой, или живописью… Еще не решил… Нас в России ждет няня. Погляди, она сшила эту рубашку. Тебе, кажется, нравилось?

    Таня покачала головой, вновь сделалась угрюмой.

    - Ждет няня… Займешься живописью… Все это, милый, слишком… фантастично, слишком по-детски! Все это может лопнуть, как воздушный шарик. Фьють! И что останется? Ничего не останется! А к Дону я привыкла. Его можно вытерпеть.

    У Тураева внезапно похолодели руки.

    - Я… не понимаю. Ты не хочешь возвращаться в Россию?

    - Нет!

    Он помолчал, не зная, что сказать.

    - Погоди, но может быть, ты не поняла… У меня теперь есть офис, есть деньги. Есть даже шофер. Мы с тобой можем поехать, куда угодно. Хоть в Швейцарию!

    Он старался не смотреть на Танино лицо, которое словно закрылось тучами.

    - Я ведь там уже бывала! Это так скучно! И не для нас с вами.

    Она все же заметила, что он вздрогнул от этого «с вами» и поправилась: «с тобой». Наш мир – мечты. С этим нужно смириться. Иначе мы все потеряем. Все! Даже то, что есть сейчас.

    - Мои чувства реальны!

    Тураев с силой ее обнял, но Таня, как уже было при расставании в Москве, отстранилась.

    - Не нужно! Я Дона вымечтала, а он оказался… Скучнее, что ли? Обыденнее? А ты… У тебя вон няня до сих пор…

    Тураев вскипел, голос стал резче и выше.

    - При чем тут няня? Я вполне взрослый (в душе он в этом сильно сомневался). И я знаю, что ты, ты тут погибаешь. Разве не ты звонила по ночам? Не ты?

    Таня тоже повысила голос.

    - Ничего  не значит! Пусть плохо, но я тут живу. Я хочу быть живой, - грешной, шальной, некрасивой, злой! А не твоей бескровной мечтой. Я другая!

    Тураев почувствовал, что Таня ускользает, что он ее теряет.

    - Таня, послушай. У меня, кроме тебя… Я изорвал книги… Я продал шармарку… Осталась только ты… Я понимаю, ты не любишь… Меня женщины мало любили. Не любишь, скажи?

    Таня ответила не сразу и на какой-то свой вопрос.

    - А вдруг мы друг другу не подойдем, вот в этой грубой реальности, не в мечтах? Вдруг я тебя разочарую, а ты меня? И что у нас останется? Время - мой кошмар. Я всегда думаю о будущем.

    - Давай же попробуем!

    Она зло усмехнулась.

    - Пробуют суп! Достаточно ли соли. Я, мой милый, напробовалась!

    Тураев повернулся уходить. Он был зелен, как его рубашка. Руки и ноги мелко дрожали, перед глазами – пелена.

    Таня скрылась в смежной комнате и вернулась с глиняной куклой. Его шармаркой.

    - Дон мне сделал такой чудесный подарок! Купил на аукционе. А я снова отдаю ее вам… тебе…

    Таня протянула ему шармарку. Изумрудные глаза куклы вдруг сверкнули коварством и злостью, напомнив Тураеву халтурно отреставрированную Шармарскую Венеру № 1, выставленную в залах московского музея. И волосы словно бы поднялись дыбом, сделав прическу «зверообразной». Невероятно, но теперь к чертам его шармарки, доброй и милой, словно бы присоединились черты этой грубо сработанной и аляповато раскрашенной куклы. А ведь он сам лепил эту глиняную головку! И прежде ничего такого не замечал. Жестокая, коварная, злая,  опасная, вульгарная, наивная, обольстительная Шармарская Венера!

    Пора кончать эту сказку про белого бычка. Тураев схватил глиняную головку и с силой хлопнул ее об пол. Со звоном разлетелись осколки. Таня ахнула, громко зарыдала и стала ползать по полу, подбирая черепки и стараясь их соединить. А Тураев обхватил ее за талию, поднял с пола, вглядываясь в заплаканное лицо, ставшее совсем детским, совсем похожим на лицо его соседки-школьницы из далеких незнаемых лет, и внезапно ощутил, что Таня обмякла в его руках и стала податливой, как глина. Словно это шармарка все время стояла между ними. Но теперь… Теперь  ему показалось,что  разбившаяся головка отдала им свою таинственную  энергию и повела за собой. И они с Таней теперь уходят, убегают. проваливаются в тот мир, о существовании которого  в редкие счастливые миги догадываются поэты и влюбленные, предназначенные друг для друга самой судьбой,. но долго  блуждающие в поисках…  Только чур без возврата, без возврата! Он   испытывал мучительный страх и робкую безумную надежду. Бедная  няня, прощай! Прощайте  людные    московские бульвары, светлые и тихие летние закаты, вечерние чаепития с няней, вся эта почти бессмысленная и такая дорогая жизнь. Ему  с Таней больше нечего тут делать, Таня не  хочет в Россию, а ему не нужна Америка. Он хочет только любить, только быть с Таней. Этот новый мир был без времени, без утрат и горечи разлуки. Он был и не жизнь, и не смерть. Для жизни ему не хватало движения, смены дней, радости возмужания и терпкой горечи старения, а для смерти… для смерти - он был слишком пропитан ароматами земли, ее шорохами и трепетаньем, ночным пеньем соловьев, вздохами весенних рощ после дождя. Он был прекрасен, как альтовый женский голос, как головка из глины, чуть тонированная рукой художника, как смешной белый щенок, радостно ковыляющий к своему хозяину…

Москва, 2009

Назад >>