Главная > Выпуск 11 (2011/12 - 5771/72) > ПРОЗА > Вера ЧАЙКОВСКАЯ (Россия)
Вера ЧАЙКОВСКАЯ
ШАРМАРСКАЯ ВЕНЕРА
Повесть (Продолжение)
Но Тураев все не мог прийти в себя после старинной народной песни. Какие-то тревожные предчувствия им овладели. Он подумал, что судьба готовит ему и Тане немало сюрпризов, и какой-то уже на пороге. И вещая Танина душа его об этом предупредила. В их когдатошнем, запредельном прошлом тоже было не мало тревожного и трагичного. Тураев представил себя в ночной степи, убежавшим от злобных преследований соплеменников. Его спасла тогда, как пушкинского Алеко, юная дева, нашедшая его, голодного и продрогшего. Она привела его в свое племя. Он стал нести охранную службу на рубежах шармарских земель, но каждую свободную минуту использовал, чтобы в тайной мастерской лепить из глины головку своей спасительницы, - искусство, которому научил его старый эллин, правда ,тот предпочитал ваять фигуры из камня… Он хотел уловить и запечатлеть навечно эти неуловимые, зыбкие, детски-наивные черты, этот удивленный излом бровей, шаловливую полуулыбку на губах. Между тем, его спасительницу выдали замуж за сына старейшины. И теперь он мог ее видеть только украдкой, тайком… И так редко теперь она улыбалась…
Зал содрогнулся от аплодисментов, пробудив Тураева. Таню Алябьеву и Дона Дина забросали цветами. Они выходили кланяться, взявшись за руки, и все видели перед собой необычайно эффектную пару молодых знаменитостей. Седые пышные волосы у молодого дирижера делали его еще интереснее, а Таня Алябьева, правда, правда, немножко костлявая для оперной певицы и порой, в задумчивости, морщившая лоб, тоже вполне соответствовала стандартам «европейской звезды»…
Тураев задыхался от смешанных, противоречивых чувств разочарования, восторга, упоения, тревоги. Он кинулся в артистическую, потом выскочил на залитую дождем, всю в огнях, вечернюю Пречистенку. Силуэт синей машины мелькнул неподалеку от служебного входа и скрылся, смешавшись с сотнями машин.
Возвращаясь домой пешком и подставив разгоряченную голову дождю, Тураев припомнил, что видел этого Дона в недавней телевизионной передаче. Тураеву эта личность так не понравилась, что он почти сразу переключил телевизор на другую программу, - но и там он наткнулся на горбоносого, отвечающего на вопросы вальяжного музыковеда с бархатным голосом.
Вальяжный ослепительно улыбался.
- Помнится, вы из российских вундеркиндов?
Горбоносый сделал ироническую гримасу, точно речь шла о ком-то другом. Вальяжный, улыбаясь еще ослепительнее, продолжил тему:
- И звали вас тогда иначе, не правда ли? Помню, помню сольные концерты пианиста Лени Гуркина. Вся Москва сбегалась.
И опять горбоносый не проявил никаких ностальгических чувств.
- Мне давно кажется, что этого не было. По-русски говорят: «давно и неправда!»
Горбоносый рассмеялся отрывистым смехом, в котором не было ничего от веселости.
Вальяжный не отставал. В его тоне насмешливость прихотливо сочеталась с восхищением.
- Зачем же отказываться от такого прошлого?
Горбоносый отчеканил.
- Зачем? Я не в прошлом, я в будущем! А перемена имени – это и перемена имиджа. Я давно живу в другой стране, даже в других странах, потому что я все время гастролирую. И теперь я уже не пианист, а дирижер. И тот Гуркин мне ни о чем не говорит. Я удивлен, что вы его еще помните.
- И не скучаете?
- О, какой русский вопрос! Здесь все скучают, все вспоминают, все бездельничают. А мне некогда скучать – мой график гастролей расписан на пять лет…
Тураев тогда раздраженно выключил телевизор. Этот человек его взвинтил, не смотря на свою «корректность».
Идя домой, Тураев пришел к неутешительному выводу, что он горбоносому во всем уступает. Тот, благодаря таланту, который он сумел удачно приспособить к вкусам элитной публики, прорвался к самому ядру современной жизни, ко всем ее безумным возможностям, включая яхты, клубы, путешествия, встречи. Тураев же, улавливая ядовито притягательные испарения этой жизни почти исключительно в иллюстрированных журналах, жил по-старинке, в какой-то почти норе, вне технического прогресса и современных заморочек. Подумать только – ни сотового телефона, ни интернета, ни солидной суммы в банке! И видя себя глазами Тани Алябьевой, безработным прихрамывающим пенсионером, который ни в чем не сумел себя как следует проявить, разве что в изучении шармаров, мало кому интересных, Тураев понял, что Гуркин, Дин Дон, горбоносый положил его на обе лопатки, и сравнение только оттеняет его победу. Что Тураев мог положить на весы? Только свою запоздалую любовь, только любовь…
Глава VII. ВОЗВРАЩЕНИЕ ШАРМАРКИ
Той же ночью, часа в два раздался телефонный звонок. Тураев еще не ложился, хотя обычно в это время он давно уже спал, - но после концерта он долго добирался домой, и потом все никак не мог успокоиться, - думал, что-то жевал, вздыхал, смотрел в темное окно. И чего-то ждал. И вот дождался –звонок.
- Не спите?
Это был Танин голос.
- Не сплю.
Оба задохнулись и некоторое время молчали. Потом заговорила Таня, часто-часто, без пауз, точно боялась, что он перебьет.
- Я завтра уезжаю. Ах нет, уже сегодня. Вечером. Мы с Доном уезжаем. Простите меня. Я все же хочу оставить вам вашу, нет – нашу шармарку. У меня такое чувство, что это моя душа. Глупости говорю, понимаю. Диктуйте адрес, я вам сейчас привезу.
Тураев молчал. Таня несколько раз нетерпеливым тоном позвала его по имени. Тогда только он тусклым голосом продиктовал адрес. И потом стоял посреди комнаты, позабыв положить трубку на рычаг. Уезжает? С Доном? Но ведь он сам пришел к выводу, что Дон его во всем обошел! И все же он не ожидал. И так скоро? Зачем же ему новая, да любая жизнь, если в ней не будет Тани? Только для нее он мог бы попытаться что-то предпринять, как-то устроиться в новых условиях. Открыть курсы по изучению шармарского языка для любознательных богатых бездельников, наладить производство глиняных кукол, стилизованных под Шармарскую Венеру!.. А сейчас? Зачем ему шевелиться, если рядом не будет Тани Алябьевой?
Тут из своей комнаты, точно что-то почуяв, вышла няня, и Тураев кинулся к ней. Старушка, не зная причин его горя, как могла его утешала. Твердила, что «не в деньгах счастье» и уж как-нибудь они проживут. Она заварила в чашках зеленого чаю, вынула из заветного ящика припасенные пряники и конфеты, и они посреди ночи устроили небольшой праздник, чтобы «заклясть злые силы». Средство было испытанное, но на этот раз не помогло. Няня ушла к себе, а Тураев остался на кухне в каком-то оцепенении всех чувств. Но вдруг его охватила паника. Зачем она к нему едет? Неужели только отдать шармарку? А если в ней живет та самая тургеневская барышня, безрассудная и слушающаяся только голоса сердца?
Он ей не откроет! Попросит няню сказать, что внезапно заболел. Что у него бронхит, радикулит, воспаление мозга, лихорадка! Он пенсионер, в конце концов, старый и больной человек! Что нужно от него этой безумной женщине?!
Но он все же не смог ей не открыть и, вглядываясь, не сразу пропустил в квартиру, так что она, проходя, его почти оттолкнула. В ней клокотали какие-то злые силы, она была красная, возбужденная, недобрая. В блестящей куртке, с которой стекала вода. Волосы мокрые. Очевидно, и она прошлась под дождем. Она резким движением сунула на полку в прихожей сверток с куклой и повернулась уходить.
- Не поминайте лихом!
- Погодите!
Тут уж он заволновался.
- Не гоже так уходить! Давайте хоть… хоть чаю попьем, что ли.
- Некогда! Мы ведь сегодня, я вам говорила… Какое у вас жилище… доисторическое.
- Нора.
Подсказал он и добавил невесело:
- А вам, должно быть, нравится европейский ремонт.
- Ненавижу!
Таня прошипела это змеей:
– Не надо вам европейского. Просто человеческий – обои подклеить.
Она мимолетно, точно случайно на него взглянула, и тогда он, не помня себя, ее обнял. Обхватил руками мокрую скользкую куртку.
Таня с досадой отстранилась.
– Ну нет!.. Тут другое… Хотя бы тут!.. А как пела, не спрашиваю. Знаю, что как заведенная кукла. Но Дон говорит, что такая манера пользуется сейчас спросом. Русскую песню пела для вас, – вы поняли? Дон лучше Маркуши и остальных… Но… знаете? Вы с ним совсем не похожи! Далее >>
Назад >>
