Главная > Выпуск 11 (2011/12 - 5771/72) > ПРОЗА > Исроэл-Иешуа ЗИНГЕР (США)

Исроэл-Иешуа ЗИНГЕР

СТАНЦИЯ БАХМАЧ

Эпизод русской революции

Раньше в этом здании, похожем на церковь, находился банк. Сейчас оно было заполнено мужчинами, женщинами, детьми, ящиками, мешками, грудами бумаг и пишущими машинками. На самом видном месте, рядом с неснятым портретом основателя банка, господина в бакенбардах и медалях, висели скверно напечатанные портреты волосатого Карла Маркса, лысого Ленина и остробородого Троцкого. Над ними – красная полоска кумача с белыми буквами, которые сообщали, что вся власть принадлежит советам.

Резные мраморные колонны и стены были сплошь заклеены объявлениями и приказами, напечатанными или написанными от руки на плохой бумаге. Среди немыслимого количества официальных распоряжений были частные просьбы сообщить о пропавших родственниках, если кому-то известно их местонахождение, или вернуть потерянные вещи, или объявления, что кто-то хочет снять койку.

У зарешеченных окошек, где когда-то принимали и выдавали деньги, сидели бедно одетые служащие: лохматые и небритые парни, растрепанные или коротко постриженные девушки. К окошкам тянулись бесконечные очереди эвакуированных из Киева, занятого польской армией. Бездомные, усталые, сломленные, затерянные на чужбине люди осаждали служащих, просили хлеба, одежды и угла, где можно приютиться. Другие пытались найти пропавшие в дороге вещи или разыскивали родственников, с которыми разлучились в хаосе революции: жены искали мужей, мужья жен, родители детей. Служащие не знали, что делать, и посылали людей в другое окно, требовали документы, приказывали прийти позже, завтра, послезавтра, только не сейчас. Совсем молодая женщина, маленькая, худенькая, как девочка, но с очень взрослым бледным лицом, чуть не половину которого занимали глаза, необыкновенно большие, необыкновенно грустные и, казалось, почти безумные, бродила от окошка к окошку, от человека к человеку и спрашивала, не видел ли кто ее мужа. Они поженились за день до вражеского нашествия и тут же, спасаясь из осажденного города, потеряли друг друга.

– Как его фамилия? – спрашивали ее. – Кто он, откуда?

– Я его не спросила, люди добрые, – отвечала она. – Знаю только, что зовут его Сережа, он милый очень, у него русые волосы и голубые глаза…

Даже несчастные люди, набившиеся в банк, не могли удержаться от смеха: попробуй найди кого-нибудь по таким приметам в стране русоволосых и голубоглазых.

– Как это вы не знаете фамилии собственного мужа? – спрашивали женщины с насмешкой.

– Его Сережа зовут, он очень милый, ангел мой… – повторяла она в ответ.

И спрашивала у всех подряд, ходила от одного к другому, хоть над ней смеялись. На руках она держала грязную, тощую собачонку, не переставая гладила ее и говорила ласковым голосом, как мама крошечному ребенку.

– Не бойся, моя хорошая, мы найдем нашего Сереженьку. – А несчастное создание не шевелилось, закрыв глаза. Собачонка будто знала, что мучиться ей осталось недолго.

Я тоже был одним из тех, кто разыскивал пропавшую семью.

Нападение на украинскую столицу, где я жил, произошло внезапно, как гром среди ясного неба. Еще каких-то два дня назад командир гарнизона уверял, что врагу не видать столицы революционной украинской земли, как свинье собственного хвоста. Рабочие даже успели украсить кумачом улицы и здания к Первому мая, до которого оставалось всего ничего. И вдруг за день – два до праздника Красная Армия отступила, и пришлось в спешке эвакуировать жителей.

Сытый по горло погромами и грабежами петлюровских, деникинских и прочих армий и банд, которые разоряли и убивали евреев, занимая или оставляя святой город Киев, я больше не хотел наблюдать их пришествие, поэтому взял семью и пустился бежать куда глаза глядят.

Люди дрались за места в товарных поездах, женщины таскали друг дружку за волосы и падали в обморок, дети вопили, кто-то пытался прорваться в вагон если не через дверь, то через окно. Не знаю как, но моим родным это удалось. Я хотел проскочить следом, но солдат приставил к моей тощей груди сверкнувший штык:

– Ни шагу! Заколю!

По суровому лицу и холодному взгляду было ясно, что он так и сделает. Поезд тронулся. Из-за толчеи я даже не смог разглядеть лиц своих близких. Всё, что осталось тем, кто не попал в вагон, – это стук колес и дым паровоза.

У пристани на Днепре творилось то же самое, что у поездов. Капитан стоял за штурвалом белого парохода и через рупор предупреждал:

– Товарищи, судно больше не вместит, оно затонет.

Никто его не слушал, толпа продолжала штурмовать пароход. Людская волна подхватила меня и внесла на палубу. Матросы метались как угорелые и кулаками отгоняли пассажиров от бортов на середину.

– Отойдите, черти, судно перевернете! – орали они во всю глотку.

Пароход медленно шел по реке, сопя и посвистывая. Напротив Канева, где с зеленой горы на нас взирал белый памятник украинскому поэту Шевченко, вдруг раздались выстрелы и с берега градом посыпались пули.

– Полный вперед! – во весь голос крикнул капитан.

Мы двигались вдоль живописных, но опасных днепровских берегов, часто останавливаясь. Позади остались Черкассы, Кременчуг и другие города и местечки. Наконец мы прибыли в Екатеринослав, город, который князь Потемкин построил и назвал в честь своей возлюбленной – царицы Екатерины.

Я бродил по чужому и прекрасному южному городу на Днепре, ночевал в Потемкинском саду, а дни проводил в конторах с немыслимыми названиями, стоял в длинных очередях, пытаясь выяснить, куда отправился поезд с моими близкими.

Никто ничего не знал, для штатских не было ни телеграфа, ни почты, ни телефона, ни поездов. Всё было отдано армии. По широкому проспекту гарцевали казаки Буденного: они отправлялись освобождать от врага украинскую столицу. На низкорослых сибирских лошадках ехали они бесконечными рядами, с любопытством оглядываясь по сторонам, загорелые, запыленные, дикие, с отросшими бородами и чубами, в папахах, несмотря на жару; с ружьями, пиками, кинжалами, ножами и украшенными серебром кавказскими шашками. Вместе с мужьями ехали жены, такие же загорелые, запыленные, любопытные и боевые. И песни всадников были такими же дикими, как они сами. Мощными голосами они тянули:

     За Уралом за рекой

      Казаки гуляют!

      Эй, пей, пой, гуляй,

      Казаки гуляют…

Новые, неопытные служащие терялись в хаосе распоряжений и законов, которые менялись по десять раз на дню, и не знали, что делать с непрерывным потоком людей и багажа, текущим из эвакуированных районов.

– Не знаем, зайдите завтра, оставьте нас в покое! – огрызались они из окошек.

Несколько дней побегав по конторам, я добрался до высшего начальника. Не дослушав моей просьбы, он прервал меня единственным словом:

– Замкомпоэвакюг!

Я хотел спросить, что значит это фантастическое слово, но стоявший на страже красноармеец велел мне идти и не задерживать: другие ждут.

Изрядно поломав голову, я все же сообразил, что это сокращенно заместитель комиссара по эвакуации с Южного фронта. К нему-то мне и надо было обратиться со своим вопросом.

В очереди к этому важному начальству передо мной стояла не одна сотня человек.

Еще через несколько дней я наконец-то к нему попал. Он оказался совсем молодым пареньком с румяными, как у девушки, щеками, на которых рос легкий пушок. Замкомпоэвакюг в фуражке сидел за столом, окутанный облаком махорочного дыма.

– На каком поезде они уехали? – спросил он. – Номер?

– Не знаю.

– Товарищ, а мне-то откуда знать? – хохотнул он, струей выпуская едкий дым. – Ищи иголку в стоге сена.

Я послушался совета и пошел искать иголку в стоге сена.

Пошел наудачу, плюнув на законы, распоряжения и здравый смысл. Болтался в хаосе революции и гражданской войны. Тайком ездил на крышах поездов, висел на буферах, прятался в вагонах с каменным углем. Однажды меня подвез молодой политрук, который поставлял в армию лошадей. За эту услугу я обучал его немецким словам. Он очень хотел их запомнить, старался изо всех сил, но звуки чужого языка не давались его исконно русскому рту. Как-то раз наш поезд остановился в степи недалеко от станции Синельниково. Не помню, было это Синельниково-1 или Синельниково-2, но помню, что мы простояли с потушенными огнями целую ночь. Нельзя было даже закурить. Дикие, пугающие слухи витали в ночной степи. Говорили, что пути разобраны саботажниками, что враги идут на нас из бандитского гнезда Гуляйполя, что атаманша Маруся, известная как Маруся Босячка, ведет на нас своих всадников.  Далее >>

Назад >>