Шоам СМИТ

ЧТО-О-О-О-О-О БЫ ЭТО ЗНАЧИЛО?

Некто незнакомый прислал одной даме письмо. Две марки (одна с порт­ретом важной персоны, другая — из серии певчих птиц) и чуть левее ее имя (Коннотация Айзенберг), а вот и его имя на обороте (мсье Креп Сюзет). Что-о-о-о-о-о бы это значило?

Как часто бывает, вначале приходит изумление, от которого раскрывает­ся все: поры, уши и рот, а больше всего — глаза, так что зрачки сразу стано­вятся размером с земной шар. Страх какой! Однако настоящий страх прихо­дит потом. Внезапно ветер за вискозными занавесками уже не кажется та­ким безобидным, а каждый сосед, спускающий воду в туалете, становится... лучше не думать, ведь это может быть конверт со взрывным устройством. Коннотация затаила дыхание и прижалась ухом к письму, чтобы услышать, не тикает ли там что-нибудь. Ничегошеньки. Только сердце бьется, будто обезьянка стучит в барабан.

Незнакомец писал: «Здравствуйте, Коннотация! В телефонной книге я нашел ваше имя. Давайте переписываться. N8. Я влюблен». Что-о-о-о-о бы это значило? Почему вдруг в телефонной книге?

Влюблен? В нее? Какая наглость! Немедленно сесть и написать этому греховоднику, именующему себя Креп Сюзет, и поскорее, пока не появятся еще письма со взрывными устройствами.

Коннотация Айзенберг села за туалетный столик, напудрила лицо, покрас­невшее от ярости, поправила очертания глаз, навела тени, намазала как следу­ет помаду, положила перед собой лист дорогой бумаги, из тех, что до сих пор берегла, со своей монограммой на водяном знаке сверху и позолоченными буквами ее адреса внизу, и написала: «Уважаемый господин...»

Уважаемый? Почему вдруг уважаемый. Она скомкала «господина», до­стала новый лист и написала: «Здравствуйте». Что это ей пришло в голову? Скомкав и этот лист, взяла новый и написала: «Креп Сюзету от Коннота­ции».

Подождала минуту, словно к чему-то прислушиваясь, и, убедившись,

что все в порядке, продолжила (строкой ниже):

«Не смейте посылать мне письма. Мое имя появляется не в телефонной книге, а в словаре. Даже это не можете разобрать?»

Немедля она отправила письмо, на всякий случай заказной почтой. На смену гневу пришло чувство глубокого удовлетворения, сопровождаемое желанием выпить каппучино. Выпить каппучино она зашла, как обычно, в кафе, в парке, напротив искусственного пруда. Только здесь знают толк в пропорциях:, и пена не льется через край. Кроме того, она любит наблюдать за птицами.

Вместе с каппучино она заказывает лимонный пирог — она любит это ощущение, когда кислое тает во рту, а мышцы лица напрягаются так, что исчезают морщины. Впрочем, это же и вызывает морщины. Но нынче ее это не беспокоит, она просто удовлетворена тем, что письмо Креп Сюзету уже в пути.

По правде говоря, она не прочь была бы взглянуть на лицо Креп Сюзета, когда он получит ее письмо. Этот идиот, наверное, думает, что она у него в кармане, может, даже засунет ее туда и навоображает всякие грязные штуч­ки по дороге домой, — например, как после трех писем они решат поже­ниться и как они встретятся, чтобы найти подходящий свадебный зал, и даже немножко поспорят об интерьере и о том, что будет в меню, — что поде­лать, даже между влюбленными бывают ссоры. Но нет — ни ссор, ни люб­ви. Он вскроет письмо и поймет, что значит иметь дело с Коннотацией Ай­зенберг. На самом деле, думала она, засыпая (понятно, что тем временем спустился вечер), что много бы дала, только бы увидеть, как он получит ее письмо и полезет в бутылку, если вообще она у него есть.

Назавтра, а по правде сказать, и в последующие дни происшествие с Креп Сюзетом продолжало ее беспокоить. Как она узнает, что письмо дос­тигло адресата, было верно понято и вторично ее уже не потревожат? Как она сможет продолжать спокойную жизнь, сидеть в парке и поедать лимон­ный пирог под каштанами и нависшей над ними как туча угрозой того, что в любой момент может прибыть письмо от этого психопата?

Коннотация, несмотря на известную любовь к птицам и склонность ко всему лирическому, сумела, невзирая на всю серьезность обстоятельств, создать план действий на базе последовательной логики: если до конца неде­ли письмо от Креп Сюзета не прибудет, она отправит ему еще одно письмо, в котором потребует разъяснить судьбу предыдущего послания и уточнит, что не стоит обдумывать возможность каких-либо отношений: на бумаге, устно или лицом к лицу, в этом мире, в том, что последует за ним, или в параллельном нашему, отныне и доколе (она не была уверена в смысле этих слов, но был в них дух профессиональной агрессивности, подобающий сти­лю письма). Мысль о том, что случится, если и это письмо останется без ответа, она решила отложить на потом. Ведь кто знает, какие дополнитель­ные данные возникнут в дальнейшем и заставят совершенствовать решение уравнений со многими неизвестными.

Это было мудрое решение. Тем более что Креп Сюзет пропал ненадолго. За день до истечения срока ультиматума пришло долгожданное письмо. Коннотация подготовилась к бою перед туалетным столиком, после 'чего с каменным лицом вскрыла конверт специальным ножом для бумаги, с той же монограммой и золотой птицей на рукоятке.

«Дорогая Коннотация Айзенберг...» (Дорогая? Она не смогла решить, наглость это или вежливость, и продолжила чтение.) «Позвольте выразить Вам искреннее чувство сожаления. Как выяснилось, я совершил грубую ошибку, жертвой которой Вы пали». (Ну, ну, подумала она, по крайней мере в этом наши мнения не расходятся.) «Действительно, не пойму, что заставило меня принять словарь за телефонную книгу». (Идиот.) «Во вся­ком случае, я обратился не к той даме и за то прошу меня извинить. Не посмею впредь Вас беспокоить. Смиренн». (Какое самоуничижение, на этом слове вообще иссякли чернила.) И подпись: «Франсуа Креп Сюзет».

Нет сомнения, последняя строчка выдавала появление трещин в стенной штукатурке, особенно у глаз. Эти пять слов: «Не посмею впредь вас беспо­коить», выпрямившиеся, как перед расстрельной командой, произвели на

нее сильное впечатление.

Это именно то, что он заслужил, думала Коннотация, «Смирён». Какие манипуляции. Иди сообщи в полицию. Сначала этот тип нападает на нее средь бела дня с постыдными предложениями, а теперь — «смирен». О подобных беззакониях ей, как законопослушной гражданке, нельзя молчать. Нужно ответить и застукать мошенника тепленьким. Она села и написала:

«Дорогой мсье Креп Сюзет!» («Дорогой» только потому, что следует говорить с каждым на его же языке.) Продолжение она решила разбить (ради большего порядка) на параграфы (к тому же это всегда выглядит ужас­но профессионально):

«1) Что ты себе думаешь, дегенерат, что с такой легкостью и лестью заслу­жишь мое прощение?

2)Я Коннотанция Айзенберг, и нету мне подобных и нет конкуренток.

3)Ясное дело, не в телефонной книге». (Отдельным параграфом она намеревалась разъяснить, что является частным лицом, а не коммерческой организацией, но отказалась от этой мысли, опасаясь дать ему лазейку для новых грязных идей.)

«4) Даже если существуют другие Коннотации (мне о них ничего не изве­стно) и даже будь я той Коннотацией, что ты ищешь (естественно, не прибег­ну к сомнительному термину «не та»), ты совсем не считаешь, что это наглость!

Что-о-о-о-о бы что значило, а-а-а-а-а-а?»

На нервной почве она забыла подписаться, а когда спохватилась, мысли стали проникать в ее сны, а сны в ее мысли.

Знал ли Креп Сюзет, о чем речь? И впрямь на конверте стояло ее имя и даже крупным разборчивым почерком, она законопослушная гражданка, и если возможно, а почему бы и нет, облегчить работу почтальонов...

И все же... Беспокойство ее было напрасным. Через два дня ответ Креп Сюзета выглядывал из ее почтового ящика.

«Дорогая Коннотация Айзенберг». (Снова то же вступление, но о чем это свидетельствует?)

«Позвольте ответить вам по пунктам:

1)  Нет!

2)  Верно!

3)  Конечно!

4)  Ваш слуга (видно, купил новую ручку или старую заправил) мсье Креп Сюзет».

На это Коннотация не знала, что отвечать. В пылу битвы она не только забыла подписаться под письмом, но не оставила копии с него, как поступи­ла бы всякая добропорядочная гражданка. Ведь пять пунктов могли сказать все что угодно. Отчаявшись, она решила обратиться к самому мсье Креп Сюзету. Не для того чтобы, упаси боже, признаться в своем промахе, наобо­рот — она отметит необоснованность его утверждений, которые в отсут­ствие доказательств нашла недействительными.

Креп Сюзет проглотил это как миленький. Но это еще не все. На этот раз он поспешил с ответом, даже послал его скоростной почтой, что вызвало у Коннотации особое волнение, ведь никогда раньше она не получала ни от кого скоростной почты. И потому, а также чтобы не испортить эффект смя­тения, она пренебрегла тонкостями ритуала, ограничилась наведением те­ней и поспешно напудрилась, пропустила «дорогую Коннотацию» и пере­шла непосредственно к сути.

В этом письме Креп Сюзет оставил деление на пункты и перешел к писа­нию свободного эссе, в котором были заметны глубокие следы бури чувств, вызванной ее последним письмом. Три первые строчки были отведены извинению, искреннему и, следует заметить, слегка взволнованному. Сле­дом шло признание того, что определялось как «бесспорная монолитность Коннотации Айзенберг». Дополнительный просмотр телефонной книги, заметил он, убедил его, что, хотя он и обнаружил там двух других Коннота­ций, но одна является фирмой по продаже труб, а вторая — фабрикой ква­шеной капусты, что безусловно показывает, что речь не идет о «той же синьоре в другом уборе» (выражение, безусловно демонстрирующее его культурный багаж и владение языком большого света), но (и этими словами он завершал письмо) о явлении независимом, гегемоническом и автоном­ном.

К такому богатству профессиональной лексики, которое целиком пред­назначалось для описания сложности ее образа, Коннотация Айзенберг не могла остаться равнодушной. Она бы ответила Франсуа сразу и вообще не пудрясь, если бы ее не охватило такое сильное волнение, что не было друго­го средства совладать с ним, кроме каппучино.

Коннотация Айзенберг, как она есть, облачилась в праздничные одежды и вышла в парк. Официанты обратили внимание на ее приподнятое настро­ение и уже собирались предложить ей каппучино и лимонный пирог, одна­ко на этот раз она изумила их и, признаться, также и себя просьбой загля­нуть в меню, «потому что в последнее время мне слегка надоел лимонный

пирог».

Все расплылись в улыбках, называемых в книгах «многозначительны­ми», обычно означающими лишь одно — что некто знает нечто, чего некто другой не знает. Официант принес меню и сказал: «Если есть вопросы, мы все к вашим услугам». Коннотация достала из сумочки очки, водрузила их на нос и сразу обратилась к разделу десертов. Миновала муссы и профит-роли, и шварцвальд, и меренги, и, ясное дело, лимонный пирог.

«Есть что-нибудь особенное, о чем вы мечтаете?» — спросил официант.

«Быть может, — сказала Коннотация, еще сама не веря, что с такой легко­стью предает свой лимонный пирог. — Может быть, у вас случайно есть креп сюзет?»

«Весьма сожалею, — сказал официант. — Этого нет в меню».

«Что значит—нет в меню?—возмутилась Коннотация. — Есть у вас или нет?»

«В принципе нет, — сказал официант и добавил: — Но если вы очень хотите...»

«Вы пренебрежете из-за меня своими принципами?» — с надеждой вос­кликнула Коннотация.

Официант ответил: «Ага. В каком виде вы хотите это — сладким или соленым?»

«Сладким», — сказала Коннотация и попыталась представить себе, какой у этого вкус.

Официант вернулся с большой тарелкой, и на ней было нечто похожее на омлет, свернутый в трубочку, а сверху горка сбитых сливок и рядом — ломтики яблок и изюм в коричневом ароматном соусе. Официант сказал ей:

«Бонапетит, бонапетит, так француз «на здоровье» говорит». Поверхность искусственного пруда засверкала, так что невозможно ста­ло отличить его от натурального озера, и птицы, которые всегда были насто­ящими, щебетали в гнездах, и Коннотация по очереди потягивала каппучи­но и ела креп сюзет и вспоминала день своего шестнадцатилетия, где-то там, в тридцатые годы (но этого века), и о своем великолепном письменном приборе с монограммой, полученном в подарок от отца. И она улыбнулась ртом, полным креп сюзета, она улыбнулась официантам, спрашивавшим себя: что-о-о-о-о бы это значило?

Перевод с иврита Некода ЗИНГЕРА

 << Назад к содержанию