Главная > Архив выпусков > Выпуск 7-8 (Том 1) > Литературные зарисовки

Шуламит ШАЛИТ

«НАЗНАЧЬ МНЕ СВИДАНЬЕ НА ЭТОМ СВЕТЕ...»

О ПОЭТЕ МАРИИ ПЕТРОВЫХ

Единственная книга Марии Петровых при её жизни вышла не в Ярославле, где родилась, не в Москве, где прожила большую часть жизни, а в Армении.

На свете лишь одна Армения,

У каждого - своя.

От робости, от неумения

Её не воспевала я...

И названа была эта первая книга не без умысла - «Дальнее дерево». Знакомая с ранней юности со всеми ведущими российскими поэтами, сама в поэтическом лесу стояла на обочине, «дальним деревом». Написавшая первое стихотворение в детстве, рано осознавшая себя поэтом, но державшая в руках свою первую книгу в шестьдесят (!) лет, она чувствовала неловкость, как женщина, всю жизнь ходившая в неброском, увидала бы себя вдруг в чём-то ярком, привлекающем взоры.

О муках творчества, о том, как начинаются стихи, она сама сказала:

И вдруг возникает какой-то напев,

Как шмель неотвязный гудит, ошалев,

Как хмель оплетает, нет сил разорвать,

И волей-неволей откроешь тетрадь.

От счастья внезапного похолодею.

Кто понял, что белым стихом не владею?

Кто бросил мне этот спасательный круг?

Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.

Их зря обесславил писатель великий

За то, что бедны, холодны, однолики,

Напрасно охаял он «кровь и любовь»,

И «камень и пламень», и вечное «вновь».

Не эти ль созвучья исполнены смысла,

Как некие сакраментальные числа?

А сколько других, что поддержат их честь!

Он, к счастью, ошибся - созвучий не счесть.

1976 г.

И в другом стихотворении, за тридцать три года до предыдущего, та же тема:

Какое уж тут вдохновение, - просто

Подходит тоска и за горло берёт,

И сердце сгорает от быстрого роста,

И грозных минут наступает черёд,

Решающих разом - петля или пуля,

Река или бритва, но наперекор

Неясное нечто, тебя карауля,

Приблизится произнести приговор.

Читает - то гневно, то нежно, то глухо,

То явственно, то пропуская слова,

И лишь при сплошном напряжении слуха

Ты их различаешь едва-едва,

Пером неумелым дословно, построчно,

Едва поспевая, ты запись ведёшь,

Боясь пропустить иль запомнить неточно...

(Петля или пуля, река или нож?..)

И дальше ты пишешь, - не слыша, не видя,

В блаженном бреду, не страшась чепухи,

Не помня о боли, не веря обиде,

И вдруг понимаешь, что это - стихи.

1943 г.

Из автобиографических заметок: «В шесть лет я «сочинила» первое стихотворение (четверостишие), и это привело меня в неописуемый восторг, я восприняла это как чудо, и с тех пор всё началось, - и, мне кажется, моё отношение к возникновению стихов с тех пор не изменилось».

Осознавала, зачем явилась в свет, а писала мало. Когда стали издавать, посмертно, больше чем на сборник стихов не набирается, даже если и с переводами, и с воспоминаниями о ней. Какая же это трагедия - вынужденное молчание истинного поэта. Не потому ли скажутся горестные слова: «Бесценный дар поэта / Зарыла в землю я».

Только детство и было счастливым: «...Детство моё! Кажется, ни у кого не было такого хорошего... До 9 лет - счастье».

Она родилась в 1908 году, значит счастье кончилось в 1917-м. До революции жили под Ярославлем, в селе Норское, где отец, инженер-технолог, более четверти века проработал на хлопчатобумажной фабрике. Что окружало? Неброская красота российской природы, величавая Волга, в саду - берёзы, два больших кедра, жасмин, крыжовник, «леса кругом были чудесные», - вспоминала Мария Сергеевна.

На протяжении всей жизни сохранит она дух добра и интеллигентности, царивший в доме. Семья была большая, пять человек детей. Дочь Петровых, Ариша, прислала мне кассету с давним интервью сестры Марии, Кати. Давая интервью Ярославскому радио, Катя вспоминала: «Внешне хрупкая, с добрым выражением лица, с карими глазами, светлыми кудрявыми волосами. А характер был твёрдый. Она умела отстоять своё мнение. Была мужественной. Однажды Маруся, пятилетняя, отправилась к бабушке, не сказавшись матери, убежала от присмотра гувернантки... Прошла то ли лесом, то ли берегом Волги полтора-два километра. Одна. Бабушка сидела в кресле, читала книгу и одновременно вязала. Маруся тронула её за колени и тихонечко сказала: Я убежала». Сама была потрясена своей храбростью: полтора-два километра пройти лесом, как Красная шапочка! К воспоминаниям Кати мы еще вернемся.

И в юности, и в зрелые годы Мария Петровых была мужественной, знала, что опираться надо только на самоё себя:

Никто не поможет, никто не поможет,

Метанья твои никого не тревожат,

В себе отыщи непонятную силу,

Как скрытую золотоносную жилу.

Она затаилась под грохот обвала,

Поверь, о, поверь, что она не пропала,

Найди, раскопай, обрети эту силу,

Иль знай, что себе ты копаешь могилу.

Пока ещё дышишь - работай, не сетуй,

Не жди, не зови...

Когда ей было пятнадцать лет (восьмой класс), она стала ходить на собрания Союза поэтов... «Окончив школу, уехала в Москву и поступила на Высшие государственные литературные курсы... экстерном кончала Московский университет. На одном курсе со мной, - пишет Мария Петровых, - учились ставшие впоследствии замечательными поэтами Арсений Тарковский и Юлия Нейман... Много писали стихов... Молодость моя как-то странно соединяла в себе мучительную тоску и безудержное веселье. Вероятно, это у многих так. Я не носила стихи по редакциям. Было без слов понятно, что они «не в том ключе»:

Мы начинали без заглавий,

Чтобы окончить без имён.

Нам даже разговор о славе

Казался жалок и смешон.

А в дневниках с горькой усмешкой: «При жизни я была так глубоко забыта, / Что мне последнее забвенье не грозит».

В 1934 году поэт Георгий Шенгели из Гослитиздата предложил им, молодым поэтам, работать над переводами. И первой же переводческой работой стали главы из поэмы еврейского поэта Переца Маркиша «Братья». И этот, и другие переводы обнаруживают зрелого мастера художественного перевода. Из Маркиша - картинка еврейского местечка черты оседлости:

В трауре застыла старая криница,

Тощим журавлём с поджатой ногой,

Городишко тесно стиснули границы,

Задохнулся тракт, простёрт как труп нагой...

А вот прямая речь одного из героев, у которого революция отнимет всё, что у него было:

Рады, что ль, собаки, что растоптан я?

Если б заболеть, лежать в горячке если б,

Если б тиф свалил в беспамятстве меня!

Чтоб мои глаза сквозь бред могли не видеть,

Чтоб моих ушей и шум не бередил!

Из Рахили Баумволь. Стихотворение «Рассвет»:

Из ничего возникла тишина,

Чей гром почти невыносим для слуха,

Часы как барабан грохочут сухо,

И гладь большого зеркала мутна:

Она облита молоком рассвета,

Нельзя узнать ни одного предмета.

Но ласточка легонько о стекло,

Как спичка, чиркнула - и стало вдруг светло.

Она много будет переводить с еврейского - снова Маркиша, потом Галкина, Борисова, Баумволь...

За год до начала переводческой работы, в 1933-м, она познакомилась с Анной Ахматовой: «Пришла к ней сама в Фонтанный дом. Почему пришла? Стихи её знала смутно. К знаменитостям тяги не было никогда. Ноги привели, судьба, влечение необъяснимое... Пришла как младший к старшему».

Через четверть века, вот так же, как младшие к старшей, придут к Марии Петровых на поэтический семинар при Союзе Писателей Толя Якобсон, Наташа Горбаневская, Миша Ярмуш, Аля Орловская и Миша Ландман.

Из дневника Марии Петровых (3 августа 1966 г.): «Не спится. Душно. Стучат поезда. Дни проходят томительно и быстро и бссплодно. Вчера днём - Миша, потом - Толя. Если бы хоть для них был толк от меня!»

С той минуты, как я разыскала в Израиле своеео старого друга Мишу Ландмана, я стала просить его написать о Марии Петровых, о встречах с Ахматовой, Светловым, Чуковским. Он так долго собирался. Успел немногое. «...под нажимом Шуламит... решился написать несколько заметок о том, что помнится...» - писал он своей давней приятельнице Инне Чайковской, ныне жительнице города Беэр-Шева. Мы похоронили его осенью 1997 года. Да, он успел прислать мне почти двадцать страниц воспоминаний о Марии Петровых.

«Марию Сергеевну Петровых я всегда ощущал поэтом по той формуле, что дана Блоком в статье "О назначении поэта". Поэт - это не тот, кто пишет стихами, поэт - это прежде всего человек особого склада, который по особому воспринимает мировые явления и приводит их в гармонию. Если я бы не боялся быть тривиальным, я бы сказал, что поэт - это соавтор Творца или, по формуле Пастернака, "великий бог деталей"... И вот такой личностью для меня была Петровых, а ведь я повидал многих знаменитых людей, писавших стихи. Пастернак ощущал её особую чувствительность и напряжённый нерв восприятия жизни. Ахматова высоко ценила её, тоже, думается, именно за это.

Язык Мария Сергеевна знала до таких невыразимых тонкостей, что равных ей не было даже среди её друзей, таких мастеров поэзии, как А. Тарковский, А. Штейнберг, С. Липкин, В. Звягинцева, Д. Самойлов. Ахматова к её (Марии Петровых) мнению с особым трепетом прислушивалась».

Вернёмся к первой встрече Ахматовой и Петровых. Миша вспоминает рассказ самой Марии Сергеевны: «...она прочла ей тогда свои первые стихи. Ахматова отнеслась к ним без особого энтузиазма, так показалось Петровых... Спустя некоторое время в общежитии, где она обитала, появилась комендантша, сказала, что к ней пришла какая-то женщина. Мария Сергеевна решила, что это кто-то из родни, вышла в чём была. И обомлела, узнав Ахматову. С этого дня и началась их многолетняя дружба. А то, что они всегда разговаривали на равных, было видно невооружённым глазом».

Разве кто-то сказал об Ахматовой так ёмко, с такой ювелирной точностью и так кратко?

Ты сама себе держава,

Ты сама себе закон,

Ты на всё имеешь право,

Ни за кем нейдёшь вдогон.

Прозорлива и горда

И чужда любых иллюзий...

Лишь твоей могучей музе

По плечу твоя беда...

Это 1963 год. Ахматова ещё жива.

А вот Ахматова о Петровых: «Маруся знает язык как Бог...»

Далее >>

<< Назад к содержанию