Главная > Архив выпусков > Выпуск 7-8 (Том 1) > Поэзия
Лия ВЛАДИМИРОВА
МИР НЕ СЛУЧАЛСЯ ТАКИМ МОЛОДЫМ
Предисловие
Эту публикацию мы посвящаем памяти недавно ушедшего из жизни поэта, сценариста, режиссера Якова Хромченко. На его долю выпали все испытания жестокого ХХ века, сломавшего и погубившего миллионы безвинных судеб и жизней. Яков Хромченко не просто выжил - он жил, пронизанный «непостижимым светом», как написала его жена, поэт Лия Владимирова1. Этот свет излучают все стихи поэта - и написанные в Лубянской тюрьме, и в Минлаге, и в России, и в Израиле. До последних дней поэт писал стихи, сохраняя юношеское удивление и неугасимую радость жизни:
Кажется вдруг - со времен первозданных
Мир не случался таким молодым.
Он ушел, двух месяцев не дожив до восьмидесяти лет. Долгая достойная жизнь.
От редакции
Он весь дитя добра и света,
Он весь - свободы торжество.
Александр БЛОК
Можно было бы написать не один том о перипетиях жизни и судьбы каждого из наших современников, где бы он ни жил. И каждый этого заслуживает. И уж тем более этого заслуживает каждый из трагического поколения мальчиков, родившихся в 1923, в 1924 году в СССР и почти сразу же со школьной скамьи попавших в бои, на передний край. Мало кто из них уцелел, вернулся домой с фронта. А чудом уцелевшие - изранены на войне.
Такова и судьба поэта Якова Хромченко. Но она ещё драматичнее (хочется сказать - трагичнее), чем судьба его ровесников, тоже чудом уцелевших.
Яков Хромченко родился 15 марта 1924 года в Одессе. С малых лет жил в Москве. К двадцати годам он успел: окончить московскую среднюю школу, побывать в эвакуации, окончить Подольское артиллерийское училище, лишиться одного лёгкого, а затем - в боях на Днепровском плацдарме, где командовал взводом сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек, получил сразу три тяжёлых ранения, пробыть долгие месяцы в госпиталях, поступить на режиссёрский факультет ВГИКа и сесть в Лубянскую тюрьму за «попытку создания в стенах госпиталя молодёжной антисоветской организации».
Срок - восемь лет он отбыл «от звонка до звонка» в тюрьмах и лагерях, включая и Минлаг - лагерь для «особо опасных политических преступников» с номерами вместо имён. Лагерный номер Якова Хромченко - Е1-133. Может ли это забыть арестантская память - при самом светлом, самом мажорном мироощущении, изначально и до последних дней присущем поэту Якову Хромченко?
После отбытия срока последовала ссылка, которая должна была быть вечной (в городе Инта, Коми АССР).
В 1956 году Яков Хромченко был реабилитирован, вернулся в Москву, снова поступил на режиссёрский факультет ВГИКа и окончил его в 1962 году.
Все стихи поэта Якова Хромченко пронизаны непостижимым светом. Всюду у него сквозь тесную трехмерную реальность - прорыв к какой-то иной, высшей реальности, к свободе, к надежде.
Видимо, лишив человека в с е г о, на что каждый человек (кроме разве что уголовников) имеет право, не всегда удаётся утеснить и придавить изначально свободную душу, обескрылить привольный да ещё к тому же жизнелюбивый дух.
Ведь Яков Хромченко отлично знает и помнит до сегодняшнего дня, что он - Е1-133, лишённый всех человеческих прав. Но живущий в нём большой талантливый лирик видит не только колючую проволоку и вышки, а и нечто иное.
Сияют звёзды холодно и остро
В осеннем чёрном небе надо мной,
На Млечный путь - туманный дальний остров -
Кораблик-месяц держит путь ночной.
Лишь я да он не спим сейчас. Пока я
Листаю рифмы для ночных стихов,
Он всё плывёт, бесшумно рассекая
Серебряные волны облаков.
Минлаг, Абезь. 1951 год
Но в стихотворении «Наваждение», написанном Яковом Хромченко в Москве, уже в 1970 году, когда откатилась назад недолгая либерализация, не иссякающий во все времена лиризм этого весьма современного поэта (и всё же будто занесённого к нам из какой-то иной, более полноценной, более гармоничной эпохи) вытесняется отточено гражданским предостережением? Предвиденьем?
Опять на север шли вагоны,
И зимний воздух нёс и нёс
От перегона к перегону
Кандальный перезвон колёс.
От перегона к перегону -
По формулярам, по делам...
Опять к земле прибита зона
Гвоздями вышек по углам.
Есть еще стихи, посвященные той же теме, во всём её многообразии, глубине, в тончайших переходах от сдержанного трагизма к мажору, к светлому минору. Лишь в одном стихотворении из этого цикла, поэт позволяет пробиться трагизму во всём полнозвучии, со всей силой. Это бездонно-глубокое стихотворение (сонет) заканчивается так:
...И вдруг понять на половине слова,
Что час настал, и ты уйти готова,
Что мир угас, и сердце - пополам.
Израиль, 1974 год
Принято говорить, что от любви до ненависти - один шаг. И наоборот. Ненависть, как таковая, вообще отсутствует в творчестве этого художника Слова.
Если он вступает и в борьбу - а его перо, несмотря на весь тонкий лиризм, всегда (также - и в сатирическом жанре) отлично отточено - то не с отдельными людьми, а с явлениями. Он не любит пускать стрелы в грудь своего ближнего - даже в эпиграммах. Смотрит как бы мимо данного лица, которое не хочет задеть, а куда-то ввысь, вширь, вглубь.
Но я отвлеклась. Если от любви до ненависти (и наоборот) один шаг, то от мажора до трагизма - ещё меньше шага. Но если мажору и лёгкому минору Яков Хромченко даёт дышать полной грудью, то трагизм он всячески зажимает, и тот с трудом редко-редко пробивается из-под строк.
Возможно, он считает для себя непозволительной роскошью дать «разгул» накопившемуся за жизнь трагизму. Возможно и то, что он в глубинной своей основе, невзирая ни на какие крушения, природный жизнелюб. Возможно и то, что всякий раз в его строгих стихах не эмоции правят его рукой, а взыскательный ум и редкостная сдержанность.
Неверно было бы думать, что Яков Хромченко, очень глубокий лирик, мастер тончайшей акварели - поэт в какой-то мере «вневременной». Уж не говорю о том, что сама стилистика его отточенных строф остро современна. Дело ещё в другом. Само его мышление - это мышление строгого реалиста, всем опытом жизни и судьбы навсегда отрезвлённого, разлученного с любыми иллюзиями.
Перелом произошёл в роковой день 22 июня 1941 года.
До этого дня он просто-напросто всерьёз не думал, при каком режиме, в какой стране он живёт. Он жил не в СССР, а в России. Он жил почти на самом краю леса, в тогда ещё не застроенном Останкине.
В его школе (редкий случай) не было той тяжкой атмосферы, того духа неволи, тех догматических запретов, как, скажем, у школьников из фильма «Завтра была война». Его дом, стоявший возле «улицы-поляны», где он жил с отцом и матерью, хоть и переполнен был коммунальными жильцами, и «удобства» были на улице, и воду приходилось таскать из колонки, и дрова колоть, - этот дом оставил по сей день у Якова Хромченко самые светлые, самые неисповедимо-родные, крепкие воспоминания.
У него была няня. Своя «Арина Родионовна», Нюша, Анна Михайловна Калачёва. О ней Яков Хромченко говорит часто, со сдержанной глубокой нежностью.
Отец его был большой книголюб и книгочей, собрал отличную библиотеку, и маленький Яша уже в десятилетнем возрасте читал не только Дюма или Марка Твена, но и Шекспира. Пушкинское «Как ныне сбирается вещий Олег...» он знал наизусть уже в пятилетнем возрасте, - разумеется, многого не понимая, но очаровываясь самим звуком стиха.
А кроме этого дома, был и двор - лучший из останкинских дворов. Там росли тополя, берёза, одиннадцать дубов, рябины, орешник, заросли бузины, сирень, волчьи ягоды, малинник... Этот двор детства - не элегический вздох по прошлому. Это - живительная память, питающая поэта. Недаром он в один из дней одуряющей, иссушающей июньской израильской жары посвятил своему другу с пятилетнего возраста, другу по останкинскому детству Натану Шиллеру, уже более двух десятилетий живущему в Бостоне, такие стихи:
1.
Рябин родство, синиц соседство,
Ещё перебродить должно
Берёз весеннее вино,
И голубой травою детства
Останкино освящено.
2.
А там, у дома, у сарая,
Всё та же старь, всё та же новь:
Горит заря, не отгорая,
И не перекипает кровь.
26 июня 1991 года
Двор своего детства поэт воссоздал в одном из стихотворений в цикле «Берёз весенние вино». Теперь двор детства в книге. И - неуничтожим.
Но вернёмся к факту, что Яков Хромченко, несмотря на весь присущий ему лиризм, - горько отрезвлённый реалист. Ещё в начале 70-х годов он писал стихи не только лирические, но и стихи, продолжающие пушкинское «Пока свободою горим...»
Написал вместе с женой в Москве, в 1971 году пьесу в стихах о М.Ю.Лермонтове - «Государственная необходимость». Там всем сестрам по серьгам: и «голубым мундирам», и светской «черни», и трагическому одиночеству поэта М.Ю. Лермонтова, хотя «надвременная» победа - за ним. Эта пьеса весьма современна и теперь. Герценовский список утрат - звучащий в конце пьесы перечень имён русских поэтов, убитых и замученных в прошлом веке, многократно пополнился в веке двадцатом, и скорбный список можно продолжать и продолжать.
Яков Хромченко, горький реалист, не видел никаких творческих перспектив - (не для себя, о себе он не думал и сейчас, увы, не думает) - а для своей жены, чьи стихи постоянно пополняли разбухшую папку в письменном столе.
Он решился уехать из СССР вместе с женой и дочерью. Стихи жены вывез через Голландское посольство, вместе с ними - и собственные, часть из которых хранилась лишь в его удивительной памяти.
Одна из главных тем - трагедия людей, по тем или иным причинам, решающимся на о т ъ е з д, оставляющих родину, Россию. Яков Хромченко уезжал в 1973 году не из России: из СССР, надеясь увезти «свою» Россию с собой:
Сотри полуденную тень.
О нет, я не зову к забвенью!
Пусть стелются вечерней тенью
Дымы далёких деревень.
Крыльца скрипучую ступень,
В сенях замшелые поленья,
Скамейку, белую сирень
Пусть оживит воображенье.
....................................
«Август», венок сонетов, из 12 сонетов
Таруса, 1972 - Израиль, 1976
Думается, что ему это удалось. Его память так остра и свежа, что, читая его российские стихи, написанные в Израиле, дивишься тому, что они написаны не в России.
__________________________
1 Публикуется журнальный вариант очерка, написанного в 2000 году и посвященного выходу первой книги стихов Якова Хромченко «Берез весеннее вино» (Иерусалим, СКОПУС, 1998). Всего при жизни поэта вышли две книжки стихов, вторая - «И сад в снегу, и даль в цвету» (Иерусалим, 2003).
Далее >>
<< Назад к содержанию
