Главная > Архив выпусков > Выпуск 7-8 (Том 2) > Очерки, эссе
Галина СИНИЛО (Белоруссия)
РОКОВЫЕ ВОПРОСЫ ИОВА
Проблема теодицеи в Книге Иова
Отчего злодеи живы,
В славе и роскоши пребывают?
...Дома их свободны от страха,
И бича Божьего нет на них...
(Иов 21: 7, 9)
Из города слышен стон людей,
И души убиенных вопиют,
И Бог этого не запретит!
(Иов 24: 12)1
...Из глубины веков доносятся до нас эти горькие взывания, восклицания, вопросы - роковые вопросы Иова. Почему в этой жизни существуют необъяснимые страдания - страдания праведных и невинных людей? Почему очень часто торжествует страшное зло? Почему злодеи глумятся над жертвами? И где же справедливость? Где Бог и Его власть над миром? Эти вопросы задавали и задают себе, миру, Богу многие и многие, но, пожалуй, никто не имеет на него так много горьких прав, как еврейский народ. Как логическое (и страшное в этой логичности) продолжение вопросов Иова звучит голос поэта ХХ века: «Почему черный ответ ненависти // на бытие твое, Израиль?»2 Голос лауреата Нобелевской премии Нелли Закс - лишь один из великого множества подобных голосов, но исполненный, как и Книга Иова, невероятной мощи. И не случайно имя Иова, наряду с «поэтом скорби» - пророком Йирмеяѓу (Иеремией), одним из первых всплывает в ее поэзии:
О печные трубы
Над жилищами смерти, хитроумно изобретенными!
Когда тело Израиля шло дымом
Сквозь воздух,
Вместо трубочиста звезда приняла его
И почернела.
Или это был солнечный луч?
О печные трубы!
Пути на свободу для праха Иова и Иеремии -
Кто изобрел вас, кто сложил за камнем камень
Путь беглецов из дыма?
(Перевод В. Микушевича)3
Иов и Иеремия - символы народа-страдальца, символы самого страдания...
Иов (точнее, Ийов - в переводе с иврита предположительно «теснимый») - один из самых выдающихся по глубине и многомерности образов, рожденных древнееврейской культурой. Это страдающий праведник, именем которого названа книга, расположенная в третьей части еврейской Библии, или Танаха, - Кетувим (Писания). Согласно еврейской религиозной традиции, автором книги является пророк Моше (Моисей), и уже это указывает на ее особую духовную мощь и глобальность поставленных в ней проблем.
Среди других библейских книг Книга Иова выделяется поразительной сложностью и глубиной, невозможностью однозначного истолкования, что притягивало и притягивает к ней мыслителей и художников различных эпох, культур и религиозных традиций. Она отмечена также высокими поэтическими качествами, особой художественной экспрессией. Эта книга теснейшим образом связана с «литературой премудрости» - с притчевой, поучительной, назидательной традицией. Притча - машаль - в Танахе предстает в нескольких разновидностях: во-первых, как афоризм житейской мудрости, нравственная и философская сентенция (в таком виде притча ярче всего представлена в Сэфер Мишлей); во-вторых, как образное уподобление целой ситуации; в-третьих, как короткий сюжетный рассказ, в котором конкретный событийный ряд служит для иллюстрации какого-либо религиозно-этического тезиса или для постановки сложнейших проблем бытия и сознания. Притча в последней разновидности всегда являет собой иносказание, всегда имеет несколько уровней прочтения. Именно такую притчу - притчу-параболу, или символическую притчу, представляет собой Книга Иова. С точки же зрения традиционного литературоведческого определения книга представляет собой лиро-эпическую поэму (большая часть текста является стихотворной), при этом с очень сильными элементами драматизма: драматизованность формы обусловлена ситуацией спора, положенной в основу произведения.
В центре Книги Иова - одна из сложнейших религиозно-философских проблем (и в этом смысле эта поэма, безусловно, является философской) - проблема теодицеи, проблема справедливости Бога и осмысленности сотворенного Им мира перед лицом самого страшного, самого необъяснимого зла - страданий невинных. Емкий термин теодицея, соединивший два греческих корня - theos («бог») и dike («справедливость»; в латинском поизношении - dice), возник достаточно поздно, уже в эпоху Нового времени: он был создан великим немецким философом-просветителем Г.В. Лейбницем и впервые прозвучал в его трактате «Опыты теодицеи о благости Бога, свободе человека и первопричине зла» (1710). С.С. Аверинцев определяет теодицею как «общее обозначение религиозно-философских доктрин, стремящихся согласовать идею благого и разумного Божественного управления миром с наличием мирового зла, "оправдать" это управление вопреки существованию темных сторон бытия»4. Исследователь отмечает, что «всякая теодицея есть "оправдание" перед лицом некоторого обвинения, ответ на то, что Гейне назвал "проклятыми вопросами"...»5 Упоминая выражение Генриха Гейне, С.С. Аверинцев имеет в виду его стихотворение «Брось свои иносказанья...» - первое из цикла «К Лазарю». Лазарь (искаженное еврейское Эльазар) - еще один знаменитый страдалец, о котором рассказано в Новом Завете; образ, в сущности, также порожденный еврейской культурой. Жестоко страдая в «матрацной могиле», Гейне размышлял о нем и обращался к нему с роковыми вопросами:
Отчего под ношей крестной,
Весь в крови, влачится правый?
Отчего везде бесчестный
Встречен почестью и славой?
Кто виной? Иль воле Бога
На земле не все доступно?
Или Он играет нами? -
Это подло и преступно!
Так мы спрашиваем жадно
Целый век, пока безмолвно
Не забьют нам рта землею...
Да ответ ли это, полно?
(Перевод М.Л. Михайлова)6
Попытка осмыслить мир перед лицом существующей в нем несправедливости издревле предпринималась человеческим сознанием, а очевидность зла и неправедности социального бытия, несовпадение представлений о справедливости как божественной основе миропорядка и порой вопиющей абсурдности этого миропорядка волновали умы буквально с самых первых шагов культуры и художественной словесности. При этом в языческих культурах теодицея существует в наиболее упрощенной форме и, в сущности, сводится не к вопросу о первопричине зла, о том, почему Бог допускает необъяснимое зло, но к вопросу о справедливости и несправедливости наказания и награды человеку в земной жизни. С.С. Аверинцев справедливо отмечает, что та или иная постановка вопроса зависит «от различно определяемого объема Божественной ответственности за мировое бытие»7. По его мысли, «вариант минимальной ответственности Божества дает политеизм, особенно в его первобытно-анимистических формах или в язычестве греко-римского типа. То, что богов много, ограничивает личную ответственность каждого из них, а их постоянные раздоры отодвигают на задний план мысль об их общей ответственности. ...К таким божествам странно было бы предъявлять претензии относительно наличия физического и морального зла в бытии, но от них вполне естественно требовать того, что требуется от добросовестного земного старейшины и судьи, т.е. правильной юрисдикции, справедливого распределения наград и наказаний. Человека первоначально возмущает не то, что преступление могло совершиться, а то, что оно осталось без возмездия; не то, что есть страдания, а то, что они постигают не тех, кого надо. ...Поэтому первая и самая общая форма критики божественного управления миром, которая возникает на заре цивилизации и сохраняется вплоть до самых поздних форм свободомыслия, есть вопрос: почему дурным хорошо, а хорошим дурно? Этот вопрос проходит через древнейшие египетские и шумерийские тексты, но его же мы встречаем и в таком документе становящегося теизма, как библейская Книга Иова...»8.
Действительно, по мере изучения культур и литератур Древнего Ближнего Востока стало ясно, что Книга Иова содержит ряд параллелей с египетской, шумерской, аккадской (вавилонской) литературами и представляет собой древнееврейскую версию общераспространенного архетипа «невинный страдалец». В ряду произведений, приближающихся к постановке проблемы теодицеи или в той или иной мере ставящих ее, - египетский философский диалог «Беседа разочарованного со своей душой» (эпоха Среднего царства, ХХ-XVI вв. до н.э.), шумерская «Поэма о невинном страдальце» (III тыс. до н.э.) и ее вавилонский аналог (ок. Х в. до н.э.), а также текст, которому исследователи дали условное название «Вавилонская теодицея» (Х в. до н.э.).
В египетской литературе сюжетная схема архетипа (богатый и почитаемый всеми человек вдруг теряет все, подвергается остракизму и тяжко заболевает, ощущая приближение смерти) не выявляется четко. Однако в «Беседе разочарованного со своей душой» безымянный герой горько сетует на всеобщий разлад, разрушение всех и всяческих связей, победное шествие зла в мире:
Кому мне открыться сегодня?
Братья бесчестны
Друзья охладели.
Кому мне открыться сегодня?
Алчны сердца,
На чужое зарится каждый.
...Кому мне открыться сегодня?
Бремя беды на плечах,
И нет задушевного друга.
Кому мне открыться сегодня?
Зло наводнило землю,
Нет ему ни конца, ни края.
(Здесь и далее - перевод В. Потаповой)9
_____________________________________________________________
1 Перевод автора статьи.
2 Закс Н. Звездное затмение / Пер. с нем. В. Микушевича. М.: Ной; Физкультура и спорт, 1993. С. 32.
3 Закс Н. Звездное затмение. С. 11.
4 Аверинцев С.С. Теодицея // Аверинцев С.С. София-Логос: Словарь. Киев: Дух и Литера, 2000. С. 172-173.
5 Там же. С. 173.
6 Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. М.: Художественная литература, 1981. Т. 2. С. 176.
7 Аверинцев С.С. Теодицея. С. 173.
8 Аверинцев С.С. Теодицея. С. 173.
9 Поэзия и проза Древнего Востока. М.: Художественная литература, 1973. С. 98-99.
< Вернуться - Далее >
Назад >
