Главная > Архив выпусков > Выпуск 9-10 том 1 > Диалог

Амос ОЗ

ПРИПАДАЯ К ВЕЛИКОМУ ИСТОЧНИКУ

Размышления о еврейской культуре

Еврейская культура. Что включает в себя это понятие? Из чего складывалась культура нашего народа на протяжении поколений? Каковы ее слагающие? Что лежит в ее основе? Как соотносится она с творимой на иврите современной культурой Израиля?
Эти вопросы в последнее время все чаще становятся темой размышлений и дискуссий в среде израильской интеллигенции, и особенно остро, насколько мне известно, звучат они в кругах выходцев из бывшего Советского Союза.
Поделюсь некоторыми своими мыслями по этому поводу.
На мой взгляд, наша культура — это все, чем обладает народ Израиля, все, что накоплено со времен праотцев и до наших дней, то, что родилось внутри, и то, что усвоено извне, но стало своим, то, что в ходу ныне, и то, что было в ходу во времена минувшие, то, что принималось всеми, и то, что принималось лишь частью народа. Все это и составляет культуру еврейского народа — в нее входит и то, что создано на иврите, и то, что появилось на других языках, и то, что существует в устной традиции.
Я думаю, что определенные особенности нашего поведения и, более того, некоторые «реакции», являющиеся следствием нашей коллективной памяти, тоже должны быть включены в понятие еврейская культура. Нельзя не увидеть, скажем, того легкого налета юмора, которым окрашен наш подход ко многим явлениям жизни. Четко просматривается несомненная тенденция критического отношения к происходящему: «Никто не вправе указывать, что нам делать! Мы сами знаем это лучше других». А от внимательного взгляда не ускользнут и такие проявления нашего характера, как склонность к самоиронии, стремление выглядеть изощренно умным или вспыхивающая временами жалость к самому себе. На многие явления культуры наложила отпечаток богобоязненность, благочестие, особое, исполненное искренности и глубины, отношение к праведности и к праведнику. В нас, а значит, и в нашей культуре уживаются прагматизм с фантазерством, экстаз со скептицизмом, эйфория с самыми мрачными прогнозами, ликующая радость жизни с меланхолией. Нетрудно заметить и такую особенность нашего восприятия мира, как недоверие по отношению к любой власти: похоже, этот «ген анархизма» заложен в нашем генном коде — не в «физическом», а в «культурном», и, где бы мы ни жили: в России, в Америке, в Германии, в Марокко, в Йемене, в Израиле, он неизменно и властно давал знать о себе. Так же, как и явная наша склонность к протесту против любой несправедливости...
Я не утверждаю, что эти качества и свойства присутствуют в каждом отдельном человеке. Или что они передаются по наследству. Я не берусь утверждать и то, что все это будет существовать через двести или через пятьсот лет. Но сегодня все вышеназванные особенности существуют, и мне легче опознать их, чем дать им определение, проще описать, чем классифицировать и разложить по полочкам, ибо они с трудом поддаются словесному определению. При этом я не боюсь утверждать, что эти тонкие, едва уловимые свойства и качества составляют общую основу еврейской культуры — во все времена и в каждом из мест нашего рассеяния. И я полагаю, что это — плодотворная основа. Не только потому, что она так богата разнообразием оттенков, не только потому, что она вобрала в себя многое из иных культур, но и потому, что, по каким-то неуловимым законам диалектики, в ней сохраняется и живет то, что я назвал бы «общим знаменателем» нашей культуры.
Можно попытаться объяснить все это по-другому. Предположим, вы летите шведским самолетом: его пассажиры выглядят как шведы, говорят по-шведски, у них шведские паспорта, и в их поведении просматриваются общие черты. Когда же вы летите самолетом израильской национальной компании «Эль-Аль», скажем, из Нью-Йорка либо Монреаля в Тель-Авив, или из Тель-Авива в Брюссель, то окажется, что у тех, кто общается друг с другом на иврите или идише — паспорта разных стран: у одного канадский, у другого — израильский, у третьего — бельгийский, у четвертого — американский... Если они летят семьей, то, прислушавшись к тому, как беседуют они в своем кругу, можно услышать самые разные языки. И внешне они отличаются: кто-то — в одежде «хасидов», последователей учения Бааль-Шем-Това, жившего на Украине в восемнадцатом столетии, а кто-то — в костюмах их извечных оппонентов «митнагдим», чьим духовным наставником был ученый-талмудист Бен-Шломо-Залман, прозванный Виленским Гаоном, рядом с ними — пассажиры в шортах, а то и просто «хиппи». Да и цвет кожи у них — разный. И вместе с тем, если меня приведут на борт этого лайнера с завязанными глазами, я точно буду знать, что это — самолет «Эль-Аля», и среди его пассажиров — большинство евреев. Как я это определю? Не по языковому признаку: здесь я могу услышать не только и даже не столько идиш и иврит, но и русский, и английский, и еще дюжину языков и наречий. Но есть нечто в самой атмосфере — это невозможно, как я уже говорил выше, облечь в слова, но нельзя не ощутить всем своим существом.
Попробую уточнить, что я имею в виду, с помощью самого простого бытового примера.
Если в аэропорту, услышав объявление о том, что вылет самолета задерживается на полтора часа, вы тут же увидите человека, который подходит к стойке и спрашивает: «Почему в 9.30, а не в 8.00?» — и совсем неважно на каком языке он задает свой вопрос! — есть очень большая вероятность, что человек этот окажется евреем. А если в ответ на разъяснение, что вылет задерживается из-за того, что самолет не успели заправить топливом, человек этот скажет: «Разве нельзя использовать для заправки два шланга вместо одного, чтобы вылететь вовремя?» — степень вероятности того, что корни у этого незнакомца еврейские, многократно возрастает, хотя может статься, что из его документов этого и не видно.
Несмотря на бытовую приземленность приведенного мною эпизода, я бы осмелился утверждать, что корни эти уходят в самую глубину нашей истории — во времена пророка Моисея. Вспомните, сам Всевышний все время говорит о «жестоковыйности» еврейского народа, о том, что он по любому поводу готов вступить в пререкания: народ спорит и пререкается с Моисеем, Моисей спорит и пререкается с Б-гом и даже подает ему «заявление об отставке», которое, в конечном счете, забирает обратно, — но только после ведения переговоров, после того, как Г-подь принимает его главные условия.
Здесь стоит остановиться на одном обстоятельстве, наложившем отпечаток на наш национальный характер, наше восприятие мира и, следовательно, — культуру. Мне представляется чрезвычайно показательным, что в иврите нет такого слова какое присутствует, скажем, в английском, французском, испанском и многих других языках: я скажу его по-русски — религия. Наше слово дат, которым принято обозначать это понятие в словарях, гораздо шире, объемнее и, главное, во многом носит, если можно так выразиться, более земной характер.
Опять-таки попробую пояснить свою мысль на примерах.
Когда в Мегилат Эстер (Книге Эсфири) сказано «штия ка-дат», это не значит «drinking accordig to Religion» или «drinking religiosly», — просто пьют, как привыкли — «ка-дат». Когда в той же Книге Эсфири мы читаем: «ахат дато леха - мит» («один закон для него — смерть»), это не значит, что его религия предписывает его умертвить, и не значит, что он должен быть умертвлен по причинам религиозного порядка, нет: это просто вынесенный ему за его проступок приговор.
Многие — и сами евреи в том числе — склонны думать, что иудаизм подобен христианству или исламу. Но хотя иудаизм и является первоосновой этих религий, он не подобен ни христианству, ни исламу. Иудаизм — это цивилизация, а религия - одно из важнейших слагающих этой цивилизации. Но отнюдь не единственное.
Когда меня спрашивают, может ли существовать «светский» иудаизм, я обычно отвечаю: «Что значит — может ли существовать? Он существовал на протяжении тысячелетий — от библейской «Песни Песней» до «золотого века» средневековой еврейской поэзии в Испании и Провансе.
Возможно, не всем известно, что в средние века некоторые наши раввины, пользовавшиеся высоким уважением и заметным влиянием, писали на иврите любовные стихи, насыщенные весьма смелыми эротическим образами и аллюзиями. Повторяю, это происходило в средневековье, но никто не наложил на них «херем» — их не подвергли отлучению, не предали анафеме. Они оставались раввинами, исполняли возложенные на них обязанности. Они не только создали эротическую поэзию — более смелую, чем «Декамерон» Джованни Боккаччо. Они писали исполненные радости стихи о гомосексуальных отношениях, открыто делясь страстью и восторгом, и никто не считал, что следует лишить их права быть раввинами.
Мне могут возразить, что в еврейской цивилизации, в еврейской культуре были и существуют по сей день этакие «анклавы» слепого повиновения. К сожалению, это правда. Но по моему разумению, подобные «анклавы» — это отклонение от традиции, даже тогда, когда они претендуют на то, чтобы быть самой традицией, воплощением традиции.
Еврейская культура — это нечто гораздо более великое и обширное, чем ортодоксально-жесткий круг верований, моральных принципов и жизненного уклада, сложившихся некогда в среде восточно-европейского еврейства и известных в современном мире под общим названием «идишкайт». Признавая все значение «идишкайт», я в то же время убежден, что это — всего лишь эпизод в истории нашей культуры. Она существовала задолго до того, как в шестнадцатом веке раввин Иосеф Каро опубликовал свой кодекс «Шулхан Арух», регламентирующий религиозную, семейную и гражданскую жизнь евреев. Существует и ныне, через несколько столетий после выхода этого основополагающего свода правил и понятий. Существует не только у нас в Израиле, но и в Америке, Германии, Венгрии, Йемене, Марокко, Ираке... И, разумеется, в России, где «возраст» ее исчисляется столетиями.
Общность и связь между всеми «локальными» еврейскими культурами, естественно, определяется не только теми чертами национального характера и восприятия мира, о которых я говорил выше, но — и это главное — тем, что любой еврей, даже тот, кто вовсе не знает иврита и вряд ли собирается в будущем выучить на нашем языке хотя бы слово, даже он, в силу неких факторов, анализировать которые в данной беседе не входит в мои намерения, изначально причастен к сущностной еврейской основе и, хочет он сам того или нет, несет в себе еврейское «ядро».
Позволю себе маленькое отступление: я намеренно подчеркиваю слово еврейское, а не иудейское, потому что слово иври - еврей более древнее, чем иехуди - иудей. Сравнивая то, как называют евреев в разных странах, скажем, в Германии, Англии, Америке, я предпочитаю русский вариант, поскольку русское слово еврей значительно ближе к его ивритскому собрату иври. Если бы царю Давиду сказали: «Ата иехуди» (Ты — иудей), он ответил бы: «Да, я из колена Иехуды». Так он понял бы сказанное, а все остальное, включая и «идишкайт», было бы вне его понимания.
Но давайте вернемся к разговору о тех качествах и свойствах, которые являются неотъемлемой частью нашего душевного строя, а значит, и теми кирпичиками, из которых складывается наша культура.
Я уже говорил о «гене анархизма», тесно сопряженном с другим «геном», которым наделила нас природа еще в те времена, когда само понятие еврейский народ еще, можно сказать, не родилось на свет. Во всяком случае, уже праотец наш Авраам ведет спор со Всевышним по поводу судьбы заслужившего Божью кару города Сдома (Бытие, 18:23-32). «Может быть, есть в этом городе, — говорит Авраам, — пятьдесят праведников? Неужели ты погубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем?» А далее он пытается «сбить цену»: сорок пять праведников, сорок, тридцать, двадцать, десять... Словно торговец подержанными автомобилями, спорит он до хрипоты со Всевышним о «цене» уничтожения Сдома. И понимая, что победить в этом споре он не может, ибо никому не дано победить Его, Авраам произносит поразительную фразу: «Не может быть, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым... Судия всей земли поступит ли неправосудно?» (Бытие, 18:25) И огонь небесный не испепелил праотца Авраама. Ничего плохого не случилось с ним...
Подобный поступок совершенно неприемлем в христианстве — невозможно даже представить себе, что кто-нибудь осмелится так разговаривать с Богом, кроме Иисуса. Но Иисус ведь — еврей. И когда он вопрошает: «Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня оставил?» (Матфей, 27:46), то это, можно сказать, в порядке вещей — он ведь из наших, он вопрошает, он не соглашается. Да и сами эти слова «Для чего ты меня оставил?» — это стих из Книги Псалмов Давида: Иисус цитирует первоисточники...
Но вернемся к Аврааму. Каков смысл его слов: «Судия всей земли поступит ли неправосудно»? Говоря современным языком, он заявляет высшей власти, скажем, президенту, что тот не может быть выше конституции. «Хотя именно Ты установил законы, но и Ты должен поступать согласно этим законам, и Ты не вправе относиться к закону с пренебрежением».
И это — одна из самых глубоких, самых принципиальных идей, которые питают культуру Израиля. Это — залог демократических устоев. Любой человек, любой простолюдин, любой пастух может, подобно пророку Амосу, вступать в спор даже с Всевышним. Это — наша традиция, идущая из самой глубины веков и не утраченная поныне: уже в двадцатом веке хасидские раввины, потрясенные Катастрофой, вызвали Бога на «Суд Торы».
Эта извечная тяга к справедливости мне видится одной из глубочайших основ нашей культуры — всюду и во все времена. Неслучайно во всем мире евреи были в первых шеренгах борцов за справедливость, пусть даже их участие в этой борьбе оказывалось трагической ошибкой, как это случилось в России в двадцатом веке. В любом уголке Земли, на любой баррикаде евреи занимали боевые позиции, сражаясь за справедливость — так, как они понимали ее. Во время Гражданской войны в Испании они были по обе стороны баррикад. Порою их ошибки носили даже трагикомический характер, но они не могли не броситься в бой с несправедливостью, потому что с молоком матери впитали мысль, что каждый еврей лично отвечает за порядок в мире.
Расскажу одну историю. Случилось это в 1949 году, когда шла война в Корее. Министром финансов в Израиле был тогда Леви Эшкол. Только что закончилась война за Независимость, и государственная казна была практически пуста. И вот в одно прекрасное утро является к Эшколу молодой человек. Член социалистического движения «Ха-шомер ха-цаир» с просьбой выделить ему пять тысяч долларов, чтобы он мог отправиться в Корею и воевать там за социализм против американского империализма. Леви Эшкол предложил ему прийти завтра в десять утра: «Я подумаю, что можно для тебя сделать». Едва за этим посетителем закрылась дверь, как к министру финансов явился другой молодой человек и тоже попросил выделить ему из казны пять тысяч долларов — он считает себя обязанным отправиться в Корею, чтобы сражаться на стороне американцев за демократию и свободу. И ему назначил встречу Леви Эшкол на то же время. На следующее утро, когда оба они пришли к нему, обратился к ним Леви Эшкол: «Сделайте одолжение, сэкономьте казне десять тысяч долларов: выясните отношения здесь, зачем вам отправляться для этого в Корею?»
При всей курьезности этой истории, она представляется мне чрезвычайно характерной. Готовность встать на защиту справедливости, точнее сказать, особая чувствительность к любой несправедливости и стремление восстать против нее — это то, что лежит в самой сердцевине еврейской культуры.
Поделюсь еще одной историей, почерпнутой прямо из сегодняшней действительности. В университете имени Бен-Гуриона в Беэр-Шеве, где я преподаю, встретились на симпозиуме представители культурной элиты, родившиеся в Израиле и репатриировавшиеся из разных стран, в том числе, разумеется, из бывшего Советского Союза. Известный израильский писатель Сами Михаэль рассказал, что в молодости он входил в центральный комитет нелегальной коммунистической партии Ирака: в этом комитете было тринадцать членов — один мусульманин, один христианин и одиннадцать евреев. «Сегодня, -- подчеркнул Сами Михаэль, — я не коммунист, но и того, что я входил некогда в руководящий орган компартии Ирака, я отнюдь не стыжусь». И тут поднимается один из наших «русских» гостей и заявляет: «Я не могу сидеть за одним столом с человеком, который был коммунистом и не стыдится этого. Если я позволю себе сесть с ним рядом, это равносильно тому, что я плюнул бы на могилу Мандельштама». Тогда я попытался утихомирить страсти, представив эту проблему так, как понимаю ее я: разве Мандельштам оказался диссидентом (хотя в его время это слово в России еще не было в ходу) не по тем же самым причинам, какие побудили Сами Михаэля присоединиться к коммунистам? Если бы этим двум людям удалось побеседовать друг с другом хотя бы в течение нескольких минут, они распознали бы друг в друге тот общий потаенный «код», который мгновенно обеспечил бы им взаимопонимание. Потому что двигали ими одинаковые импульсы, одинаковые побуждения — непримиримость к власти, попирающей свободы.
То, что побудило Сами Михаэля в Ираке присоединиться к коммунистическому подполью, заставило Осипа Мандельштама в Советской России оказаться в духовной оппозиции к большевистским властям. То, что заставляет разных людей, чьи имена нам неизвестны, в разных концах мира подниматься «на баррикады», — это противостояние несправедливости. И уверенность, что ты лично обязан вступить в борьбу и все исправить: не Мессия, который придет, нет, ты лично несешь ответственность за все. Нередко это вело к ошибкам — трагическим, высоким, святым, комическим, преступным, абсурдным, просто глупым. Но источником всех ошибок было одно заблуждение: «Я иду исправлять этот мир!»
Разумеется, «исправители мира» есть и среди других народов. Но мне кажется, что этот импульс — исправлять сей мир — изначально «запущен» культурой еврейского народа, даже если у «исправителя» дедушка православный, а бабушка — католичка. Дело не в происхождении. Я говорю о том, что повлияло на этого человека: он читал Библию, он читал Пророков, или, по крайней мере, он читал литературу, возросшую на этой почве.
Этот фундаментальный фактор, который я бы назвал «библейским компонентом», и есть тот генератор, который тысячелетиями заряжает еврейскую культуру не иссякающей энергией вечной жизни. И с какой бы культурой не были мы «повенчаны» на том или другом этапе нашей общей и индивидуальной жизни, — с немецкой ли, русской, арабской, французской, англоамериканской или любой иной, — все, что вобрали и вбираем мы в себя, может сохраниться и соединиться в культуре народа Израиля при наличии некоего «интеграла», при условии, что в ней никогда не исчезнет тяготение к «еврейскому ядру», пусть даже не до конца осознанное и не столь уж явственно выраженное.
Ядро — это Священное Писание и Талмуд, это Сидур и Махзор, включающие молитвы для будней и праздников, это пиют (так называется на иврите литургический гимн, а в широком смысле — литургическая поэзия, процветавшая с первых веков новой эры и до периода Хаскалы — еврейского Просвещения), средневековая поэзия Испании и Прованса, хасидские притчи. И конечно же, новая и новейшая литература на иврите — потому что самый мощный, центральный поток еврейской культуры — это иврит. Нельзя не сказать и о том, что создано на языке идиш, тысячью нитей связанном с ивритом, — это драгоценнейший клад, одно из изумительных творений еврейского народа. Сюда следует добавить все, что есть у нас на ладино, и на русском, и на английском... То, что написал Исаак Бабель на русском, Сол Беллоу на английском, Генрих Гейне на немецком...
И чтобы все это не было утрачено, чтобы из поколения в поколение соблюдалась преемственность нашей культуры, она должна неустанно черпать из своего не иссякающего вечного источника, припадая к великим текстам, созданным на иврите.

<< Назад к содержанию - Далее >>