Главная > Архив выпусков > Выпуск 9-10 том 1 > Поэзия

Герман ГЕЦЕВИЧ

ПОЭТ НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ

П р е д и с л о в и е (окончание)

Николай Глазков – прекрасный русский поэт – сделал однажды такое открытие: «На творителей и вторителей мир разделён весь». Тот факт, что Генрих наступил на кисточку хвоста новоявленного концептуалиста, говорит о том, что не с Пригова и Рубинштейна начался русский концептуализм в сфере словесного искусства, а с Яна Сатуновского, Игоря Холина и Всеволода Некрасова. Но, к несчастью, «творители» нередко остаются за скобками, а преуспевающие «вторители» успешно процветают. Ведь у эпигонов всегда всё получается гораздо лучше, ловчее. Когда есть уже готовая модель и рецептура, проще всего – взять и использовать готовое.
Однажды, в начале 90-х годов мне позвонила Мила – жена Сапгира – и сказала, что он собирается ехать в Германию, но очень плохо себя чувствует. Она попросила найти ему хорошего кардиолога, убедить Генриха в том, что надо обязательно пойти и проконсультироваться, ведь он в конце 70-х уже перенёс обширный инфаркт миокарда, в Пицунде. Я уговорил Генриха пойти со мной в кардиологическую больницу, в Сверчков переулок, в районе Чистых прудов, где нас ждал один мой знакомый врач. Генрих отказался ехать на «скорой» и мы добрались до места самотёком. Я не мог не заметить, что у него одышка. Мы несколько раз останавливались на улице и в метро. Я очень переживал за его здоровье. На ЭКГ у него обнаружились серьезные изменения. Ему предложили срочно госпитализироваться в кардиореанимационное отделение, но он отказался. Мы вышли из ворот больницы, и присели на скамейку Чистопрудного бульвара. И тут Генрих достаёт из своей сумки плоскую стеклянную бутылочку с коньячком и говорит: «Вот Герман, это лучше любого коронарного спазмолитика, попробуйте!» И он сделал несколько глотков прямо из горлышка. У меня не было слов, ведь пять минут назад речь шла о его экстренной госпитализации в кардиоблок. Мы вновь, как ни в чём не бывало, начали читать друг другу стихи, спорить, говорить о поэзии. Уходя, он пообещал мне, что выполнит все рекомендации кардиолога. Генрих сдержал своё слово. И уже в Коктебеле мы с Милой слушали его бодрый голос из Германии по радиостанции «Свобода».
Каждый поэтический период Генриха Сапгира – это материал для серьёзного аналитического рассмотрения и исследования, ибо поэзия – профессия филолога. А Генрих, как мне кажется – блестящий филолог, наделённый редким природным даром чувствовать и слышать Слово. Он поэт звучащей речи. Его стихи хочется декламировать со сцены. В книге «Черновики Пушкина» он предстаёт перед читателем не только, как самобытный писатель, переводчик французских стихов Александра Сергеевича, но и, как доскональный исследователь-соавтор великого классика:

Я дописал, пожав плечами,
Недостающие слова,
И тут заметил, что вначале
Слова исчезли – сразу два.
Теперь боюсь, что если снова
Восстановить их на листке,
Вдруг не окажется ни слова
На пушкинском черновике.

Вехой в литературной жизни Сапгира является и его кропотливая работа над антологией «Самиздат века». Он отнёсся к этому более чем ответственно, написав почти о каждом авторе вступительные статьи-эссе, которые документально воспроизводят атмосферу того ненастоящего времени, когда любое выражение интеллектуальной свободы, любая попытка стилистической мутации в сторону авангарда воспринимались, как жуткая крамола, как тяжкое преступление против самого «святого» метода в официальном искусстве – соцреализма. Прав поэт Евгений Евтушенко: «Забыты те, кто проклинали, но помнят тех, кого кляли».
Сейчас уже и бульдозер, которым давили произведения художников-нонконформистов для нового поколения молодых людей – нечто динозаврообразное. А картины живут, стихи помнят, имена звучат…
Еще одна ипостась литературной деятельности Сапгира, которая без сомнения нуждается в серьёзном изучении – это его работа в области поэтического перевода. Он перевёл с английского детские стихи Алана Милна («Мы с Винни-Пухом»), некоторые поэтические произведения Вильяма Блейка («Божественный образ»), с еврейского – стихи Овсея Дриза, немецкую конкретную поэзию Ойгена Гомбрингера, Франца Мона, Герхарда Рюма (ИЛ №4 1993 г.), а также современных грузинских поэтов. О литературной дружбе Сапгира и Дриза ходят разные мифы и легенды, дескать, многих еврейских оригиналов просто-напросто не существует в природе. Поэт и переводчик настолько тесно взаимодействуют, настолько гармонично совпадают в своих вольных взглядах на жизнь и на искусство, что, кажется, Овсей ещё только подумал, но не написал, а Генрих уже начал переводить. Альманах «ДИАЛОГ» в одном из своих номеров напечатал книгу Дриза "Хеломские мудрецы» в переводе Сапгира. Эта публикация сразу же обратила на себя внимание. Ведь предисловие к ней написал сам Генрих. Я не хочу никого обидеть, но главным переводчиком Овсея Дриза лично для меня остаётся именно Сапгир. Да и сам Овсей Овсеевич наверняка знал, кто и как его переводит. Мне рассказывали, что Александр Суханов – автор мелодии знаменитой песни на стихи Овсея Дриза «Зелёная карета» – настаивал на том, чтобы рядом с именем автора текста на обложке диска обязательно стояло имя переводчика этих прекрасных стихов, Генриха Сапгира. Я лично поблагодарил Суханова, дозвонившись на радио «Шансон», за такое чуткое отношение к тексту и понимание всей серьёзности переводческой работы Поэта.
Но не из слов извлекает поэзию Сапгир, а из деталей самой жизни. Его фамилия рифмуется с сапфиром. Даже пустота, даже пауза между словами в его стихах звучит, как музыкальная фраза.
Из пластического искусства в словесное он перенёс приём коллажа, где, как в театре теней главные действующие лица – линии, контуры и очертания. Поэтическая драматургия Сапгира музыкально оформлена известными композиторами. Это и Ян Френкель (кинофильм «Приключение жёлтого чемоданчика»), и Александр Градский (мультфильм «Принцесса и людоед») и Юрий Евграфов… Последний написал несколько хоровых сюит (симфоний) по произведениям Генриха. Они звучат, как реквием, как поминальная молитва, воздействуя на чувства с такой силой, что мурашки по коже. Ведь Поэта уже давно нет с нами, почти восемь лет.
Одни умирают от старости, другие от смерти. Генрих Сапгир умер от переполняющей его душу жажды жизни и творчества, 7 октября 1999 года, в троллейбусе, по дороге в библиотеку имени Чехова на поэтический вечер. Жизнь кончилась, и началась история.
За десять лет дружбы с Генрихом в моей душе сохранились многочисленные фрагменты встреч, событий, разговоров…, но один из них имеет для меня особое значение. Эту страницу наших литературных взаимоотношений невозможно удалить из памяти даже при помощи лоботомии. Однажды, в переполненном вагоне метро Генрих наклонился ко мне и тихо спросил: «Герман, посмотрите внимательно вокруг, на этих людей… Вы ничего не замечаете?» Я ответил: «Ничего особенного, люди, как люди, усталые, замученные тяжёлой неволей, наверное, с работы едут… Вот –девочка, похожая на мальчика, а вот – мальчик на девочку…» « Да нет, я не об этом… Понимаете, Герман, эти люди бегут, спешат, суетятся, проворачивают свои делишки… А ведь они даже не предполагают, что всех их ждёт смерть, все они умрут, и очень скоро умрут, и время превратит их в пыль, в порошок, в пепел…» «Да, Генрих, но ведь и нас ждёт та же участь, мы тоже умрём, никому из земных обитателей вселенной избежать этого пока что не удалось…» И тогда, широко открыв глаза, он резко повернулся ко мне и неожиданно сказал: «Ну, не знаю, как вы, а я лично умирать не собираюсь…»
И действительно есть люди, которые каждый день переживают собственную смерть, каждый день умирают. Генрих пришёл в этот мир не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы жить и отвоевывать свои территории. Его значимость для современного словесного искусства измеряется понятием «всегда». Корней Иванович Чуковский однажды сказал: «В литературу очень трудно войти, еще труднее в ней удержаться и почти невозможно остаться в ней». «Авангард же наоборот – стремится уйти от литературы, от её штампов, и в результате он обогащает литературу» – утверждал Сапгир. Генрих остался в литературе настоящего времени вечным новатором, обогатившим её самыми разнообразными формальными изобретениями, многоликими стилистическими манерами, экспериментальными приёмами стихосложения и своей предельно искренней, авторской, ни на кого не похожей интонацией.

<< Вернуться - Далее >>

Назад к содержанию >>