Главная > Архив выпусков > Выпуск 9-10 том 2 > Кадиш по местечку

Максим ГИНДЕН

ДЕТСТВО В ОЗАРИЧАХ,
ИЛИ КАК Я БЫЛ ПЛОХИМ ЕВРЕЕМ

(продолжение)

Вот такие примерно слова произнес когда-то отец. Вспомнив их, я подумал, что это, наверное, и есть тот самый атеизм, который бабушка постоянно осуждает. Но тут бабушкин голос вернул меня с небес на землю. Она опять затеяла разговор с мамой о моей греховности. И ме¬ня не на шутку испугало ее обещание непременно отдать меня в хедер, чтобы я вернулся к истине предков, чтобы всеми уважаемый меламед реб Ари-Мейше поставил мне мозги на место.
- Нормальный еврейский мальчик должен посещать нормальную еврейскую школу! - резюмировала бабушка, и по решимости ее тона я понял, что от своего намерения она не отступится. Утешало только то, что реб Ари-Мейше загостился у сестры в Мозыре, там он сильно простудился, и когда поправится, одному Богу известно.
Тут, пожалуй, самое время сказать и о великих заслугах моего деда, слывшего в Озаричах едва ли не наместником Бога. За тридцать лет пре¬бывания на посту раввина он утвердился в душах и в памяти как человек высочайших достоинств. Для жителей Озаричей он был не просто духов¬ным пастырем, а как бы посредником между ними и Богом. Он был их наставником в повседневных мирских делах, судьей и советчиком в кри¬тические моменты жизни. По этому поводу в местечке вспоминали нема¬ло занятнейших историй. Рассказывали, например, как деду удавалось примирять самых яростных и упрямых спорщиков, как он однажды обуз¬дал чрезмерно алчного кредитора, вымогавшего у бедняка непомерно большие проценты с одолженной суммы, как вернул к домашнему очагу чью-то неверную жену, забывшую о семье и материнском долге.

В общем, местечковые цадики не находили слов, чтобы воздать должное памяти моего деда. Умер дед тихо, спокойно, никого не потре¬вожив. Просто взобрался с вечера на печку спать, а поутру бабушка его не добудилась. После кончины деда в его доме собрались на молитву самые уважаемые люди. На похороны, невзирая на опасную дорогу, приехали раввины из Паричей, Мозыря и Речицы. Похоронная процес¬сия растянулась чуть ли не на всю длину Озаричей. И вот тогда-то ме¬стная еврейская община подтвердила, что мой дед был не просто рав¬вином, и даже больше того, был «а малах», то есть ангелом.
И как же после этого не понять, почему местечковые праведники злились на меня. Ладно бы просто непутевый мальчишка из какой-то безвестной семьи, а то ведь внук ангела, и такое вытворяет: то в день шабеса, в субботу, повинуется учителю-гою - берет в руки мел и пи¬шет на доске, то в субботу на глазах у всего местечка без стыда и совес¬ти раскатывает на гойской телеге, а бывает и еще хуже - в субботний день ходит в Андреевку играть с гоями. А игра знаете какая? Ездят вер¬хом на свиньях. И все это проделывает внук раввина, да постигнет его Божья кара! Бедная ребецн (аналогично понятию «попадья»), несчаст¬ная вдова и безупречная хранительница высокочтимого дома, каково ей иметь такого внука, извините, байстрюка! И что смотрит его мать, ува¬жаемая Гита Абрамовна, неужели она не может с ним сладить?
Не поручусь, что передаю эти разговоры слово в слово, но слышал я их часто, и смысл их был именно таким.
Столь же откровенную неприязнь читал я на лицах местечковых ца¬диков, когда встречался с ними на улице. Тут были преимущественно немые сцены - замкнутые лица, поджатые губы, осуждающие взгляды.
Но вот что интересно! В самой школе после той памятной драки сколько-нибудь значительных происшествий больше не было. Думаю, что не совру, если даже скажу, что та драка в конечном итоге сплотила нас. Она забылась довольно скоро. Правда, наиболее фанатичные ребя¬та поначалу косились, когда видели, что мы с Нохимом ходим в обним¬ку и стали неразлучными друзьями.
Как-то во время перемены к нам подошел Лева Лурье.
Тоже, нашел себе друга, - сказал он Нохиму, покосившись на меня, - он ведь выбил тебе зубы.
А я разбил ему голову, - уточнил Нохим. - И еще неизвестно, кто больше виноват. Между прочим, Лева, - напомнил в свою очередь Нохим, - когда мы кидали камни, ты громче всех кричал: «Возмездие! Возмездие!» А сам в это время прятался за деревом. Я очень люблю таких храбрецов. Если бы то же самое сказал тебе Володя Горбачевский, ты бы ему ответил, что он юдофоб. А что ты скажешь мне?

В это время мимо нас прошел Лев Сергеевич. И так озорно, по-маль¬чишески подмигнул нам, будто мы его товарищи. А в классе, когда на¬чался урок, он обвел всех внимательным взглядом и неожиданно спро¬сил:
- Какой сегодня день?
- Шабес! Суббота! - загалдели мы хором.
- Вот и отлично, значит, урок будет устный. Но если кто хочет, добавил Лев Сергеевич, - милости просим к доске. И охотник сразу же нашелся. Им оказался Нохим Гольдин. Это было так неожиданно, что класс замер. Но все обошлось. В наступившей шине Нохим записал на доске условия задачи и быстро решил ее.
- Молодец! - сказал Лев Сергеевич. Но неясно было, за что он похвалил Нохима - за умение считать или за смелый поступок.
В сущности, Нохим повторил то же самое, что сделал раньше я. А вот реакция класса оказалась совсем иной, можно сказать, вполне миролюбивой.
- Лева, в следующую субботу твоя очередь, - пошутил Нохим, обращаясь к Лурье.
- Ну да, дождешься! - взвизгнул Левка.
- И дождусь, можешь не сомневаться. Вот этот апикейрес, - Нохим ткнул меня пальцем в грудь, - этот апикейрес каждый день грешит перед Богом, а Бог его не наказывает. Значит, и меня простит, и тебя. Чем мы хуже?
Ну, тут сразу между ребятами начался спор, кто прав. Одни маль¬чишки говорили, что Бог терпит до поры до времени, пока не рассер¬дится, другие отнесли Божье долготерпение за счет нашего малолетст¬ва: мол, что спрашивать с недоумков, а наиболее проницательные вы¬сказали мысль, что Бог, выражаясь сегодняшним языком, накапливает на каждого компромат, а уж потом все взвесит, оценит и воздаст каждо¬му по заслугам. В общем, мнения были разные, а итог оказался один: не прошло и месяца, как весь наш класс, позабыв о прежних привиле¬гиях, начал заниматься по общешкольному распорядку, без скидок на субботу.

- Смотри! - пошутил как-то Нохим, повернувшись ко мне. - Ты обратил весь класс в свою веру!
- В свое неверие, - поправил я Нохима. И все мальчишки потом, узнав об этом разговоре, смеялись и говорили, что я прав.
А спустя еще несколько недель вернулся наконец из Мозыря реб Ари-Мейше. И у меня с Нохимом появилась новая причина похохотать, когда мы нежданно-негаданно встретились у порога хедера.

Я рассказал, в известном смысле, «историю наоборот», историю о том, как стали преследовать еврейского мальчика не антисемиты, а са¬ми же евреи. Но причину этого нетрудно понять. Мальчик, потерявший родной язык, усвоивший повадки и привычки иноверцев, восприни¬мался в еврейском местечке как вероотступник, как потенциальный предатель. Иначе и не могли мыслить обитатели гетто, жизнь которых извечно сопровождалась страхами и нуждой, постоянным ощущением бесправия и униженности. У них была своя логика. И не русофобия это, а элементарная самозащита.

Назад > 

Назад к содержанию >