Главная > Архив выпусков > Выпуск 9-10 том 2 > Литературные зарисовки

Филипп ЛАКУ-ЛАБАРТ

ПОЭЗИЯ КАК ОПЫТ

(окончание)

III

Дорога так и называется: Martin — Heidegger Weg. (Впрочем, под конец, чтобы дойти до хижины, нам все-таки пришлось шагать через поля. По снегу. Подъемник перестал шуметь лишь к пяти часам.)

Образ дороги стерся и вызывает насмешки <...> Но есть ли пример в философии и даже вне ее (может быть, в восточной мудрости), чтобы мысль представлялась иначе, чем путем? От Парменида и Лао-цзы до того же Хайдеггера? <...>

Целан не мог не думать о Хайдеггере и теме «дороги», когда писал «Меридиан» и даже «Бременскую речь», где не только стихи (каждое стихотворение), но само поэтическое мышление предстают как «дорога». Мне возражают, что этот мотив мог быть навеян «прогулками» (trajets) Беньямина, его собственной любви к пешему хождению, бодлеровской идеей «встречи». Однако, на мой взгляд, такие трактовки неверны. Если Беньямин и присутствует у Целана — а это так! — то совсем под другим углом зрения. Тогда как «диалог» с Хайдеггером, во всяком случае по вопросу о сущности поэзии, играет, я убежден, решающую роль. Вот почему встреча с ним в 1967 году имела в глазах Целана такое большое значение.

Я с самого начала дал себе слово не рассказывать историю этой встречи и ее последствия. Или ограничиться тем, что говорил или о чем так или иначе упоминал сам Целан. Не мое дело что-то к этому добавлять. Однако же я могу привести текст статьи, которая была опубликована в газете «Liechtensteinisches Volksblatt» (рукопись датирована 17 апреля 1977 года). Ее автор — Робер Альтман, издатель и друг Целана. Поводом для статьи послужила появившаяся в B газете «Zuricher Zeitung» серия посвященных Хайдеггеру публикаций, и особенно статья Беды Аллемана о взглядах Хайдеггера на поэзию. Альтман просто восстанавливает факты:

«Стихотворение «Тодтнауберг», названное по имени местечка в Шварцвальде, где Хайдеггер принимал поэта весной 1967 года, появилось в январе 1968 года. Незадолго до этого я выпустил сборник «Atemkristal» с гравюрами Жизели Целан, и Целан выразил пожелание, чтобы это стихотворение вышло отдельно малым тиражом. Мы выбрали тот же формат, что был у сборника, и отпечатали на ручных станках в типографии Феке и Бодье пятьдесят номерных экземпляров маленькой книжечки. В августе 1968 году это издание было выставлено в Политехнической школе в Радуце вместе с другими его книгами, выпущенными издательством «Брюнидор». Целан сам приходил на выставку и выступал с чтением своих стихов. Это было одно из последних выступлений поэта, ушедшего из жизни несколько месяцев спустя.

«Тодтнауберг» — не что иное, как описание путешествия в дом философа: цветы, пейзаж, колодец, поездка в машине. Но, как всегда у Целана, каждое слово таит в себе целый мир идей и образов. «Арника, василек (Augentrost)» — это и полевые цветы начала лета, и лекарственное растение, надежда больного на исцеление и утешение. Вода зачерпнута в колодце, увенчанном звездами, — чем не волшебный источник. Далее же следует центральная часть стихотворения, которую Беда Аллеман интерпретирует как ожидание грядущего поэта, в том же смысле, в котором говорил о поэте будущего Клейст. Я думаю, однако, что подобное толкование не полностью соответствует тому что намеревался сделать Целан, а именно поставить перед мыслителем вопрос и поставить его перед вопросом о его нынешнем отношении к собственным высказываниям времен гитлеризма. В книге посетителей Целан делает какую-то запись, выражающую надежду на то, чтобы Хайдеггер открыто отмежевался от тогдашней своей позиции. Потом вопрос и ожидание сменяются сомнением, о чем говорит резкая перемена в описании пейзажа: болото, изрытые, поля, мокрые и грязные дороги вытесняют образ весны и надежды. Диалог, при котором присутствовал безымянный свидетель, водитель, превращается в монолог, как это свойственно Целану, ибо все его творчество — великое сольное произведение, в которое преобразовалась трагическая дисгармония его жизни.

Хайдеггер и в письме не затрагивает главного вопроса (имеется в виду ответ Хайдеггера на присланное ему стихотворение «Тодтнауберг»). Альтман пишет в начале своей статьи, что это письмо вместе с самим стихотворением демонстрировалось на посвященной Целану выставке в Радуце в 1970 году. Покаянного ответа не последовало. И все же эта встреча оказала огромное влияние на развитие взглядов Целана. И поэт, и философ стремились к обретению абсолютного художника и абсолютной поэзии. Именно с этого времени муки Целана и его поиски абсолютного языка стали выражаться во все более и более закрытых формах <...>.

Поэт тщательно наблюдал за изданием «Тодтнауберга». И ныне стихотворение, порожденное злободневнейшим вопросом, стало самостоятельным не зависящим от обстоятельств времени произведением. Все экземпляры этого превратившегося в библиографическую редкость тиража разошлись по друзьям, некоторые были переданы в библиотеки. Ни одного не поступило в продажу. Целан, несомненно, желал разорвать связь стихотворения с Хайдеггером. Поэтому впоследствии, как отмечает Беда Аллеман, реальное событие не было обнародовано. И осталась чистая поэзия.

IV

Кажется, один французский интеллектуал говорил, что французские интеллектуалы слишком патетично говорят об Освенциме. (В том смысле, который подразумевали Адорно, Жорж Штайнер и некоторые другие, кого не совсем верно называть «французскими интеллектуалами».) Если мы начнем забывать об этом, о немыслимом, о том, что это было здесь, что такие же люди, как мы (наши сородичи), позволили этому произойти, промолчали, испугались, одобрили тайно или явно, о том, сколь это было чудовищно, — если мы перестанем понимать, что чудовищного в этом было, тогда я не много дам за будущее человеческой мысли и, уж точно, за тех, кто мнит себя «умным», произнося нечто подобное. Остается пожелать им не проявлять «патетичности» по отношению к менее значительным «вопросам».

Непоправимая ошибка Хайдеггера именно в этом: не в декларациях 1933–1934 годов (их все-таки можно понять, хотя и не одобрить), а в молчании по поводу человекоубийства. Он был обязан высказаться первым. И я напрасно полагал какое-то время, что достаточно было попросить прошения. Такое абсолютно непростительно. Как раз это и надо было сказать. Повторяю, от подобного молчания человеческая мысль рискует не оправиться вовсе.

«?? ????? ????? — Научаться через боль» (Эсхил, «Агамемнон», 177).

Боль:
Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла...
Анна Ахматова. «Реквием»

Перевод с французского Натальи МАВЛЕВИЧ

< Вернуться - Далее >

К выпуску 3-4 (1) >

К выпуску 9-10 (2) >