Главная > Архив выпусков > Выпуск 9-10 том 2 > Театр

Марк РОЗОВСКИЙ

КАФКА. ОТЕЦ И СЫН

Пьеса в одном действии

(продолжение)

СЫН. Или когда я подпевал за другими непонятные мне песни...
ОТЕЦ. Яйца выеденного не стоит это все, яйца выеденного...
СЫН. Или бессмысленно повторял твои излюбленные выражения.
ОТЕЦ. Было бы лучше, если бы ты повторял их осмысленно!
СЫН. Но всё это не имело никакого отношения к моему будущему!
ОТЕЦ. Ты и сейчас ребенок. И сейчас у тебя нет будущего.
СЫН. Ты подбадриваешь меня!.. Но я глух к твоим подбадриваниям!
ОТЕЦ. Ты глух и ты слеп.
СЫН. Но при этом я отлично слышу и отлично вижу.
ОТЕЦ. В тебе нет кафкавской закваски, вот что я тебе скажу!.. Воли к жизни в тебе нет!. Нет воли к деятельности, к завоеванию!... Ты замкнулся в своих комплексах, импульсах!.. Ты погряз в собственных слабостях!... Ты сам убедил себя, что ты ничтожество, сам!... Зачем ты это сделал? Почему ты такой?
СЫН. Какой?
ОТЕЦ. Не мой сын!
СЫН. Я твой, это неправда. Только я не истинный Кафка. А ты истинный! Ты - единственно истинный Кафка по силе, здоровью, аппетиту, голосовым данным, красноречию, довольству собой, самоуверенности, выносливости, присутствию духа, знанию людей, известной широте натуры - разумеется, со всеми свойственными этим достоинствам ошибками и слабостями, к которым тебя приводит твой темперамент.
ОТЕЦ. Что мешает тебе быть таким же, как я?.. Что мешает тебе быть жизнерадостным?
СЫН. То, что волнует меня, тебя едва трогает, то, что для тебя не имеет никакого значения, меня может привести к гробовой доске.
ОТЕЦ. Твоя привычка выдумывать, обобщать. Накручивать себя и весь мир - вот что тебе грозит плохим концом!
СЫН. Мы - разные, вот что мешает!
ОТЕЦ. Всю свою жизнь я тяжко трудился, все жертвовал детям, детям, детям, и, прежде всего, тебе... в результате ты жил в свое удовольствие... Ты имел полную свободу изучать, что хотел... жить как хотел... Тебе не надо было думать о пропитании и вообще о чём-либо - никаких забот!... Я никогда не требовал за это благодарности - о, мне ведома «благодарность детей»!.. Но, по крайней мере, хоть на какое-нибудь понимание, сочувствие я мог бы рассчитывать?!.. А что я получил вместо этого?.. С давних пор ты прятался от меня в своей комнате, в книгах, у своих полоумных друзей, в своих сумасбродных идеях... И это Кафка?... Это мой сын?..
СЫН. Ты упрекаешь меня так, словно во всем этом есть моя вина.
ОТЕЦ. Опять - вина!.. Опять!
СЫН. Словно каким-то поворотом руля я мог бы все направить по другому пути, в то время как твоей вины тут нет ни в малейшей степени! Разве лишь в том, что ты был всегда слишком добр ко мне.
ОТЕЦ. Ты не имеешь понятия о доброте!... Ты лишен всякой доброты! Ты не имеешь права даже заикаться о доброте!
СЫН. Я думаю, о доброте надо больше молчать, а не говорить, говорить, говорить...
ОТЕЦ. Ты никогда не был по настоящему откровенен со мной! Ты не пришел в мой храм!
СЫН. Твой храм - это твой магазин?
ОТЕЦ. Если хочешь - да!.. Магазин - это мой храм!... А ты никогда не имел родственных чувств ко мне, никогда не интересовался магазином и остальными моими делами..
СЫН. Опять - делами!
ОТЕЦ. Хорошо, не делами! Ты хоть что-нибудь в мой адрес....Ты когда-нибудь принес мне билет в театр?.. Ты пальцем когда-нибудь пошевелил в мою сторону?.. А для своих друзей ты все делаешь!
СЫН. Я готов признать твою правоту потому лишь, что тоже считаю тебя
совершенно не виноватым в нашей отчуждённости.
ОТЕЦ. А ты виноват?
СЫН. Так же совершенно не виноват и я.
ОТЕЦ. Ты запутался в своих «виноват - не виноват», вот что я тебе скажу!
СЫН. Если бы я мог убедить тебя в том, что мы оба не виноваты, тогда появилась бы возможность - нет, не новой жизни, для этого мы оба слишком стары, но все же какого-то мира, и, если не прекращения, то все же смягчения твоих беспрестанных упреков.
ОТЕЦ. Знаешь...живи, как хочешь!
СЫН. Ты сам не уверен в том, что говоришь.
ОТЕЦ. Я говорю то, что говорю. Я всегда любил тебя, хотя внешне не был с тобой таким, какими бывают другие отцы, но это потому, что я не умею притворяться, как другие.
СЫН. Ты не умеешь притворяться, это верно. Но на этом лишь основании утверждать, что другие отцы притворяются, значит, или проявлять не поддающуюся никаким доводам нетерпимость, или - что, по моему мнению, соответствует действительности - скрыто выражать то, что между нами что-то не в порядке и причиной этого являешься и ты, хотя и невольно.
ОТЕЦ. Пусть так...Хорошо. Пусть я буду причиной.
СЫН. Если ты действительно так считаешь, тогда мы единодушны.
Пауза
ОТЕЦ. Ну, так что?.. Давай, если ты боишься, я все же пойду туда с тобой и все улажу.
СЫН. Никуда ты не пойдешь.
ОТЕЦ. Значит...ты решил на ней жениться?... Это так надо понимать?
СЫН. Я ничего не решил.
ОТЕЦ. Ну да, она надела кофточку, облегающую грудь, и ты увидел эту огромную еврейскую грудь и решил жениться. Тут же!
СЫН. Я не решил жениться.
ОТЕЦ. Тогда надо там все разрушить.
СЫН. Там нечего разрушать.
ОТЕЦ. Тогда - женись.
СЫН. Как у тебя все просто!
ОТЕЦ. А чего ты боишься, ну, скажи мне, чего ты боишься?
СЫН. Боишься ты, а не я.
ОТЕЦ. Ну, чего же это я боюсь, интересно?
СЫН. Ты боишься, что я принесу в твой дом свою похоть, свою телесную грязь.
ОТЕЦ. Это я уже слышал однажды...
СЫН (отойдя в сторону). Мы гуляли однажды вечером с тобой и матерью на площади Иозефа, поблизости от нынешнего Земельного банка, я начал говорить об «интересных» вещах - грубо, хвастливо, высокомерно, гордо, невозмутимо (это было неискренне), равнодушно (это было неискренне) и запинаясь, как почти всегда в разговорах с тобой.
ОТЕЦ. Похоть...Тебе было тогда шестнадцать, да?... А в это время человеком владеет одна сплошная похоть!
СЫН. Вы кормили меня мясом... Вы меня прямо пичкали мясом и всякими вкусными вещами!.. Вы - родители, но вы не думали обо мне, когда пичкали и пичкали меня мясом!
ОТЕЦ. Твои школьные товарищи должны были о тебе позаботиться!.. В этих, когда ты их называешь, «интересных» вещах, бывает, товарищи важнее родителей, ближе родителей.
СЫН. Я был не подготовлен к возмужанию... Мне угрожали большие опасности!
ОТЕЦ. Шестнадцать лет... Похоть...Тобою руководила похоть!
СЫН. Да, я уже хотел познать то, чего раньше не знал, но не имел представления, как это сделать и страшно мучился... Но вследствие моей робости я не имел никакого представления о «больших опасностях», связанных с моей похотливостью, и поэтому бесстыдно придумывал какие-то истории, в которых якобы участвовал, чтобы во что бы то ни стало скрыть свою слабость.
ОТЕЦ. Телесная грязь... Физиология... Похоть.... Вот что это!
СЫН. Но теперь я, к счастью, все знаю... Теперь все в порядке.
ОТЕЦ. Ты уверен, что тебе сейчас ничто не грозит?... Ты был осторожен?
СЫН. В каком смысле?
ОТЕЦ. Ну, в смысле последствий?
СЫН. Каких последствий?
ОТЕЦ. Если ты все знаешь, ты должен знать, как в этих делах можно избежать последствий.
СЫН. Я не знаю, как их избежать.
ОТЕЦ. Нужно предохраняться.
СЫН. Я начал тогда этот разговор главным образом потому, что мне доставляло удовольствие хотя бы поговорить об этом, потом из любопытства, как мой отец прореагирует и в конце концов еще и для того, чтобы как-то за что-то отомстить вам. Ты в присущей тебе манере отнесся к этому очень просто, сказав лишь, что можешь дать мне совет, каким именно образом следует, не подвергаясь опасности, заниматься этими делами.
ОТЕЦ. Надо пойти в аптеку, кое-что купить и только потом удовлетворять свою похоть!.. Ты живешь в городе, в большом городе, между прочим...
СЫН. Возможно, я хотел вытянуть из тебя именно такой ответ. Именно его и жаждала похотливость ребенка, которого пичкали, пичкали, пичкали мясом и всякими вкусными вещами, физически бездеятельного, вечно занятого самим собой, но моя стыдливость была настолько задета, что вопреки собственной воле я не смог больше говорить об этом.
ОТЕЦ. И с дерзким высокомерием оборвал разговор!
СЫН. Пожалуйста, не учи меня тому, что мне и без тебя известно.
Пауза
ОТЕЦ. Вот каков мой сын!...Просит совета и тут же отказывается от него!
СЫН. Твой тогдашний ответ оценить нелегко. С одной стороны, в нем есть что-то убийственно откровенное, в какой-то степени первозданное, с другой же стороны - в том, что касается самого урока, он очень по современному легковесен.... В сущности, это был первый прямой жизненный урок, полученный мной от тебя. Однако истинный смысл его, который тогда еще полностью не был понятен мне и по-настоящему дошел до сознания лишь много позже, заключался в следующем: то, что ты советовал мне, было ведь по твоему и тем более по моему тогдашнему мнению самым грязным, что только могло быть. Твоя забота о том, чтобы я не принес домой телесной грязи, была чем-то второстепенным, ты охранял лишь себя, свой дом. Тем самым ты становился чище, возвышеннее... Но именно ты несколькими откровенными словами толкал меня в грязь, словно я был предназначен для этого.
ОТЕЦ. Не себя, а тебя я хотел уберечь!... Не себя, а тебя я хотел сохранить в чистоте!...Ты извращаешь!...Ах, как же ты умеешь всё извращать!
СЫН. Если бы мир состоял только из тебя и меня - а иногда мне так и казалось - тогда чистота мира закончилась бы на тебе, а с меня, благодаря твоему совету, началась бы грязь. Тем самым я опять был задет и задет очень жестоко.
ОТЕЦ. С тобой невозможно... Ты слишком чувствителен и раним, любая ерунда въедается в тебя с такой силой, будто это не ерунда, а мировая катастрофа. Нельзя так чувствовать!... Нельзя так жить! Это пытка!.. Но ведь ты не только себя пытаешь, ты пытаешь при этом своих близких и родных!.. Ты меня пытаешь!.. За что ты пытаешь меня?.. Кто дал тебе право пытать меня?
СЫН. Сейчас, возможно, отчетливее всего проявилась наша взаимная невиновность. «А» дает «Б» откровенный совет, соответствующий его взглядам, не очень красивый, но вполне обычный теперь в обществе, может быть, предотвращающий заболевания. Совет этот в моральном смысле для «Б» не очень приемлем, но со временем он ведь сумеет освободиться от причиненного вреда, к тому же он не обязан воспользоваться советом, и во всяком случае в самом совете не содержится повода к тому, чтобы весь его будущий мир рухнул...
ОТЕЦ. Не содержится! Безусловно, не содержится!
СЫН. И все-таки нечто подобное происходит именно потому, что «А» - это ты, «Б» - это я.
ОТЕЦ. Твоя беда в том, что живых людей ты переводишь в знаки и этими знаками пользуешься для того, чтобы понять жизнь. Но мир состоит не из знаков, уверяю тебя! Твои понятия не совершенны!.. В них слишком много геометрии и тонкости, но мало реальности!
СЫН. Зато ты крайне реалистичен!... Вот еще одно свидетельство твоего уровня и твоего понимания: как ты мог думать, что я - робкий, нерешительный, впечатлительный - мигом решусь на женитьбу, очарованный, скажем, кофточкой!.. Вот твое представление о реальности!... Но мне ненавистно такое представление!
ОТЕЦ. Значит тебе ненавистен отец!
СЫН. Не! Не-ее-ее-ет! Это не ненависть, а совсем другое!
ОТЕЦ. Что же?
СЫН. Несовпадение.
ОТЕЦ. Несовпадение... Это, пожалуй, верно!
СЫН. Во всем своем существовании и мышлении я всегда находился под твоим тяжелым гнетом... Все мои как бы не зависимые от тебя мысли с самого начала были придавлены твоим отрицательным отношением... Выдержать это было почти невозможно. Я говорю не о каких-то высоких мыслях, а о любой маленькой детской затее.
ОТЕЦ. А получше ты ничего не мог придумать?
СЫН. Стоило мне только увлечься чем-нибудь, загореться...
ОТЕЦ. Ломаного гроша это не стоит!
СЫН. Прийти домой и сказать об этом вслух...
ОТЕЦ. Мне бы твои заботы!
СЫН. И ответом были сначала иронический вздох...
ОТЕЦ. Тоже мне событие!
СЫН. Потом - покачивание головой...
ОТЕЦ. Не до того мне!

< Назад - Далее >

Назад к содержанию >