Главная > Архив выпусков > Выпуск 9-10 том 2 > Театр

Савийон ЛИБРЕХТ

Я ПО-КИТАЙСКИ С ТОБОЙ ГОВОРЮ...

Фрагмент песы

 (окончание)

К а р о л а: Так не разговаривают с матерью...
М и р е л е: А ты замолчи, отныне и навсегда. Ты говорила предостаточно. И натворила немало. Теперь моя очередь говорить. И я хочу сказать вам кое-что о моем отце. Я должна была сказать ему это на кладбище, чтобы и твой Аврам услышал. Но там у меня не нашлось сил, и он, конечно, понял это. Значит, так: Аврам Вайсбергер был самым мудрым отцом, о котором я могла бы мечтать. Все, что я знаю об ответственности, о порядочности, о щедрости и о Карле Марксе - всему этому я научилась у него... (Пауза.) Много хороших вещей можно сказать о моем папе, но люди, которые крутились возле него, не видели всего этого. Он был человеком, который любил свою жену так, как нужно любить женщину, любил своего шурина, его сына, любил соседей, цветочника... и меня. Но только я любила ЕГО. Вы притворялись, что любили его, но делали его жизнь невыносимо горькой. А сердце у него было слишком слабым, чтобы выдержать ваши издевательства. Поэтому только я и решу, останется ли дверь закрытой или открытой, потому что я знаю, что он хотел бы закрыть дверь.

Миреле подходит к двери, колеблется секунду, выходит и с треском захлопывает дверь за собой.
Марта разражается рыданиями. Карола подходит к ней, обнимает ее... Обе они уходят.
Мири плачет.
Шимон поднялся с постели в спальне и выходит в гостиную.

Ш и м о н: Ты где?.. Я подумал, что ты вышла на минутку привести себя в порядок... Я ждал тебя... (Замечает, что Мири плачет) Почему ты плачешь? Из-за меня?
М и р и: Знаешь, я убежала отсюда в первый день «шивы» и не вернулась...
Ш и м о н: Я знаю. Я был здесь на пятый день траура. Предписанный традицией визит утешения скорбящих. Но, по сути, я хотел встретить тебя. Твоя мама сказала, что ты обязана была вернуться на свою военную базу.
М и р и: Если бы я знала, что ты придешь, я бы вернулась.
Ш и м о н ( в возбуждении): Ради меня?!
М и р и: Чтобы увидеть лицо моей мамы, когда к ней в гостиную входит «иракский» парень, совершенно сухой...
Ш и м о н: Она не пригласила меня присесть. Я стоял вот здесь, а твоя мама сидела здесь, тетя - рядом с мамой. Я искал тебя... и нашел тебя только сегодня.

Шимон пытается обнять Мири, но та грубо отталкивает его.

М и р и: Я должна была подписать вам бумаги в офисе. Я не должна была оказаться здесь сегодня.
Ш и м о н: Почему же? Вдруг не пристало тебе лежать с сыном «иракцев»?
М и р и: Да причем тут это?!
Ш и м о н: Будто и не слышали мы сегодня: «Какие королевские размеры»! Вроде бы и немного пьяна, но вдруг спохватилась, что не годится ей это... а?
М и р и: Я не должна была пить.
Ш и м о н: А кто виноват?
М и р и: Я. И я сожалею.
Ш и м о н: И я сожалею - весьма и весьма! Потрахаться - да, но не с сыном выходцев из Ирака.
М и р и: При чем тут это?
Ш и м о н: Мальчику из иракской семьи не дают книг, мальчику...
М и р и: Бросьте все это. Вы уже не мальчик.
Ш и м о н: Я - да!! Внутри, про себя этот мальчик не перестает плакать. И он видит даму на «Мерседесе»...
М и р и (сердится): Оставьте «Мерседес» в покое. При чем тут все это? Вы... Вы просто не понимаете ничего... Всего лишь маклер... По квартирам на улице Восстания.
Ш и м о н: Я думаю, что ты еще не поняла, с кем имеешь дело. Ибо и тогда ты нас и взглядом не удостаивала, а твоя мама прогоняла нас, выплеснув грязную воду.
М и р и: Из-за грязной воды моей мамы вы стали маклером?
Ш и м о н: Да! Знаешь, да!! И у меня припасено кое-что для тебя. Выслушай свою подлинную историю. Почему ты должна жить своей спокойной, хорошей жизнью? Почему бы тебе не узнать правду, как ее знаю я?

Шимон подает ей пачку фотоснимков.

М и р и: Вот мальчишка-извращенец. Вы еще меня и фотографировали?
Ш и м о н: У какого мальчика из семьи «иракцев» был тогда фотоаппарат? Это - фотографии, которые ты посылала из-за границы...

Шимон достает из своего портфеля конверт и бросает его Мири. Груда писем рассыпается по полу. Мири собирает их.

М и р и: Мои письма из-за границы... Вы выкрали их из почтового ящика?
Ш и м о н: Мой отец был тем маклером, который сдавал квартиру после смерти твоей матери.
М и р и: И ваш отец - тоже психолог от недвижимости?

Шимон быстрыми шагами приблизился к Мири и совершенно неожиданно заломил ей руку за спину. Письма снова рассыпались.

М и р и: Оставьте меня...
Ш и м о н: Мой папа был просто маклером из «иракцев». Именно таким, чьих детей обливали грязной водой. И его сын стыдился своей семьи и хотел быть не «иракцем», уроженцем Востока, а ашкеназом, выходцем из Европы.
М и р и: Отпусти мою руку...
Ш и м о н: Теперь ты начинаешь понимать, что тут происходит?
М и р и: Прекрати! Немедленно! Ты делаешь мне больно.
Ш и м о н: Ты совершила большую глупость, когда сказала, что сожалеешь, что пришла сюда. А еще большую глупость - когда так говорила о моем отце. Мой отец и моя мать - это свято. И я, в последний месяц ее жизни, купал свою маму. Целовал ее руки, пока она не закрыла глаза. Так что тебе нечему учить меня.

Шимон захватил ее сзади, лицо Мири обращено к публике. Захват настолько силен, что Мири не в состоянии пошевелиться.

М и р и: Чего ты от меня хочешь?
Ш и м о н: Я хочу, чтобы ты повторяла за мной: «Я...»
М и р и: Прекрати все эти глупости.

Шимон трясет ее. Мири испытывает боль.

Ш и м о н: «Я...»

Пауза.

Ш и м о н (трясет Мири): Повторяй за мной: «Я...»
М и р и: Я...
Ш и м о н: Мириам Вайсбергер...
М и р и: ... Мириам Вайсбергер...
Ш и м о н: Прошу прощения...
М и р и: С ума сошел? Прекрати!
Ш и м о н: Прошу прощения
М и р и: Прошу прощения...
Ш и м о н: От своего имени и от имени моей матери...
М и р и: От своего имени...
Ш и м о н: ... и от имени моей матери
М и р и: ... и от имени моей матери...
Ш и м о н: За обиды и высокомерие...
М и р и: ... за обиды и высокомерие ...
Ш и м о н: За Тони и Иосефа Сомех
М и р и: ... за Тони и Иосефа Сомех...
Ш и м о н: И за детей их.
М и р и: ... и за детей их.

Шимон отпускает ее. Мири побледнела.

М и р и: Теперь полегчало твоему эго? Благодаря этому спектаклю?
Ш и м о н: Нет у вас ощущения опасности, госпожа Хефер. По правде, не полегчало, так что стоит вам поостеречься.
М и р и: Вы читали мои письма?
Ш и м о н: Твоя мама просила, чтобы я читал ей эти письма. Я взял шефство над твоей мамой после твоего отъезда.
М и р и: В качестве благодарности за холодный душ?
Ш и м о н: Ради тебя сначала. А потом - из жалости. Она жила одиноко, как собака. По субботам, в праздники. А потом ей стало совсем плохо, врачи, лечебные процедуры... под самый конец... Твой двоюродный брат и я по очереди дежурили...
М и р и (шепотом): Биньямин?
Ш и м о н: Биньямин. Да, Биньямин. Он бросил свою мать, и у него осталось свободное время для твоей матери. Вы, ашкеназские евреи, должны рожать восемь-девять детей. Так что, если двум-трем деткам вздумается мотаться по свету, а еще два-три не разговаривают с родителями, то все равно останется еще один-другой, чтобы отвезти в больницу, положить цветочек на могилу... Кроме меня и Биньямина ни одна живая душа не заходила сюда. Бывало, что два дня лежала она больная в постели, утопая в собственной моче. И никто не приходил. Я иногда приводил женщину, чтобы она выкупала твою мать, сходила за покупками, принесла лекарства, прочитала бы ей твои письма, а в качестве платы я на секунду ложился на твою постель... Я ведь был влюблен в тебя так, что сердце болело от любви. Я иногда перебирал твои вещи, но, главным образом, я разговаривал с твоей мамой...
М и р и: О чем она могла с тобой говорить?
Ш и м о н: О мертвых. Не прекращая - о мертвых. Как полосатые пижамы моего отца напоминают ей Освенцим. И о твоем отце, каким очаровательным мужчиной он был. Каким благородным. Как он хотел жить в кибуце, но уступил ей, потому что любил ее. Как ее сестра всю жизнь преследовала его, но он всегда был верен только ей. Она говорила о нем с огромной любовью.
М и р и: Ибо она любила их - мертвыми...
Ш и м о н: Она говорила и о тебе. Она сказала, что ты похожа на нее гораздо больше, чем ты думаешь. Это она сказала в последний раз, когда я говорил с ней. Я провожал ее домой после пасхальной трапезы.
М и р и: Она и вправду сидела с вашей семьей за пасхальной трапезой?
Ш и м о н: Да. За день до своей смерти. Она сидела между моим братом Мордехаем и его женой. Они стали лучшими друзьями. Она держала на руках их грудного ребенка, ела иракские блюда и говорила, что это очень вкусно.
М и р и: Ну, в самом деле? Она сказала доброе слово об иракской еде?
Ш и м о н: И это была последняя фраза перед тем, как она покончила с собой.
М и р и: Что?!
Ш и м о н: Именно это она и сделала. Я еще помню этот запах газа. На следующий день, в праздник, я пришел с едой, которую моя мама послала ей. Я зашел через балкон, поскольку на мои звонки в дверь ответа не было. Она лежала мертвой в своей постели. Окно было оклеено клейкой лентой, чтобы газ не убегал. Я хотел, чтобы ее похоронили, как обычного покойника, а не самоубийцу. Я отодрал клейкую ленту, раскрыл все окна настежь и ушел. Спустя пару часов я взял свою сестру, чтобы она послужила мне свидетелем. Позвонил в полицию. А потом целых два дня мы пытались разыскать тебя. Где ты была?

Молчание.

Ш и м о н: Тогда мы похоронили ее без тебя. И на семь дней траура ты не приехала. И на тридцатый день тебя тоже не было.

Молчание.

Ш и м о н: И на годовщину смерти тоже...

Молчание.

Ш и м о н: Я был уверен, что ты умерла. Почему же ты не приехала?
М и р и: Я убежала... Не было у меня сил жить с ней без моего папы... Я боялась, что она затянет меня в свою черную жизнь... Тогда я еще не могла ей простить... Мне понадобилось время, чтобы понять: все, что они делали - они делали только для того, чтобы хоть немного приглушить боль... Была у меня такая фантазия - моя мама и моя тетя будут жить вместе и состарятся вместе, и только так я могла как-то освободить себя... А она... в конце концов, она все-таки открыла газ...
Ш и м о н: Она тогда уже была очень больной.

Мири плачет.

Ш и м о н: Ты хочешь, чтобы я сейчас ушел?
М и р и: Ты не обидишься?
Ш и м о н: Я обижаюсь только тогда, когда меня намеренно хотят обидеть. И, кроме того, пока он не продан - это ваш дом.

Шимон собирается уходить. Мири его останавливает.

М и р и: Шимон, я хочу... Я, Мириам Вайсбергер, хочу поблагодарить вас от своего имени и от имени...
Ш и м о н: О'кей, о'кей! С моим эго теперь все в порядке.

Она обнимает его. Они обнимаются. И в их объятиях - теплота, но не эротика.

Ш и м о н: Будьте осторожны...
М и р и: И найдите симпатичного покупателя, который... который сохранит нам наш дом...

Шимон уходит.
Свет зажигается над обеденным столом в гостиной.
Следующая картина идет только в сопровождении музыки. Люди разговаривают между собой, но голоса их не слышны. Эта сцена - выражение страстного желания Мири воссоздать в своей памяти картину нормальной жизни ее семьи.

Появляются Марта, Аврам, Карола и Миреле. Марта - из кухни, с чесноком, картошкой, которую предстоит почистить. Карола - из спальни, Аврам - через входную дверь с цветами. Миреле - из своей комнаты. Марта принимает цветы и ставит их в вазу. Все усаживаются вокруг стола. Обстановка - приятная и спокойная. Карола, очистив головку чеснока, обнюхивает свои пальцы, скорчив гримасу, произносит что-то. Все улыбаются. Миреле рассказывает что-то с воодушевлением, и все смеются.
Мири смотрит на них прощальным взглядом и уходит.
С ее уходом гаснет свет и музыка прекращается.

Перевод с иврита Виктора РАДУЦКОГО

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Савийон (Сабина) Либрехт родилась в 1948 году в Мюнхене (Германия). Её родители чудом уцелели в Катастрофе, а позднее Савийон узнала, что отец прошёл один из страшнейших лагерей смерти - Бухенвальд, где потерял жену и маленькую дочь. В 1950 году семья репатриировалась в Израиль. В конце шестидесятых годов Савийон Либрехт, отслужив в Армии Обороны Израиля, полтора года жила в Англии, где изучала английский язык и литературу, сотрудничала с одним из
израильских журналов. Вернувшись в Израиль, Савийон Либрехт изучала литературу и философию в Тель-Авивском университете. Наставником Савийон
Либрехт в начале её литературной деятельности была блистательная израильская писательница Амалия Кахана-Кармон. Первую свою книгу рассказов «Яблоки из пустыни» Савийон выпустила в 1986 году. Было ей тридцать семь лет, но уже её первая книга удостоилась престижной премии им. Натана Альтермана, была
переведена на основные европейские языки, на китайский и на эстонский. К настоящему времени Савийон Либрехт выпустила около пятнадцати книг, её романы и рассказы удостоены ряда престижных литературных премий, переводы её книг опубликованы во многих странах. В1992 году вышел сборник рассказов Савийон Либрехт «Я по-китайски с тобой говорю», а пьесу «Я по-китайски с тобой говорю» выпустил в 2004 году Институт израильской драматургии совместно с театром «Бейт Лесин» в Тель-Авиве, этот же театр с успехом поставил пьесу в 2005 году, сама же Савийон Либрехт была названа лучшим драматургом года (2006).

Назад >

 Назад к содержанию >