Главная > Авторы ДИАЛОГА > Россия > Алла ГЕРБЕР
Наш дом, затерявшийся в лабиринте Харитоньевских переулков старой Москвы, начинался с музыки, хотя мама так и не закончила консерваторию, а папа так и не стал певцом.
Сбившись на государственных экзаменах, мама убежала со сцены и больше никогда туда не вернулась. Отец не стал певцом, он стал инженером, потому что мой дед, По рассказам, ортодоксальный и деспотичный, считал профессию актера несерьезной, недостойной здорового мужчины. Мельник Хаим из Березовки дал своим четырем сыновьям настоящие профессии: инженера, юриста, врача и экономиста. Моему отцу досталась инженерия.
В Тайшетских лагерях особого режима после ареста в 1949 году голос спас отца от смерти. Метр девяносто роста и сорок пять килограммов веса — какие уж тут песни! А он пел таким же измученным, как он сам, людям «Когда домой товарищ мой вернется...» И вернулся, в 1956-м, но петь больше не мог — голос пропал, и я никогда не смогу его услышать: в моем детстве не было магнитофонов.
Началась война, немцы были совсем рядом, под Москвой, и отец настоял, чтобы мы с мамой немедленно эвакуировались (сам он оставался с заводом). В Ташкенте, где мы прожили два года, мама устроилась разнорабочей, таскала мешки с опилками, чтобы получать рабочую карточку, бабушка делала из патоки конфеты-подушечки, и мы продавали их на Алайском базаре. Все, что можно было продать из вещей, захваченных из Москвы, мы продали. И я давно из довоенного «жиртреста» превратилась в «Алку-Палку».
Лет с восьми я мечтала стать актрисой. В старших классах принимала участие во всех спектаклях школьного театра. И это несмотря на то, что страшно картавила. Думаю, что школьные зрители: родители и ребята, не получали особого удовольствия от моих декламаций. Меня лично этот малоприятный дефект беспокоил мало — спасибо папе.
Год спустя, все еще мечтая стать актрисой, несмотря на уверения специалистов, что время безнадежно упущено и мне суждено всю жизнь раскатывать дребезжащее «р-р-р», я добилась своего: в двадцать лет я произнесла чистое девственное «р».
Однако артистическая карьера после окончания школы для меня оказалась закрытой, и я поступила в юридический институт. Профессия юриста, считала я, сродни актерской. Помимо искреннего желания помочь людям, попавшим в беду, заблудшим и невиновным, адвокатура представлялась мне театром одного актера, подмостками сцены для проявления ораторских и артистических, как я скромно думала, моих незаурядных способностей. Впрочем, если серьезно, меня всегда увлекал момент игры: от участия в тимуровской команде до выступления в молодежном кафе. Училась в институте хорошо, хотя скоро поняла, что адвокат занимал в советской судебной системе место незначительное, если не сказать больше.
Закончив юридический, я решила, что юристом не буду. Причин тому было много, но главное — я хотела стать журналистом. Я уже попробовала этот сильнодействующий наркотик, вкусила обманчивую сладость собственного напечатанного слова. После окончания института я продолжала писать. Первый напечатанный уже в центральной печати очерк назывался «Зачем инженеру Чайковский?», что дало повод моим друзьям еще несколько лет спрашивать меня: «А действительно, зачем?» Тогда в моде были диспуты о физиках и лириках, тогда проблема духовного развития казалась панацеей от многих бед. Так или иначе, благодаря «смелой» и своевременной постановке вопроса меня, юриста по образованию, пригласили корреспондентом в новый журнал — «Юность». Познакомил меня с Валентином Катаевым, первым главным редактором журнала, мой любимый писатель Илья Зверев.
Я с детства мечтала об экспедициях в тайгу, о полетах за Полярный круг, о передовых стройках, в которых палатки, дожди и снегопады... Трудности, романтика буден, «фантастика дальних дорог»...
Первая же командировка от «Юности» в Донбасс привела к первому честному очерку про жуткую шахтерскую жизнь. Катаев прочел и сказал: «Очень хорошо, но (последовала долгая пауза) — для «Нью-Йорк таймс». А вообще печатать буду».
Вот так оно все и началось. Виктор Славкин за мои статьи назвал меня «бабушкой молодежной публицистики». Об этом этапе моей жизни — книга «Еще ничего не случилось».
В «Юности» я опубликовала статью «Начинающие барды и менестрели» — одну из первых о так называемой авторской песне. Потом, помню, были встречи с читателями, посвященные А. Галичу, Б. Окуджаве... Для меня эти встречи означали больше, чем просто журналистика. Они возвращали меня к театру одного актера, создавали доверительную связь человека на сцене с теми, кто говорил глазами из зрительного зала.
Одновременно я вела молодежную передачу по радио, она показалась излишне вольнодумной для тогдашних идеологов. Ее прикрыли. Была спецкорреспондентом журнала «РТ» (Радио и телевидение). Мне «везло» — журнал просуществовал недолго.
По приглашению Егора Яковлева я пришла в редакцию «Журналиста». И опять командировки: в Якутию, Узбекистан, на Дальний Восток, по всем уголкам огромного Союза. Друзья называли меня — «Письмо зовет в дорогу».
После разгона редакции «Журналиста» в 1969 г. я оказалась на улице, работы не было, в семью пришел настоящий голод (к этому времени мы с мамой оказались вдовами, а сын был еще совсем маленький).
Помогли друзья — устроили младшим редактором на Киностудию детских и юношеских фильмов им. Горького. Я любила кино и отдалась работе со всем присущим мне темпераментом: ездила на съемки, начала писать в «Советский экран» и скоро стала литсотрудником в этом журнале. Был 1973 год.
Моим первым материалом была статья «В предчувствии фильма» — о съемках фильма Андрея Тарковского «Зеркало». В «Советском экране» я проработала с 1973 по 1978 год. Писала сценарии, статьи, рецензии — было неукротимое желание пробиться к людям, донести до них хоть какую-то правду о нашей лживой жизни.
Я — человек команды, и мне везло. В редакциях «Юности», «Известий», радио, студии Горького были команды интересных, прогрессивно мыслящих людей.
Была такая команда и в «Советском экране». Мы искали новые журналистские решения, новые темы, рубрики, например «Беседы в творческой мастерской», что было тогда, смешно сказать, большим новшеством. Название моего репортажа «В предчувствии фильма» стало названием новой рубрики журнала. Все это закончилось в конце 70-х. С приходом в журнал нового редактора Даля-Орлова. Он предложил мне уйти. «Вы плохо знаете классиков марксизма-ленинизма», — серьезно сказал он.
С 1979 г. я написала несколько книг: о режиссере Илье Фрезе, о детском кино, «Беседы в мастерской», «Всегда вдвоем» (О режиссере Вадиме Абдрашитове и сценаристе Александре Миндадзе) и, наконец, «Судьба и тема» — этюды об Инне Чуриковой, автобиографическую повесть «Мама и папа» — книгу-молитву о родителях, их любви друг к другу, к своему ребенку, к жизни и др.
Нет, я, наверно, не стала настоящим писателем — стол требует покоя и тишины, а меня всегда звала дорога, живая, не кабинетная жизнь. Наверно, поэтому в годы перестройки меня затянула та самая общественная жизнь, которую раньше всегда избегала.
Принцип «минимум соучастия» — в советские времена как-то сам собой стал в годы перестройки «максимумом участия». Вот так я стала депутатом Государственной думы. Но времена романтики прошли. Политика не любит романтиков.
И снова возвращаюсь (уж не знаю — получится ли) к своему столу, заваленному бумагами, которые точно требуют и приказывают: «Остановись. Успокойся. Мы ждем тебя!»
Писатели России. Автобиографии современников. М.: Журнальное агентство «Гласность», 1998.
Назад >
