Главная > Авторы ДИАЛОГА > Россия > Кирилл КОВАЛЬДЖИ
Признаюсь, я считаю свою жизнь интересной, полной всяческих неожиданностей и поворотов, но всё-таки следующей по какому-то собственному пути. Всегда было чувство, что меня ведёт моя звезда.
Родился я, говорили, семимесячным. Дело было в 1930 году, в бессарабском селе Ташлык, мама разрешилась от бремени дома, я оказался совсем маленьким, люльки не было - поместили меня в коробку из-под туфель, обложенную ватой. Врач сказал, что я, пожалуй, не жилец. Но я решил иначе. Правда, рос слабеньким, долго страдал малокровием, поили меня всякими микстурами и рыбьим жиром. Вскоре мы переехали в Кагул, где я изволил заболеть таинственной "желудочной лихорадкой". Меня рвало беспрестанно, до полного изнеможения. Приступы повторялись каждый год. Травили хинином, как от малярии, в ушах стоял гул. Никакое лечение не помогло, пока какой-то умница-лекарь не предложил нам переехать в другой город. Весной 1940 года моя семья перебралась в Аккерман (Четатя-Алба, по-тогдашнему). И действительно - болезнь, как рукой сняло. Теперь я догадываюсь, что это была аллергия - Кагул стоял у Прута, который в этом месте разливался комариными плавнями... Но еще до этого обнаружилось, что я левша. Переучивать меня не успели, потому что я упал и сломал левую ключицу. Всю ночь ревел от боли, только на второй день рентген показал, что это перелом. Левая рука, зафиксированная на груди, была в гипсе несколько месяцев. Поневоле я стал правшой. Одновременно перешел на румынский язык (лет до шести я знал только русский). Русских школ в Бессарабии не было. Как я заговорил по-румынски - совершенно не помню.... Но он мой второй родной язык.
Читал я как-то румынскую книжку, где один из героев заикался, я стал в шутку подражать, но отец прикрикнул на меня: "смотри, прилипнет!". И прилипло. Я стал заикой. Пожалуй, книжка была лишь "запалом" - настоящая причина в том, что насильственно стал правшой (переместился речевой центр)- в школе перешел с языка на язык... Только в зрелом возрасте я преодолел этот недостаток (остались лишь легкие запинки).
Я рос без старшего поколения - без бабушек-дедушек и (до десяти лет) без родственников. В десять моих лет пришли советские, среди которых я не был по настоящему "своим", как не был по-настоящему своим и среди румын. К тому же оказался я ни русским, ни румыном: мама была армянка, правда, армянского не знала, только молитву "Отче наш" и ту механически, на память. А отец - болгарин (может быть с примесью сербской и молдавской крови). Короче говоря, я меня были все причины чувствовать себя «неоднозначно». Но комплекс этот все-таки не ущемил меня, потому что я оказался способным малым, меня любили, к тому же был во мне какой-то крепкий орешек веры в себя...
Изначально я чувствовал себя русским. Но без России. Россия была где-то. Россия была пушкинской. Она возникла из большого дореволюционного однотомника с гравюрами. Весь Пушкин в одном томе. Еще был Чуковский. Он казался там, где Пушкин. Я очень удивился, узнав после войны, что он жив (рассказал ему об этом в Переделкине, - кстати, к тому времени уже мой сын рос на его стихах - Корней Иванович смеялся, довольный)...
Весной 1940-го года к нам пожаловала Советская власть.. Приняли ее радостно, потому что речь шла о России, которую родители и все старшие хорошо помнили. Я же естественно увлекся идеей революции, удивляясь, как я не понимал, что до того жил в буржуазном королевстве.
Не успели мы свыкнуться с новой жизнью (а она оказалась весьма противоречивой), как разразилась война. Отец был уверен, что это не продлится долго, но на всякий случай вывез меня и маму в безопасную, как он думал, Одессу. Там-то мы и попали в самое пекло - провели все 69 дней осады, под бомбами и снарядами (отец же отправился с Красной армией дальше - в Крым и на Кубань)...
Во время осады Одессы, как ни странно, я читал много книжек. Влюбился в Дерсу Узала из повести Арсеньева. Потом увлекся Древним Египтом. Тайга, замечательный мудрец-следопыт и история фараона Тутанхамона разворачивались передо мной под ежедневными бомбежками.
16 октября 1941 года в Одессу вошли румыны. Мы вернулись домой. Я поступил в румынскую гимназию - режима оккупации не было, считалось, что Бессарабия вернулась в лоно родины-матери. Но в 1944 году фронт стал возвращаться к нашим местам. Сестра отца, жившая в Бухаресте, убедила нас эвакуироваться. Так мы попали в Калафат, румынский городок на Дунае, недалеко от Югославии.
В конце августа Румыния сдалась, повернула оружие против Германии, и мы с мамой рискнули собственным ходом вернуться домой. Что нам и удалось. К нашей радости встретились с отцом, о судьбе которого три года ничего не знали...
Вот так к 14 годам я несколько раз увидел смену режимов и фронтов. Это был немалый "исторический" опыт, что не мешало, однако, в эмоциональной жизни быть простодушным и романтичным. Я опять стал учиться в русской школе, которую окончил в 1947 году. Этот год мне памятен первой любовью и первыми напечатанными стихами (в городской газете "Знамя Советов"). Я к концу школьных лет написал уже свыше трехсот стихотворений и мечтал о Литературном институте, но по совету отца и заодно с друзьями почему-то поступил в Одесский институт инженеров морского флота. Поступил, но судьба меня подкорректировала. Из-за внезапного ареста отца я был вынужден вернуться домой и окончить там Учительский институт. После него я все-таки вернулся к своей мечте: поступил в московский Литературный институт, который и окончил в 1954 году. Не стал цепляться за Москву, а поехал работать в Кишинев, где через год вышла моя первая книжка стихотворений "Испытание".
Кишиневский период продолжался лет пять, я работал журналистом, обзавелся семьей, вступил в Союз писателей. Меня направили в Москву в аппарат Союза писателей СССР. С тех пор, с конца 1959 года я, можно сказать, стал москвичом, хотя и не порывал с родными мне бессарабскими местами (родители продолжали жить в Кишиневе).
Дальше жизнь моя раскрутилась по своим внутренним и внешним законам. Я трудился в разных местах, преимущественно в литературных журналах (дольше всего - 12 лет проработал в журнале "Юность"), потом стал главным редактором издательства "Московский рабочий", а после его исчезновения (благодаря «рынку»!) поступил в Фонд СЭИП руководителем интернет-журнала для молодых писателей России «Пролог»….
За прошедшие годы я изъездил много стран, был даже дважды в Африке, издал, кроме стихов, повесть и роман, опубликовал множество переводов из румынской и молдавской литературы, сотни статей и рецензий, мои произведения также переводились на разные языки и печатались за рубежом. Много лет я руководил поэтической студией, преподавал в Литературном институте, занимался и общественной работой (лет пять был членом Комиссии по вопросам помилования при Президенте РФ).
Теперь мне далеко за семьдесят, и я с горечью сознаю, что многого уже не успею. Уйму времени я потратил на штатную работу. Единственное что могу сказать себе в оправдание - это то. что служба избавляла меня от необходимости жить литературным трудом, - зависимости от диктата тогдашней идеологии, от конъюнктуры. Я разрешал себе в основном писать то. что хотелось, не очень-то беспокоясь об официальном признании. И, полагаю, сумел сохранить собственный взгляд на вещи.
Родные мне места на моем веку относились к разным странам - к Румынии, СССР, теперь - к Украине. Я жил в Кишинёве, теперь в Москве - мог бы, как говорится, испрашивать права гражданства у пяти государств.. Но моя родина – русский язык..
2008 г.
Материал о Кирилле Ковальджи в Википедии.
Назад >
