«Диалог»  
РОССИЙСКО-ИЗРАИЛЬСКИЙ АЛЬМАНАХ ЕВРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
 

ГЛАВНАЯДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ПРОЗА

Вардван ВАРЖАПЕТЯН (Россия)

ПРОЩАНИЕ ЕВРЕЯ

Повесть, даже спектакль

 

Концлагерь. Барак. Ночь. Кто-то кашляет, тяжело дышит. Что-то двигает, чем-то шуршит. Наконец, зажёг огарок. Поставил на ящик. Теперь видно: человек в лагерной робе, узник. Улыбается беззубым ртом. Вслушивается. Как будто слушает музыку. Свеча разгорается, трещит.

- Вы хорошо видите? Ну, хорошо. И что же вы видите? Барак, нары, параша. Спасибо, что вы не видите газовню и крематорий, где нас сжигают. Себя я пока не имею в виду. Кто я? Хороший вопрос. Вы даже не представляете, какой замечательный вопрос! Если бы его задавали прежде, чем убить человека… если бы набрались терпения всего на одну, только одну минуту, чтоб выслушать ответ, не было бы гетто, этих бараков, мыла, сваренного из евреев… Райнес юден фетт. Чистый еврейский жир. Так написано на обёртке. Это вроде упаковки зелёного сыра. Зубную пасту из евреев ещё не делают. Может, зубной порошок?

Я тоже еврей. Пражский еврей. Карел Полачек. Родился в Рыхнове-над-Кнежной 22 марта 1892-го. Значит, сегодня мне пятьдесят два годочка. Писатель? Я бы так не сказал. Слишком солидно. Так, кое-что написал.

Мне неслыханно повезло: шарфюрер Мюллер слышал про мою книгу «Настоящие еврейские анекдоты». Вышла в 1933-м. Редкость, она же запрещена, как и евреи. Но есть любители еврейских анекдотов. Терпеть не могут евреев, а еврейские анекдоты аккуратно записывают, как шарфюрер Мюллер.

Обычно он вызывает меня после вечерней поверки на аппель-плацу. Я стою, он сидит, пьёт шнапс, записывает. Не смеётся. Зато не плюётся, как раввин Залман. Его место как раз подо мной. Представляете, как трудно плюнуть в того, кто этажом выше? Не всякий антисемит доплюнет. Куда уж раввину. Теперь он уже выше. Выше всех.  Выше всего. Последнее, что сказал: «Помолимся о том, чтобы быть свободными от страха». И умер. Даже не ругал меня, хотя я и вчера анекдот рассказывал. Ну, вы знаете… Как Фройденфельд спросил Зингера:

- Пан Зингер, что вы предпочитаете: стать миллионером или заразиться тифом?

– Что за дурацкий вопрос?

– А всё-таки?

- Разумеется, стать миллионером.

- Вот видите, какой вы недальновидный! Ведь каждый миллионер умирает, а из тифозных половина выздоравливает.

Реб Залман, если душа ваша ещё здесь, плюньте в меня, - я пойму, что вы меня слышите и не сердитесь. Я хочу рассказать, как тоже умер один еврей. Леопольд Мунк. Вы не поверите, реб Залман… вот именно! Умер у себя в доме, на постели с подушкой. Весёлый, здоровый, никогда не курил – и, на тебе! Дети плачут, жена рыдает. Вдруг входит некто Краускопф.

- Что стряслось?

Ему объяснили: да вот, Леопольд Мунк умер.

- Как так – умер?

- Да вот так.

- Ерунда. Сделаю так, что живо поднимется. Принесите-ка бутылку вина. – Принесли. Краускопф налил полный бокал и говорит:

- Леопольд, твоё здоровье!

Выпил, а покойнику хоть бы что. Краускопф покачал головой:

- А покрепче чего не найдётся?

Принесли портвейн. Краускопф налил полный бокал.

- Леопольд, твоё здоровье! Вставай! - А покойник лежит. – Не слышит, что ли? А сливовицы не найдётся?

Нашли и сливовицу. Выпил Краускопф и заорал:

- Леопольд, кому говорят? Твоё здоровье! Вставай, да живее!

А Мунк лежит себе. Краускопф с восхищением посмотрел на покойника, покачал головой:

- Да. Вот уж умер так умер!

Кажется, реб Залман, вы тоже так умерли. А кто же тогда вместо вас плюёт в меня? Вы, Шнитман? Молодой человек!.. У вас ещё есть силы плеваться на старого человека? У меня уже нет. У меня только смеяться. Вместо плеваться послушайте.

Когда распяли Иисуса Христа, кто-то из наших подошёл поближе, громко спросил: «Йешуа, тебе не больно?» - «Нет. Только когда смеяться».

Вы слышите, Шнитман? Анекдоты – это вам не газеты. Анекдоты были моей колыбельной. Я слышу их, как только родился. Или слушаю, или рассказываю. Что в этом плохого? Почему бы анекдотам не стать поминальной молитвой за Карела Полачека? Если ещё будут клезмеры… Скрипка, кларнет, барабан. Литавры! Да позвать раввина из Дунайской Стреды. Это будет такой кадиш! А нет раввина поближе? Конечно, есть. Даже в нашем бараке. Но сейчас вы поймёте…

В Дунайской Стреде умер еврей. Вдова – к раввину. Просит сказать что-нибудь о покойном.

- Хорошо. Я вам закачу такую речь, что зарыдают все. Но это обойдётся вам в тысячу крон.

Вдова стала жаловаться: нет, это слишком дорого.

– Хорошо. Я скажу такую речь, от которой всплакнут только родственники. Всего за пятьсот крон.

Но женщина твердила: я несчастная вдова, муж ничего не оставил, у меня нет даже лишнего крейцера. Раввин сердито перебил:

- Хорошо. На худой конец можно сказать речь всего за пару сотен, но будет чуточку с юмористическим оттенком.

Вот! Именно это я и хочу.

Наверное, я плохой еврей. Что поделаешь? Какая колыбельная, такое дитя. А у меня было то, что я уже говорил, и ещё дребезжащий вальс «Дунайские волны» на рассохшейся шарманке. В каждом местечке свой шнорер. Ну, попрошайка, нищий. И у нас был. Оба старенькие – и он, и шарманка. Мы, дети, подавали ему куски хлеба и крейцеры. Зимой он заходил погреться в бакалейную лавочку моего отца, обязательно рассказывал анекдот. Почему-то всегда про жениха и невесту. Меня выставляли на улицу, но у детей же длинные уши,

Конечно, глупо еврею рассказывать еврейский анекдот еврею. Он так вас слушает, как ему сверлят зуб. Весь скривится: «Старо!»

Но, уважаемый, что в мире новенького? Всё в мире старо, как мир. Мой друг Карел Чапек считает: анекдоты придумали ещё питекантропы. Просто меняется антураж. Это же фольклор. Как русские былины, горловое пение кочевников, арабские сказки.

А что делать еврею, если он не русский, не монгол, даже не араб? Он себе сидит, немножко торгует, шьёт, даёт в долг за процент, играет на скрипке, немножечко маклер или не знаю, какой у него гешефт. А вечером садится за стол. Покушать? Спасибо, уже покушал. Нет, он садится подумать. Открывает Тору – и думает. Можно подумать, что до него не думали Моисей, Авраам, Иаков, Давид и его сын Соломон. Но еврею же надо всё попробовать самому. Зачем? Где смысл? Вы же понимаете, бессмыслица – не тот товар, который еврей покупает. Но нам всучили сумасшедший дом за сумасшедшие деньги. Вот как теперь. Нет, вы только подумайте: нам надо сидеть в концлагерях, гореть в крематориях, становиться золой?!

Я вам расскажу один анекдот. Это ещё из той моей книги «Настоящие еврейские анекдоты»    .

Якуб похоронил жену. Идёт из крематория с шурином. Шурин несёт урну с прахом дорогой покойницы. Идут молча, погружённые в скорбные думы. Вдруг приморозило, ноги разъезжаются на голом льду.

– Благословение благословением, - говорит Якуб шурину, - но сыпь под ноги пепел, а то упадём!

Мы так шутили. А сейчас нашим прахом засыпана вся Европа, как Помпеи пеплом Везувия. Не скользко? Понимаю, не то место про такое смеяться… не то время… А вы можете мне дать другое время и место?

Реб Зусман из Майзелевой синагоги каждый раз, когда я к нему приходил, обязательно спрашивал: который час? Я думал, ему нравится мой мозер с двойной крышкой. Доставал часы, показывал Зусману. И ребе каждый раз повторял: «Дом горит, а часы идут». Эйн зах. Одно и то же. Как будто боялся, что я не запомню.

И рад бы забыть. Но… дом еврея всегда горит. Часы еврея всегда идут. Почему? Почему горит или почему идут? Почему горит, объяснять не надо. А часы идут, потому что еврей сам себе – и часы, и часовщик.

«Дом горит, а часы идут» - вот еврейская логика. А логика нам важнее, чем смысл.

В гимназии мне противней всего было зубрить неправильные греческие глаголы. И решать дурацкие задачи про бассейн с двумя трубами: в одну вода вливается, из другой выливается. И такая же идиотская: некто вышел из пункта А в пункт Б, а навстречу ему другой. Давно не виделись. Известно расстояние между А и Б, время, когда вышли те двое, и, допустим, пять километров в час. Вопрос: где они встретятся?

Давайте трезво смотреть на мир. Где встретятся, например, Фишман и Розенбаум? В синагоге? Вы хорошо о них думаете. И про время, где мы сейчас. В концлагере! Вот где встретятся Фишман и Розенбаум. И ещё хорошо, если не в крематории, а в очереди за баландой. Там иногда можно поговорить.

Сегодня я два часа стоял за ужином. Вчера они назвали эту баланду кофе, сегодня – супом. Разницы нет. Черпак помоев. Но, если повезёт, горячих. Передо мной стоял Адольф Горовиц. Нет, не пианист. Даже не скрипач. Просто Адольф Горовиц. Если останется время, я кое-что расскажу про еврейскую скрипку… Но время, как деньги – кончается в самый неподходящий момент. Так вот… Горовиц получил черпак в свою миску. Он трясётся над ней, словно она работы Гварнери. Так трясся, что на этот раз споткнулся и, конечно, упал. Еврейское счастье! Даже вылилось не на себя, а в грязь. Весь его ужин. Он так плакал! И я плакал, хотя у меня была миска помоев. Я хлебал их и плакал, я кричал, как царь Давид: «Были слёзы мои мне хлеб день и ночь». Конечно, я кричал про себя.

А плакал так, что даже смешно. Полачек, сказал я себе у тебя будет целая вечность чтоб плакать, а смеяться кто знает. Не все евреи это понимают. Они понимают форшмак, цимес, гусиные шкварки… Кто спорит? Мазл тов и кушайте на здоровье, если когда-нибудь будете живы!

Слёзы были евреям и хлеб, и бульон, когда даже кур ещё не было. Были одни сплошные погромы. После ещё одного евреи прибежали к раввину. «Ребе, сколько это будет ещё продолжаться? Мы уже не в состоянии выдержать!» Раввин покачал головой, как будто это глупый вопрос. «Евреи! Не дай Бог, чтобы это продолжалось столько, сколько вы сможете вытерпеть!»

Мы действительно, как дети: любим задавать вопросы. Знаете, чем мёртвый отличается от живого? Он не спрашивает. Даже не удивляется. А мы спрашиваем. Главное нам – спросить. Спросить десять раз подряд нам вкуснее фаршированной щуки. Вот, допустим, встречаются два еврея.

- Моё почтение, пан Козинер. Куда идёте?

– А куда мне идти?

- Здоровье в порядке?

– С какой стати ему быть не в порядке?

- А дети?

- А что им сделается?

- Как идёт торговлишка?

– А как ей ещё идти?

– Козинер, почему вы отвечаете вопросом на вопрос?

- А почему бы мне не отвечать вопросом на вопрос?

Наверное, мы – единственный народ, который говорит вопросами. А что? И самое удивительное: вопросы нас не раздражают. Нас почему-то раздражают ответы. Нам всё не так. Даже почему у сороконожки сорок ног. Маленький Беня спросил своего папу:

- Почему у сороконожки сорок ног?

- Сынок, они посчитали.

- Папочка, кто посчитал?

- Ну, они… гои.

Гои, чтоб вы знали, - которые не евреи.

Да, гои всё посчитали. Сколько ног у сороконожки, сколько листиков у тысячелистника… Теперь они взялись за евреев. Я это знаю от шарфюрера Мюллера. Он ведь не только записывает мои анекдоты… иногда его просто рвёт цифрами, блюёт цифрами. Я запомнил только апрель 1942-го: сколько эшелонов с евреями отправлено из Терезина. 1 апреля – тысячу человек в Пяски; вернулось четверо. 18-го – тысячу человек отправлено в Рейновицы; вернулись двое. 23-го – тысячу - в Люблин – один. 26-го – тысячу – в Варшаву – восемь. 28-го – тысячу – в Замосць – девятнадцать. Тысячи.. Тысячи… Тысячи…

Да, они всё посчитали. Конечно, считать может всякий, для этого не надо ума. Я знал в Панкраце одного надзирателя… Он брат одной из прачек с Кашперских гор. Дурак дураком, но мгновенно отвечал, сколько в камеру набито арестованных – 89 или 103. Никогда не ошибался. Он в молодости был пастухом, а пастухи с одного взгляда видят, сколько овец в загоне.

А вот вычислять – тут нужна голова! Хотите пример? Извольте!  Краускопф возвращался поездом к себе домой, в Малую Кдыню. Напротив него сидел солидный господин и читал газету.

«Что этому человеку делать в Малой Кдыне? – размышлял Краускопф. – Почему он едет именно в Малую Кдыню, а не куда-нибудь? Может, это коммивояжёр от Эпштейна едет к Нечередицу? Э, нет, Нечередец давно уже кончил закупки к весеннему сезону. Может, это доктор Лагус едет лечить желудок мадам Дойчман? Да ведь желудок мадам Дойчман давно в порядке. Постой! Мадам Райх недавно ездила в Пльзень… Говорят, сошлась там с зубным техником! Может, это он? Ну, нет! Не поедет же он к ней на глазах у всех… Ага! Дошло! И как это я раньше не догадался? Вотицкие же получили наследство! Значит, это нотариус, который едет по завещанию. Говорили, некий доктор Щедрый с Виноград…» Краускопф наклонился к незнакомцу и, церемонно сняв шляпу, поздоровался:

- Моё почтение, доктор Щедрый!

- Откуда вы меня знаете? – удивился господин.

– Я вас знаю? Я вас вовсе не знаю! Просто я вас вычислил.

Мы вычисляем. Они считают. Но во всём почему-то виноваты евреи. Где смысл? Ведь сколько их?! И сколько нас?! Но они решили вычесть нас из себя, чтобы им стало лучше. Жуткая глупость!

Когда я рассказываю анекдот, шарфюрер Мюллер молчит.  Когда он говорит про эшелоны, он хохочет. Ему смешно, что пустой эшелон гонят обратно с одним евреем.

В «Лидове новины», кода я там работал, я рыскал по всей Праге, искал сенсацию. Репортёра ведь ноги кормят. А, оказалось, величайшая сенсация – это обычная жизнь. Есть дом. Есть семья. Есть хлеб. Есть вода. Есть тепло. Есть свет. Даже этот огарочек – великое чудо. Такое же, как евреи празднуют в Хануку: веселятся в память о кувшинчике с оливковым маслом, которое маккавеи нашли в разрушенном Храме. Чуточку масла, но его хватило, чтобы светильник горел восемь дней. Это же чудо! А восемь дней – это знаете, сколько? Это же целая жизнь еврея до обрезания!

Но надо спешить. Дом ведь горит. Часы ведь идут. Эшелон идут.  

Когда нас везли из Освенцима в Миттельбау-Дора, один еврей хотел мне подарить крохотную таблеточку цианистого калия… Я не разглядел, таблетка или кристалл… Сказал: у него две. А зачем вдруг такой подарок мне? Оказывается, я – тысячу раз извините! – автор, у которого он прочитал все книги. Я проверил: он назвал все, даже «Рассказы пана Кочкодана». Боже, в 1922-м! Моя первая книга. Удивительный человек! Зачем ему было читать все мои книги? Он ещё уверял меня, что мы знакомы. Как тот маленький рыжий еврей, что ходил в табачную лавку прикуривать сигару от газовой горелки. Прикурит и учтиво раскланивается с хозяйкой. Неделю, другую, третью… Хозяйка не выдержала.

- Азохен вей! Ходите сюда, прикуриваете сигары и даже на крейцер ничего не купите. Так приличные люди не поступают. И вообще, кто вы такой?

- Мадам, что вы говорите такое? Как кто я такой? Да я же тот маленький рыжий еврей, который ходит к вам уже три недели прикуривать сигары!

А с этим евреем мы, оказывается, встречались в кафе «Ашерман» в 39-м. Он заказывал абсент.

Теперь вспомнил его. Этот тип замучил меня рассказами, какие знаменитости что предпочитали заложить за воротник. Его послушать, так все пили абсент: и Рембо, и Ван Гог, и Хемингуэй. И уж, конечно, Оскар Уайльд. Как будто я не знаю без этого типа. Да я сам вам скажу, уважаемый, что говорил Оскар Уайльд про абсент: «После первого стаканчика ты видишь вещи такими, какими хочешь их видеть; после второго – видишь такими, какими они не являются; в конце концов ты начинаешь видеть вещи такими, какие они есть, и это самое ужасное».

Самое ужасное, сэр, что для этого, сэр, совершенно не нужен абсент. И это отвратительно. А я совершил страшную глупость, отказавшись от таблетки. Её кто-то тут же купил и мгновенно стал мёртвым. Даже не мучился.

Удивительно, сколько глупостей способен сделать один человек! Допустим, я. На что я надеялся, когда 15 марта 1939-го в два часа дня эти… ну, эти… вступили в Прагу? Многие встречали их с цветами, колотили в барабаны, свистели в дудки. Многие плакали. А я? Я сжимал кулаки.

Шёл снег, сразу таял, земля размокла. Пушки вязли в грязи. Одни радовались, другие плакали. Но мало кто понял: в Прагу вступила чёрная смерть. Понял Йозеф Фридман, он бежал из Вены, спасался от Гитлера. Я подарил ему роман «Михелуп и мотоцикл». Там есть сценка, когда бухгалтер Михелуп слушает по радио речь Гитлера. «Хватит болтать, пан Гитлер! Бухгалтер Михелуп лишает вас слова». Щёлк – и фюрер смолк.

- Пан Полачек, я сделал, как вы написали в книге: купил телефункен, принёс в свою комнату, поймал Берлин, речь Гитлера, включил на полную громкость – и щёлк! Понимаете, пан Полачек, я выключил фюрера!

Но, оказалось, это Гитлер выключил Йозефа Фридмана. Когда Фридман увидел танки со свастикой, он выбросился с пятого этажа.

С первого дня они… ну, эти… ввели запреты для евреев. Нашить жёлтый магендовид там, где сердце. Сдать драгоценности. Деньги в банке взять только, предъявив справку, что вкладчик - арийского происхождения. А где взять справку? В полицейском управлении на Перштине? В Стршешовице, в управлении по борьбе с евреями? Ротшильд, точно, не смог бы получить свои денежки.

Евреям запретили любую торговлю, врачебную практику, адвокатуру, преподавать и учиться в университетах, брать книги в библиотеках и даже у знакомых. Читать газеты. Нельзя посещать театры, музеи, филармонии. Покупать выпивку и сигареты (только на чёрном рынке).

7 апреля 1940-го нам запретили покупать фрукты, орехи, шпинат, миндаль, изюм, лук, чеснок. Чем теперь пахнуть еврейской кухне? Только мышами. Ведь евреям нельзя держать кошек. Собак. Голубей. Канареек. Не помню, а попугаи разрешены евреям? Я бы не разрешил. Вы же знаете про провизора Феликса Танцера?

Танцер просто зашёл купить подтяжки. А хозяин галантерейного магазина научил своего попугая: как только войдёт еврей, сразу кричать: «Жид, жид!» Танцер сперва испугался. Потом разглядел попугая. «И вам не стыдно? И вы ещё будете обзывать кого-то жидом? С вашим-то носом?».

Однажды я рассказал этот анекдот знаменитому психиатру д-ру Офенгейму. В молодости я бывал на его лекциях. Помню, он продемонстрировал студентам больную.

- Молодые люди, перед вами тяжёлый случай прогрессивного паралича. Больная не может назвать своё имя, не помнит свой возраст, адрес, даже не может ответить: она женщина или мужчина? Но если спросить, кто привёз её в нашу клинику, злобно кричит: «Жиды!».

Конечно, студенты проверили. На все вопросы больная молчала, а когда спрашивали, кто привёз её в клинику, вопила: «Жиды!».

- Теперь вы видите, как мало надо мозгов, чтобы быть антисемитом?

Так профессор Офенгейм закончил лекцию. Действительно, выдающийся диагност. Он ещё в 1926-м прочитал «Майн кампф» на итальянском языке, сделал даже доклад в еврейском общинном доме, читал нам вслух, что пишет Гитлер. Все только смеялись: это же бред сумасшедшего. «Да, господа, Адольф Гитлер – тяжёлый больной, но он может стать рейхспрезидентом.

Профессор немного ошибся - Гитлер стал не рейхспрезидентом, а рейхсканцлером. Когда это случилось, Офенгейм из Праги переехал в Австралию. А я даже в марте 39-го не сразу понял, что в Прагу ворвались полчища попугаев с танками, пушками, самолётами.

Мне не смешно, что евреям запретили держать канареек, - в детстве я очень хотел канарейку.

А не ходить по тротуарам ещё не смешнее. По одним улицам нам разрешили ходить каждый день, по другим – только по выходным. Запретили ходить по Горностаевой, но в Праге нет такой улицы.

Да, совсем забыл: нам же запрещено дирижировать! Как будто мы только и делаем, что дирижируем. Хотя, если иметь в виду, как мы разговариваем, то да. Вы заметили? Если холодно, не хочется говорить. Слушать, пожалуй, тоже. А вот взять скрипочку… Но нам же нельзя иметь музыкальные инструменты, всё надо сдать: скрипки, кларнеты, пианино…Конечно, дирижёрские палочки.

Адвокат Опперман из Брно пианино сдал. Но пропустить Четвёртую Бетховенскую симфонию было выше его сил. Он бы сошёл с ума, если бы не пошёл на концерт. Чтоб вы знали: меломаны – это евреи вдвойне. Опперман надевает хороший костюм – конечно, без жёлтой звезды, покупает билет на самое лучшее место. Оглядывается: через два ряда – знакомый адвокат, тоже меломан. В антракте коллега говорит пару слов капельдинеру, тот звонит в гестапо и Оппермана арестовывают. Зато он услышал Бетховена!

А я? Что я услышал, если подумать? Нет, я лучше расскажу то, что вчера рассказывал шарфюреру Мюллеру.

В Раве Русской очень хвалили раввина Лурье. Его слушали, разинув рот. Однажды он, как Цицерон на Катилину, обрушил своё красноречие на отцов семейств, нарушающих супружеский долг. Реб Лурье распекал женатых евреев, которые посещают бордели. В этом месте шамес прищёлкнул пальцами.

 

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>

БЛАГОДАРИМ ЗА НЕОЦЕНИМУЮ ПОМОЩЬ В СОЗДАНИИ САЙТА ЕЛЕНУ БОРИСОВНУ ГУРВИЧ И ЕЛЕНУ АЛЕКСЕЕВНУ СОКОЛОВУ (ПОПОВУ)


НОВОСТИ

4 февраля главный редактор Альманаха Рада Полищук отметила свой ЮБИЛЕЙ! От всей души поздравляем!


Приглашаем на новую встречу МКСР. У нас в гостях писатели Николай ПРОПИРНЫЙ, Михаил ЯХИЛЕВИЧ, Галина ВОЛКОВА, Анна ВНУКОВА. Приятного чтения!


Новая Десятая встреча в Международном Клубе Современного Рассказа (МКСР). У нас в гостях писатели Елена МАКАРОВА (Израиль) и Александр КИРНОС (Россия).


Редакция альманаха "ДИАЛОГ" поздравляет всех с осенними праздниками! Желаем всем здоровья, успехов и достатка в наступившем 5779 году.


Новая встреча в Международном Клубе Современного Рассказа (МКСР). У нас в гостях писатели Алекс РАПОПОРТ (Россия), Борис УШЕРЕНКО (Германия), Александр КИРНОС (Россия), Борис СУСЛОВИЧ (Израиль).


Дорогие читатели и авторы! Спешим поделиться прекрасной новостью к новому году - новый выпуск альманаха "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" уже на сайте!! Большая работа сделана командой ДИАЛОГА. Всем огромное спасибо за Ваш труд!


ИЗ НАШЕЙ ГАЛЕРЕИ

Джек ЛЕВИН

© Рада ПОЛИЩУК, литературный альманах "ДИАЛОГ": название, идея, подбор материалов, композиция, тексты, 1996-2024.
© Авторы, переводчики, художники альманаха, 1996-2024.
Использование всех материалов сайта в любой форме недопустимо без письменного разрешения владельцев авторских прав. При цитировании обязательна ссылка на соответствующий выпуск альманаха. По желанию автора его материал может быть снят с сайта.