ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ПРОЗА

Елена ТВЕРДИСЛОВА (Израиль)

САРРА И АГАРЬ

(Окончание)

Тени дубравы Мамре

Только-только взошло солнце, пробуждая новый день, которому, казалось, хочется еще немного понежиться в ночной свежести. Сарра быстро вышла из шатра, чтобы не опоздать, вместе с миром начать утро, попасть в его ритм, и устремилась к своей любимой дубраве Мамре, не забывая всякий раз добрым словом вспомнить ее хозяина и союзника Авраама аморреянина Мамре, поселившего их с Авраамом у себя после возвращения из Египта. С наслаждением наблюдала, как сверкают между ее листьями блики росы, как дрожат от едва заметного дуновения ветерка и словно задерживают дыхание вечности. Разноголосица птиц, перелетающих с ветки на ветку, наполняла дубраву особой жизнью: взмывая вверх, они будто соединяли земные просторы с небесными, очерчивая одному Богу видимое пространство. Свет начинал играть с первыми лучами солнца среди ветвей разросшихся дубов, в шапках которых всегда найдешь отдохновение, а ведь листочки – маленькие и колючие, не листочки даже, а шипы, всё равно в самую жару несут прохладу, и, словно провожая его заход, гас самым последним. Огромные исполины и пробивающиеся молодые дубки из недавно упавшего желудя,  с темными и светлыми листьями, рисунок которых ни с чем не спутаешь, каким бы мелким он ни был, будто струны Псалтири, перебираемые ветром; с большими, в несколько обхватов стволами, такими могучими, что один взгляд на них успокаивает и внушает уверенность: всё будет замечательно, мы тебя от всех бед защитим… Священная моя роща с дубами и тернистыми лесами! С грустью смотрела Сарра на то, как сохнут и опадают к зиме листья, страшась, что не вырастут новые, не наступит еще один год, но с появлением почек пробуждались  в ней и новые ростки ожидания, они росли и крепли вместе с дубравой,  которой она была сразу и владычица, и раба. И тут ее окликнул Авраам. Он сидел при входе в шатер.

– Очень сильный зной, Авраам, тебе лучше спрятаться в тень, – сказала мягко Сарра, зная, как не любит муж, когда проявляют излишнюю заботу о нем.

– Что ты всё печешься обо мне, как о старом и немощном? Я многое должен успеть во исполнение воли Бога, и ты это знаешь, моя пророчица!

– Тем более спрячься от солнца, – увещевательно проговорила Сарра.

– Я жду тени, – лишь ответил Авраам и возвел очи к небу.

– Как хочешь, – сказала Сарра, и пошла в шатер. И тут Авраам, увидал перед собой трех путников, Един в Трех Ликах… Шли ему навстречу, а за ними будто рос и поднимался дуб – большой, мохнатый, на ощупь колючий и в то же время ласковый… Стремительно бросился вперед, прямо к ним, еще не понимая, кто они, зачем идут к нему, и сразу легкая, как от крыльев огромной птицы, тень распласталась над ними, словно вводя Авраама в волшебный круг. Вот – таинство, - подумал Авраам: «Владыка! Если я сумел обрести благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего!..» Сразу понял, Кто перед ним, низко им поклонился и добавил, употребив всё свое красноречие: «Будьте ко мне благосклонны! Снизойдите до меня! Сейчас Вам принесут воды и омоют Ваши усталые ноги. А я угощу Вас хлебом, чтобы подкрепились Ваши сердца, уставшие с дороги. И Вы сможете продолжить Свой путь дальше, но остановитесь, раз идете мимо раба Вашего!»

– Что ж, пусть будет по-твоему, – отвечали ему три мужа, от которых исходила  такая особая, таинственная сила, что Авраам и скрывать не стал, что уразумел: перед ним – Сам Господь! И с Ним – Ангелы.

Он стремглав кинулся в шатер, хорошо, что жена никуда не успела уйти, и громко крикнул: «Сарра, замеси поскорее три саты лучшей муки и испеки пресные лепешки. А я побегу к стаду, возьму самого нежного теленка…» Велел молодому пастуху тотчас его освежевать и приготовить как положено.

Потом взял масла, которым так гордилась его Сарра, молока – коровы, козы и верблюда, зажаренного уже на огне теленка, сколько хлопот доставил, убежал, пришлось ловить, но и радости… Поставил яства перед гостями. А сам отошел в сторону и, встав поодаль, у дерева, когда-нибудь назовут его Мамврийским дубом, молча наблюдал за трапезой. Странники ели с явным удовольствием, наслаждаясь не только трапезой, но и скромностью пригласившего их хозяина, который сам всё делает и  угощает, но при этом не счел достойным разделить с ними вкушение пищи.  

Где же твоя жена Сарра? – вдруг спросили Авраама гости. – Тут, в шатре. – И отчего-то смутился.

   Помни, я опять буду здесь, у тебя, ровно через год, – заговорил один из них, – и у жены твоей к этому времени уже родится сын.

Сарра внимательно следила за необычной встречей, стесняясь показаться перед паломниками, но услышав сказанное, не сдержалась и невольно про себя усмехнулась.

И тут спросил Господь Авраама: Отчего это рассмеялась Сарра, сказав: «Неужели я действительно могу родить, когда я состарилась?»

Смущенный этим, Авраам постарался пояснить, что они с женой уже в летах преклонных и добавил, потупившись: «У Сарры прекратилось то, что обыкновенно бывает у женщин», –  от этого ему вдруг стало грустно и одиноко, он почувствовал, что их время надежд и упований далеко позади.

Есть ли что трудное для Господа? – спросил Авраама Господь. И окончательно смутил его.

Но Сарра испугавшись, ведь могла своим неверием обидеть Господа,  поспешила сказать в оправдание: «Нет-нет, я не смеялась…»

Господь, однако, перебил ее и ласково, но с укоризной добавил: рассмеялась!

Отобедав и побеседовав так – спокойно и чинно, гости встали и откланялись. Авраам пошел их проводить. По дороге остановился Господь и проговорил – то ли ему, то ли своим спутникам:

Нет, не утаю от Авраама, что избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя ходить путем Господним, творя правду и суд. И исполнит Господь над Авраамом то, что сказал о нем.

Авраам почувствовал, что ведом Богом. Но еще немало событий ему пришлось пережить, прежде чем он это осознал.

А потом таинственные путники, расставшись с Авраамом, направились в Содом и там постучались к Лоту, племяннику Авраама, тот встретил странников радушно и гостеприимно, за что ему с семьей пришлось бегством спасаться из Содома.    

Испытания Гераром

Гнев Божий пал на голову жителей Содома и Гоморры, так что вопль их  разносился далеко за пределами этих городов, и катастрофа, уничтожившая их, заставила сняться с места Авраама и Сарру: тяжелые, удушливые запахи стелились над долиной Мамре, выходя из котловины Сиддим, гнали их со всеми стадами к югу, где Авраам поселился с семьей между Кадесом и Суром. Однако на какое-то время ему пришлось задержаться в Гераре.

И тут… «Мой Бог, ну почему человек так простодушен и повторяет одни и те же ошибки, - причитала Сарра, не хотела вспоминать – нельзя зло держать на мужа – как отрекся от нее Авраам в Египте, ну что ж, проявил слабость, но под защитой Господа был даже вознагражден за собственные переживания… И что же? Ничему это его не научило? Как же так, ты, который никогда не сомневался в том, что я должна вскоре понести и родить именно от тебя, ты слышишь, Авраам, твоего сына Исаака, ты в который раз! отрекся от меня, зачем ты представил Авимелеху, ведь он – филистимский царь, и что захочет, то со мной и сделает,  как свою сестру? И когда? Чуть ли не накануне столь важного для нас с тобой, долгожданного события!.. Ах Авраам, Авраам, ты позволил ему взять меня в жены? Неужто я по-прежнему так хороша, что на меня может позариться царь Герарский?»  Откуда было знать Сарре,  что Авимелеха привлечет ее красота и на долгие годы сохранившаяся молодость, какая бывает у нерожавших женщин, детей у него своих не было, да к тому же окружавших его женщин посетила какая-то странная болезнь, чрево их замкнулось, об этом подумать страшно, Авимелех от них скрывался, боясь, разорвут от злости на части, узнав, зачем ему надобна Сарра. А если говорить начистоту,  не только это заставляло его искать близости с ней. Не последнюю роль, бес попутал - сыграла откровенная корысть: давно известно, что «отец есть царь», как дословно объяснила для себя его имя Сарра, и этот царь вынашивал мечту если не породниться, то, по крайней мере, тесно сойтись  с богатым и могущественным ее «братом».    

А что получилось? Защитил ее, однако, от всех этих хитрых интриг не праведный муж, а Господь, явившись во сне Авимелеху:

 Ты умрешь за женщину, которую взял, ибо у нее есть муж. 

О, Боже, благодарю тебя за высокое Твое правосудие! Охранитель святости и чистоты, Ты научил меня блюсти ее и стал моим верховным защитником!  

– Но ведь он сам мне сказал, что Сарра  – «моя сестра»! – вопил, оправдываясь изо всех сил, царь Герарский. – Я совершил это по простоте душевной, руки чисты мои – ее они не коснулись, – взывал растерянный  Авимелех к Господу, упав на колени. – Прости, меня за намерения мои грешные!

Теперь же возврати  жену мужу: ибо он пророк, и помолится о тебе, а если не возвратишь, знай, что непременно умрешь и ты, и все твои.   

Утром бросился Авимелех к Аврааму с криком: «Что ты имел в виду, когда склонял меня на недостойный поступок? Зачем лукавил со мной? Неужто тебе неведомо, что у нас в Гераре нет ничего преступного в том, что незамужнюю женщину берут в мой гарем, более того, это – честь для нее!»  

– Погоди, – остановил его Авраам, – я нисколько не лукавил,  Сарра и вправду мне сестра, но не родная, а сводная, разве тебе не ведомо? А еще подумал я, - и  голос его до этого спокойный и ласковый, стал вдруг как из металла сделанный, – нет в твоих местах страха Божия, а коли так, убьют меня за жену мою, и никогда уж нам не испытать радости родительского счастья. По обетованию Божьему, должен у нас родиться сын, и Господь даже его уже нарек именем.

Царь Герарский собрал мелкого и крупного скота, рабов, рабынь и в их сопровождении вручил Аврааму Сарру со словами: «Перед тобой расстилаются мои луга и поля, моя земля, которая плодоносит, тебе принадлежит со всеми ее просторами, живи, где душе твоей будет угодно». А потом обратился к Сарре и протянул ей лично, в знак особого почтения и извинения, тысячу сиклей серебра и покрывало, которое скроет ее от посторонних глаз: «Ты перед всеми оправдана!» Так хороша была Сарра, несмотря на свой преклонный возраст.

Тронутая искренностью Авимелеха и щедростью его даров, Сарра попросила Авраама помолиться за царя Герарского и за его жен, ибо все они, в том числе и рабыни, по крайней мере, так поговаривали, страдали бесплодием. Бог услышал просьбу Сарры и  всех их исцелил.

За Сарру  Я заключу в доме Авимелеха всякое чрево.     

И обрадованная Сарра стала ожидать обетования Божеского потомком, ощутив на себе всю безмерную силу Господа и его водительство, изначально связавшее их брак с Авраамом и укреплявшее на протяжении всех их скитальческих лет сознание того, что скитания Авраама определены Богом и подчинены Его зову. Не легко, однако, было согласиться и принять его безоговорочную веру  в Господа.

Рождение Исаака

Поздняя радость – самая чистая, ясная, светлая. Так думала Сарра, ощутив в своем теле  прилив новой силы  – чуда, которое до этого лишь представляла, не зная, что  оно окажется непревзойденным блаженством. Находясь вместе с беременной Агарь, переживая все изменения ее плоти, уверенная, что постигла тайну появления человека в утробе, его развития и прихода в мир, она только сейчас поняла, как далека была от подлинной правды, как когда-то от Самого Бога.  Забыла о возрасте, ее пустеющая грудь наполнялась с каждым днем силой и упругостью, будто у девчонки, она не испытывала ни тошноты, ни головокружения, ни разу не вывернуло, наоборот, всё в ней сияло и лучилось – от легкости той тяжести, без которой не познала бы жизнь. Летящая походка и аккуратный животик… Дни бежали с неимоверной быстротой, и ее распахнувшееся перед радостным мигом лоно оправдало все слезы, пролитые за годы тоски и лишений.

Вначале, когда им с Авраамом Господь открыл срок зачатия их младенца, Сарра  больше всего опасалась, что это нарушит их близость, испортит объятия, в которых само осознание предстоящего события исказит чувства. Какая уж тут любовь, когда все думы о  ребенке, чтобы получился, – рассуждала сама с собой Сарра. Но каково было ее удивление,  в те дни, когда обещанное Богом должно было исполниться, они оба совершенно об этом забыли. В их любви будто началась новая эра, подобная той, что пережили в первые дни после свадьбы. Волновало и возбуждало любое прикосновение, каждый был для другого непознанным, совершенство объятий исключало всякое притворство. Они просто наслаждались друг другом, и ночь, единственная свидетельница их счастья, – медлила с уходом.  Лежа на груди Авраама, Сарра гладила шрамы, оставшиеся на его теле после того, как его хотели сжечь в Уре халдейском – Огне халдейском, и так можно назвать этот город: Я Господь Бог твой, Который вывел тебя из огня халдеев… Костер разожгли, привязали его веревками – туго, накрепко – к столбу, но веревки сгорели, а тело чуть тронуло пламя, оставив на нем лишь следы… Сколько опасности таило  бегство из Ура, как давно это было, но и сейчас страшно становится Сарре при одном только воспоминании… Господь вел Авраама, спасал его, недаром про него говорили: в воде не тонет и в огне не горит…

Всё в жизни Авраама знак и символ: Господь повелел, и, не колеблясь, так будет всегда, что бы ему Господь ни приказал, снимется с места, покинет отчий дом, с родными попрощается,  оставит родину и – в неизвестность, куда пошлет Господь… Его странствования – в Сихем, где была священная роща Море, и где его посетило видение,  в Вефиль –  Бет Эль, Дом Божий, там создал алтарь – каменный жертвенник, возле которого приди и помолись – всё ради Господа. Вера в Бога была  выше любви к Сарре, как и позже – выше любви к сыну, возносила, утверждала упованием, наполняла смыслом.  

Почувствовав в себе неясное, Сарра  будто отрезвела, вспомнила, что говорили ей странные путники, пришедшие к ним в гости, и поняла: неведомое случилось. Это нисколько не нарушило привычного уклада жизни, всё оставалось по-прежнему: следить за маслобойкой, перебирать маслины, одни отправляя на засолку – те, что покрупнее и ярче, а другие превращать  в тягучую, напитанную солнцем маслянистую  жидкость, проверять правильность ухода за сосудами, ходить на базар – за травами – для бальзамов, орехами – не все у них произрастали, и медом: несмотря на то, что своего было предостаточно, в их климате он далеко не самый сладкий, и предпочитала покупать у иноплеменников, которых всегда было в избытке.  И как встарь, брала с собой Агарь, которая не сразу разглядела в Сарре ожидание: «Госпожа моя, ты – не больна ли?» – с тревогой выпытывала ее Агарь, не скрывая, что боится самого худшего. «Что может быть самое худшее? Опухоль?» – «Да», – проговорила Агарь, боясь произнести громко и внятно. «Ты права, девочка, – ответила ей как можно серьезнее Сарра. – Но опухоль моя о ручках и ножках, и даже маленький череночек между… указывает на мальчика». «Что ты такое говоришь, госпожа моя?» – всплеснула руками Агарь, смотря на Сарру как на сумасшедшую. Столько лет мечтала о сыне, вот на старости лет и помешалась. Такие случаи довольно часты, подобные выдумки ложны. Ну да, у нее вымышленная беременность, надо поговорить об этом с Авраамом, чтобы паче чаяния… И куда только Мирьям смотрит? Необходимо следить за больным человеком… Опасения Агарь Сарра уловила сразу: женщина, носящая во чреве, обладает особой чуткостью, не стала разочаровывать ее, пусть думает, что хочется. Всё скоро само раскроется, чего зря суетиться? Вот и посмеемся: больше всего хотелось веселиться.  

И совсем не боялась родов. Это даже хорошо, что уже не молода, думала про себя, какой у женщины может быть в юности опыт? Их приближение уловила с точностью до минуты, зная за собой особенность: если настроиться на ощущение времени, будет жить вместе с солнцем и его планетами, в их беге. Она заранее заготовила свечи, внесла в свою опочивальню, зажгла каждую – одну за другой, с волшебными ароматами,  и закрыла ставни. Вокруг разбросала цветы, украсив ими пол, приготовленные для ребенка простыни, убрала все темные углы, чтоб никаких нигде страхов: только она и Господь, Он и преподнес ей чудо из чудес. С ней осталась одна Мирьям, войти рвалась Агарь, памятуя, как от нее вот так когда-то не отходила госпожа, но Сарра  ее не впустила. «Почему? – не скрывала  удивления Мирьям. – Ты ей тогда помогла, теперь ее черед воздать тебе должное…» «Не хочу, – выдавила из себя Сарра. – А вдруг сглазит?»

Напрасно ты думаешь такое, хотела, было, возразить, но не произнесла служанка, ведь Агарь искренне тебя любит и почитает, и потом – это такое великое событие: рождение сына! Но  кто в такие мгновения спорит с роженицей?

– Мы справимся с тобой вдвоем. Ведь с нами Господь!          

Ее ложесна отворились, как отворяются ставни, чтобы впустить в дом свет. Сарра не чувствовала боли, ее дыхание прерывалось одновременно со схватками, она напряженно сосредоточилась на маленьком, головка которого вот-вот покажется, еще немного, не успел выйти в новый мир из теплого потаенного укрытия, как открыл рот, вдохнул свежего, неведомого ему до того воздуха, и громко закричал, будто приветствуя всех.

– Какой очаровательный голосок, – сказала Сарра подошедшему к ним Аврааму. – У него всё будет такое же замечательное, - ответил, взяв Исаака на руки. «Он воссмеется и возрадуется… Ну, здравствуй, долгожданный мой сын! Шалом! А как мы с твоей матерью посмеивались над собой…»

Выходя, он чуть не споткнулся о лежащую на полу Агарь.

– Ты что тут делаешь? – удивился, помогая ей подняться.

– Госпожа... – начала Агарь и зарыдала, – госпожа меня к себе не пустила, а я так хотела быть с ней, поддерживать ее…

– И ты прекрасно с этим справилась. Совсем необязательно держать за руку…

Агарь успокоилась и спросила доверчиво: «Но ведь первенец – мой Измаил? Разве нет?» Авраам словно не слыша вопроса, поцеловав ее в лоб, как делал всегда, когда встречал Агарь – будто благословляет, и покинул шатер. Он торопился вознести Господу свои благодарственные молитвы, пока Сарра держит на руках младенца, давая ему впервые налитую молоком грудь. И хорошо, что ушел, не видел, как она тихонько сама с собой смеется: «Подумать только: всё это сотворил Бог!»

Ну и дела! Мало того, что родила в старости, но еще и грудью кормит, и молока в персях Сарры столько, что ничем прикармливать мальчика не требуется, он пил много, с жадностью и, что особенно трогало Сарру, был аккуратен с ее сосками, ни разу их не укусил. Чудесный растет у меня сын, приговаривала она всякий раз, беря его на руки и протягивая грудь, которую он быстро научился брать сам, потом клал на плечо матери голову, чтобы вышла отрыжка – грепс, и не пучил животик, и сладко засыпал. Она никому не доверяла укладывать его спать, не уставала носить на руках, особенно, когда резались зубки и лишали его покоя.

Как заповедал Бог, на восьмой день Авраам сделал Исааку обрезание –  брит, что и означает завет, пожалуй, на этот раз до конца уразумев связь этого непростого действа в союзе с Богом  и призывая всех совершать данный обряд своим сыновьям именно в этот день, одновременно с наречением имени.  Во время обряда, показавшего полное послушание Авраама Богу, пророк молился Господу с благодарностью за  осуществленный в нем «договор» с человеком: всякий обрезанный отныне – из  народа Авраама.   

Когда наступил срок отнять мальчика от груди матери, Авраам, глядя на его круглую курчавую головку и бойкие ножки, подумал: быстро вырос! Надо бы гостей созвать по такому случаю. «Как полагаешь, душа моя?» – Сарра с радостью откликнулась и добавила: побольше пусть будет грудных младенцев, да смотрите, чтоб без кормилиц – предупредила! «Ты, кажется, что-то задумала, владычица?» – спросил Авраам, увидав ее в голубом одеянии неба, – «Престол славы», – и больше не ответила ничего, лишь усмехнулась: после рождения Исаака улыбка не сходила с ее уст. Исаак, всегда веселый и всем довольный, по-детски восторженно участвовал в семейных торжествах,  вот и устроил отец пир в честь завершения важного для ребенка периода, посадив его вместе со всеми гостями, родней и домочадцами, коих было видимо-невидимо,  и открыл свои закрома: добрые напитки, запеченное молодое мясо, разного рода хлебы и рыбы – несколько дней пировали, но не съели всех угощений. Да кого удивишь обилием еды? Поразило не это: как только какой из младенцев начинал плакать, Сарра немедленно брала его на руки, прикладывала к груди и ребенок, с наслаждением вбирая в себя сладкое, жирное – почти сливки! – материнское ее молоко, блаженно затихал. Долго потом шли пересуды очевидцев, никто не хотел, не мог поверить, чтобы старуха… а молока вдоволь, ребенок ее не знает ни слез, ни крика, само воплощение – и прежде всего внешнее – Авраама, будто доказывает: я – сын своей матери и своего отца, это вы причислили их к старикам, а напрасно.  Сарра после такого молочного пиршества больше всего опасалась осложнений, какие обычно бывают, когда отнимают ребенка от груди – за Исаака, вдруг спать перестанет, капризничать будет, но и за себя тоже, грудь раздуется, окаменеет, как случилось с Агарь, вместе пришлось сцеживать жидкость, похожую на молозиво, которое прибывает в первые часы после родов. Молоко Агарь долго уходило, мучая ее, и какого же было удивление Сарры, когда заметила, что грудь ее молоко покинуло сразу и столь же незаметно, как и пришло, словно не бывало, поверить не могла, что еще несколько часов назад сочилась густая маслянистая жидкость. Целебность человеческого молока ставила выше всех лекарств, и если кто прибегал к ней с просьбой спасти умирающего от истощения, давала неизменный совет: найдите кормилицу или берите козье, у козы добрый нрав, ее молоко лечит душу, нервы. Вот, что сотворил Господь, пообещав заранее: Сарра будет кормить детей грудью!  Так-то, милые мои – не одного своего Исаака, а всех, кого ко мне вы принесли!

Устав от гостей и праздника, Авраам возвращался к себе в шатер, когда разглядел в темноте чью-то фигуру, присмотрелся, Агарь в накинутом на голову покрывале – не отличил бы от других женщин, не будь такими яркими и большими ее глаза, стояла в стороне и ждала, когда Авраам узнает ее и окликнет.

– Что-нибудь с Измаилом? – кинулся к ней испуганно, заметив, что Агарь вот-вот заплачет.

– Почему ты не устроил такого пиршества моему мальчику? – спросила  с досадой и невыплаканные слезы побежали по щекам.

– Да потому что ты – молодая, здоровая, захочешь – родишь еще, всё у тебя сложилось удачно, ты должна помнить об этом всякий миг, девочка, а Сарра – не  тебе мне говорить об этом, уже не могла по летам родить, тем более вскармливать, но Господь послал нам счастье, и она познала материнство во всем его богатстве. Разве могли мы не отметить такое исключительное событие – не возблагодарить Господа и не поделиться радостью со всеми? Ты не должна обижаться на меня и Сарру. Для нас Измаил и Исаак – братья, и мы должны с тобой воспитывать их как близких, в любви и доверии, а не как соперников – в ревности и зависти. От этого никто  не выиграет: ни мы, ни они.

– Но ведь твой истинный первенец – Измаил? – спросила в очередной раз Агарь с  упором на слово «первенец»  и впервые прямо посмотрела на Авраама, чего давно себе не позволяла. – Помнишь, сам говорил мне об этом? Обещал, что будет именно так!

– Я? – Авраам с удивлением и так же прямо взглянул на Агарь. – Не припомню, чтобы было такое. Ну ладно, уже поздно, иди спать и не забывай: для каждого у Господа – своя стезя. Негоже нам ходить чужими тропами. Доброй ночи!    

Изгнание

Быстро летели годы. В отличие от Измаила, шумного и озорного, Исаак был на редкость спокойным и послушным ребенком, будто светясь нечаянной радостью родителей, которую им же и подарил. И эта радость невольно передавалась старшему брату, тот любил с ним играть, не случайно же в его имени для него звучало слово «игра» – мезахек, но тогда и имя его должно было звучать немного по-другому – не Ицхак, как тогда было принято, а Исхак, однако никто этого Измаилу не растолковал, а жаль, может, пойми он сразу истинный смысл имени своего братика, ведь цхок – это смех, и всё остальное сложилось бы иначе. Радующийся, смеющийся всегда поделится своей радостью с близким. А пока Измаилу разрешалось в присутствии взрослых брать его на руки, а когда Исаак начал ходить, повел его на водопой – пусть посмотрит на животных и воду, окруженную красивыми берегами. Черноглазые и курчавые, мальчики хорошо друг с другом ладили, и глядя на них, трудно было поверить, что они сводные, так были похожи. Пока однажды Агарь, подозвав к себе Измаила, не сказала ему: «Не забывай, что первенец – ты, и не ходи за Исааком, как раб за господином!» Измаил расстроился: ему приятен был нрав Исаака, с удовольствием пускался с ним играть в те игры, от которых сам уже отошел, но всё еще они его тянули к себе, в чем нелегко было признаться взрослым. Но и слова матери больно задели, и начал потихоньку играть в Исава, внушая тем самым младшему брату, кто в будущем полноправный хозяин. Кроткий и внимательный, Исаак был привязан к Измаилу и даже гордился дружбой с ним, не сразу уловив причину внезапной к нему перемены. Однажды обиделся Исаак, когда позвал его поиграть с ним в палки, а тот резко его оттолкнул. Громко заплакал Исаак, задетый за живое, и закричал: «Зачем ты гонишь меня, Измаил?»

– Я старше тебя и не ты меня, а я должен принимать тебя в свои игры.

– Но почему, почему? – не унимался Исаак.

– Я – первенец, а ты – последыш, и знай свое место, - вдруг дерзко осадил брата. Впервые в своей жизни Исаак печальный вернулся домой.

 Всё разъяснила мать, когда подойдя к ней, Исаак недоуменно спросил: «А кто такой первенец?»

– Это – ты, мой дорогой, – сказала ему Сарра, учуяв недоброе: – Почему ты об этом спрашиваешь?

– Измаил презирает меня и насмехается надо мной, утверждая свое первородство… Что я ему сделал?

Как, над ее сыночком, ее ласковым и добрым Исааком издевается сын рабыни? Служанки? Наложницы? Возмущению Сарры  не было предела, увидав ее, закипающую в гневе, Мирьям с ходу кинулась успокаивать госпожу:

– Тебе не идет горячиться, – останавливала бушующую в ней стихию. – Не сердись на Агарь, сердись на себя – ты захотела, чтоб Агарь родила вместо тебя сына, ты приблизила ее, ввела к ней Авраама. Чего же теперь хочешь, Сарра? – Но госпожа слушать ее не желала.

– Ты всегда ее оправдываешь, а она ведет себя неблагодарно и неблагородно. Сразу видно, что она выскочка, а не достойная женщина! Я заметила, как вызывающе она держалась на нашем семейном пире по случаю отнятия от груди Исаака, но ничего ей не стала говорить, надеясь, сама образумится.

– Послушай меня, Сарра, – как можно мягче завела Мирьям разговор. – Поставь себя на ее место. Поменяйся с ней ролями. Теперь и ты – мать,  именно тебе ее понять!

– Такое я не стану понимать никогда! – резко оборвала служанку Сарра. – Если она беспокоится за своего Измаила, которого я тоже люблю, ведь вырос на моих руках, пусть бы пришла ко мне и поговорила со мной, многое нас соединило, Авраам – отец наших сыновей! Сообща мы с ней нашли бы выход. Но ставить условия, заводить интриги и натравливать одного брата на другого? Это недопустимо, и в моих владениях я  подобной борьбы за первородство не допущу. Не нам решать: Исаак – Божий промысел!

О, если б могла Сарра заглянуть в будущее, может, увидела б то, против чего восставала вся ее природа: как будут делить и бороться в праве за первенство ее внуки: Исав и Иаков под руководством матери Ревекки, внучки Нахора. Сарра исповедала старое еще правило, не правило даже, а закон, который оставался незыблемым и для Фарры, и для ее Авраама, все они – одна семья. Но в семье каждому отведено положенное ему место, и негоже вырывать друг у друга право на наследство, данное Господом.

Всем своим видом Сарра дала понять Мирьям, что обсуждать им больше нечего, и та вышла из шатра, однако успокоиться Сарра никак не могла. В ней чередой возникали козни и капризы Агарь, на защиту которой неизменно вставала Мирьям, ссылаясь на возраст и недостаток в той воспитания, за что Сарра всегда была ей потом признательна не только потому, что худой мир лучше доброй ссоры. Нет, ей просто было жалко сироту, которую давно воспринимала как близкую родственницу, у Агарь никого, кроме нее и Авраама, в сущности, не было, а жизнь требовала себя утверждать, толкала на неразумные поступки, подчас порождая ненужное сопротивление, заставляла быть всё время начеку и никому не доверять. Но сейчас она была бесповоротно настроена против Агарь и, не дожидаясь, пока Авраам вернется с поля, пошла к мужу, чтобы высказать всё, что накипело на душе.

– Выгони наглую египтянку! – закричала, завидев Авраама издали и не стесняясь людей, которые были неподалеку. Авраам не видел никогда жену такой возбужденной и разгневанной, ужас охватил его: что-то случилось с Исааком? Ему навредила Агарь?

– Сарра, милая, что стряслось? Успокойся,  что за спор у вас вышел? – Понемногу  сомнения рассеялись, и стало ясно, в чем дело, вспомнил недавнюю встречу у шатра с Агарь, ее навязчивый вопрос, которому, увы, не предал должного значения.

   – Прогони ее вместе с Измаилом! – повторила Сарра и произнесла твердо и звонко, как на суде: – Не наследует сын рабыни, мы с тобой сделали ее свободной, с сыном моим Исааком! Напрасно лелеет Агарь мечты о наследстве и первенце – не видать ей того, что по праву принадлежит нашему единственному и законному! наследнику  Исааку. Не забывай, он – сын обетования!

Слова Сарры больно задели Авраама, показались несправедливыми, хоть и понимал, в чем корень обиды Сарры. Но еще больше его опечалила злобность Сарры, которая делала ее уродливой.

– Владычица моя… – с трудом проговорил Авраам, не зная, что предпринять: прогнать Агарь – что может быть проще, но как осуществить и как после этого будет выглядеть в глазах людей? А чувствовать себя? – Ты слишком торопишься. Нельзя принимать важное решение в гневе,  лишать крова женщину с ребенком, который нам не чужой. – Не  мог не учитывать, и страх охватил его, что  было преподано Измаилу свыше, каким стало для него Божественное благословение.

Но Сарра смотрела на него невидящим взором. Расстроился Авраам,  и не дожидаясь, пока Сарра успокоится и пойдет домой, развернулся и направился в другую сторону Ему необходимо было побыть одному, разобраться в случившемся и принять решение. Пришел в себя возле Мамврийского дуба, где несколько лет назад стоял, потчуя редких гостей яствами собственного приготовления. Разговор с Саррой его потряс, не известно, как бы с собой справился, но тут голос Господа – он так надеялся Его услышать и не обманулся,  спокойно проговорил: Не огорчайся ради отрока и рабыни твоей. И слушайся голоса Сарры: что она скажет, пусть так и будет, ибо в Исааке наречется твое семя. А за сына рабыни не беспокойся. Я произведу от него великий народ, потому что Измаил – семя твое.

Почти всю ночь просидел Авраам возле дерева, лишь когда всё погрузилось во тьму, пошел к себе и не надолго лег, но уснуть так и не смог, а рано утром встал, взял несколько лепешек хлеба, мех воды, сложил в ковровую переметную суму, позвал  Агарь, которая с удивлением смотрела на дорожный мешок: им предстоит дальний путь? Молча Авраам повесил ей его через плечо, взял руку Измаила, вложив в руку матери, поцеловал его на прощание, обняв Агарь, – сразу почувствовала недоброе, и вывел на дорогу. Утешала его лишь мысль о том, что Господь явился ему подтвердить в новом повелении Свое прежнее благословение, Он не оставит их. Разлука страшила, но еще больше Авраам боялся ослушаться Бога и не выполнить Его откровения.

Беспомощная  Агарь двинулась с юношей, обрадованном предстоящим походом, куда глаза глядят. Радостно скакал перед ней вприпрыжку, не подозревая, что их ждет. Ладно, в прошлый раз, когда сбежала, она определенно совершила глупость, но теперь ее  вытолкали вон, вместе с отроком, взашей и даже не потрудились объяснить, почему. Всё козни старухи, ууу, злюка! – причитала Агарь, стараясь не думать, что вина не Сарры перед ней, а ее перед Саррой, но в чем? Разве Измаил – не первенец Авраама? Разве она не права? Отчего отец предпочел ему Исаака? Фактически отказался от него? Какая несправедливость! Она совсем другой доли желает своему мальчику. Он заслужил иную жизнь! А их ждет неминуемая гибель – от голода и жажды… Съеден хлеб, воды оставалось чуть-чуть, только для Измаила, Агарь устала бороться с мыслями, которые лезли, как мыши, из всех норок, не надо было так резко с Саррой, ведь она много для нее сделала  добра, но сейчас всё застил туман обид и счетов. Как быть, что делать? Огромные и пустынные просторы могли бы радовать глаз, не будь они так устрашающе открыты – вокруг ничего, необитаемая степь, как покинутый город – безлюдный и мертвый,  с горячим песком и камнем, ступать по которому было всё равно, что поставить ногу в очаг с только что погасшим огнем, и вокруг будто глухая стена: стучи – не стучи, никто не услышит.  Когда село солнце и земля немного остыла, прилегла, уставившись в высокое дымчатое небо – такое же далекое и чужое, как пустыня, оглянулась вокруг, ах, будь это море, на волнах которого можно сколько душе угодно нежиться и отдыхать, пусть и соленая у него вода, но ведь она хотя бы утолит жажду. А здесь – ни кустика, ни травиночки, одни кочки и гул пустыни, сквозь который прорывается голос златокрота, похожий на звук травы или шорох дождя, но его здесь быть не может: ни одного источника, лишь солнце, вновь возникшее над ними, куда ни посмотри, везде, не спрятаться и будто гонит прочь.

– Мам, мы куда идем? – растерялась от вопроса Измаила.

– Пока не знаю. Мне хочется вернуться в Египет, ты же знаешь, что я родом оттуда, дочь фараона… – чтобы отвлечь, пустилась в воспоминания, но Измаил, по-видимому, не в первый раз слыша эту историю, был не очень внимателен

– А где мы находимся, знаешь?

И тут Агарь захотелось рассказать ему, что уже однажды пускалась в такое путешествие. – Тоже нет, -  ответила уклончиво.

– Но разве это не Беер-Шеба?

– Что-что?

– Пустыня  Вирсавии.

Какой у нее умный растет отрок, почти юноша, скоро ему… еще пара лет и будет двадцать. Знает даже, как называется город, вот и не страшно, они не могут заблудиться… Сердце сжалось… Замечательно его воспитали в доме Авраама, ни с того, ни с сего кольнула мысль. Избалован, конечно, сынок ее, не подготовлен к испытаниям, особенно жаждой. Всё-таки его не как сына рабыни растили. Как это бесчеловечно, растить как благородного юношу, а потом прогнать в пустыню! Она к людям жестока,  а люди? Обрекли на гибель – где  искать спасение? Сын будет медленно умирать у нее на глазах? Представила, как   истощенный от голода и жажды будет страдать Измаил, и стало дурно. Еще вчера, когда ее избивали молодые парни, напав украдкой, больно молотили по чему попало,  казалось, ничего страшнее этого уже быть не может… Ну да, явно по наущению Сарры – кому понадобилось так  над ней измываться,  мстит за ее молодость, красоту, взрослого красавца-сына, которым гордиться можно, никак не успокоится, хоть и своего родила. Никто не оспорит ее права на первородство Измаила перед Исааком… Подговорила драчунов, противная, будто Агарь не знает, кто затеял драку – сынок Мирьям везде заводила, как был ей противен, когда стал приставать, не подозревая тогда, что ее в дом к Аврааму берут второй женой! Если бы так – всего лишь временной наложницей… В любом случае, не подпустила к себе, вечно потный, крикливый… Три парня на одну молодую женщину, Агарь, как могла, защищалась, закроет живот, бьют по ногам, схватили за волосы, старается спрятать лицо, так изуродовали уши – чуть не разорвали, дырки в них прокололи, Агарь дотронулась до них рукой – в мочках запеклась точечками кровь… Не окажись рядом Мирьям… С криком всех разогнала, увидав в ее руках палку, парни вмиг разбежались: – Кто вас этому подучил? – Мирьям била их со всего размаху. – Только не надо про госпожу, узнает – отправит вас коз пасти на самые дальние пастбища, чтоб не прохлаждались тут на ветерке, - бросила убегающим, вдогонку.

– Пойдем, – сказала рыдавшей Агарь, поднимая ее с земли. – Ах, негодяи, ах мерзавцы, нашли, на кого нападать – на женщину! Не плачь, я сейчас тебя умою, напиток твой любимый заварю. – Мирьям осторожно смыла кровь с шеи и лица Агарь, та размазала по всему лицу слезы, переменила ей одежду, дав свою… – Ничего, ничего, дырки быстро зарастут, успокаивала, промывая уши, –  будет совсем незаметно. У тебя такие маленькие мочки, – заметила вдруг с улыбкой,  – вот немного и прибавятся: ухо без мочек – как тело без сердца! – Не поймешь,  шутит, чтобы утешить, или вправду так есть. А когда Агарь перестала всхлипывать и только изредка носом шмыгнет, напившись медового питья,  с укоризной проговорила: «Ты неправильно себя ведешь, девочка! Тут надо слушаться старших. Их право решать. Не тебе определять первенство – ты меня понимаешь?»  Агарь сидела, понурив голову, и не смотрела на Мирьям. «Каждому положена своя судьба, – продолжала та. – Тебе  очень повезло, ты стала матерью ребенка от Авраама, что ж, родился у них с госпожой Исаак. У него – свое предназначение, а у Измаила – свое».

– Ну да, – неожиданно перебила ее Агарь, вскинув голову. – Исаак не должен был быть сыном Авраама!..

– А кого же? Какие глупости ты говоришь! И где ты их собираешь? – Мирьям не скрывала смеха. – И чей же по-твоему сын мог быть Исаак?

– Авимелеха! Царя Герарского! Да будет вам известно, так многие считают…

– Перестань и не повторяй сплетни, - оборвала ее резко Мирьям. – Надо уметь довериться судьбе и не требовать своего – ты  не знаешь, что ждет твоего Измаила, а  если то, что ему уготовано, превзойдет все твои мечты и ожидания? Так, как ведешь себя ты,  можно всё только испортить. И не держи зла на госпожу – проговорила неожиданно мягко, – завидуя другим, можно утратить себя.

Многое из того, что говорила Мирьям, Агарь стало понятно годы спустя, когда дошел до нее истинный смысл этих мудрых слов, и вместе с благодарностью к ней возникло недовольство собой: зачем злила Сарру?

А пока Агарь металась в поисках источника между горами аль-Сафа и аль-Марва, не догадываясь, что впереди ее ждет Мекка, в ней бушевала нетерпимость, и страх за сына: «Давай, поднимайся!» - но он не в состоянии был стоять на ногах,  подогревал еще и ненависть. Увидала кустик, откуда мог взяться здесь, вокруг – огляделась – всё голо,  даже тени упасть неоткуда, уложила  юношу под колючий кустарник: взойдет солнце,  хоть немного убережет. Но степной куст был слишком маленьким, даже ей места нет. Схватила шаль, в которой ушла, – Мирьям, разнимая дерущихся и уводя ее к себе, чтоб никто не разглядел побои и рваную на ней одежду, быстро укрыла ею, сняв со своей головы, – как ей теперь она пригодилась! И не заметила, что отправляя ее, Авраам так прикрепил ей к поясу платок, что один конец  всё время волочился за нею по земле и оставлял след, благодаря чему Авраам без усилий найдет, куда они с сыном направились… Много ли тени сейчас могло дать это покрывало –  темное, но тонкое? Зацепила концами за острые иглы кустарника, получилось что-то вроде крошечного шалаша. Для одного Измаила. Легла рядом, задремала, почудилось, было, пустыня воет, в ее песках живет своя тоска, но это стонал сын: «Пить, пить…», – шептали его потрескавшиеся губы. Наклонилась к нему, весь пылал, горели щеки, сверкали белки, был, без сомнения, жар и такая высокая температура, дотронулась рукой до лба, отпрянула: дать ему хоть несколько капелек своей слюны, готова была исколоть все пальцы о колючки, лишь бы выдавить чуть-чуть крови, но пальцы онемели, рот был сух, язык, обычно влажный, стал  шершавый, как высохшая кожа. Из таких делают здесь шатры, дают сначала коже просохнуть, предварительно разрезав на куски, потом их сшивают, однажды она наблюдала эту работу…                                                        

Спасение

На рассвете, когда всё сильнее солнечные лучи, и поднимавшийся ввысь их обступал жар пустыни, Агарь заметила, что угасает ее сын, не выдержала, отошла и уселась поодаль, против него, на расстоянии стрелы, выпущенной из лука. Только бы не видеть его мучений! И тут ее охватило страшное, нечеловеческое отчаяние. Она присела, как садятся волки, на ноги, вытянулась вперед, к небу, и подняв высоко голову, завыла – это был тоскливый и безнадежный вопль. Она уже не боялась, что вместо спасения призовет стаю каких-нибудь таких же, как они, заблудившихся и обезумевших от голода и жажды диких зверей. Сейчас она была одной из них:  потеряв всякую веру в человека, забыв о Боге. Она рыдала до сипоты, продолжала стенать, качаясь из стороны в сторону, клочьями вырывала из головы волосы, и разбрасывала вокруг себя, стояло такое затишье, что ни один волосок не шелохнулся. Но и это не могло заглушить жуткой боли при виде страданий измученного подростка. Уж и слез не было в ее глазах, они высохли. Отвернулась: «Не хочу видеть, как умирает мой сын, Господи, – запричитала вдруг, – меня возьми, но сохрани мне мальчика! Ради всего святого!» Не сразу заметила, что вместе с ней тихо, но внятно стал говорить с Богом Измаил, неужели очнулся? Вокруг был всё тот же застывший в неподвижности воздух, который, кажется, можно было резать – такой он был густой. Как странно всё! Наверное, я умерла… Мы оба умерли и попали в царство мертвых, так вот, как оно выглядит…

Что с тобою Агарь? – Где она слыхала этот голос? Так это же… как могла  забыть!? – Маль’ах Яхве – Ангел Господень! – И пала на колени.

Не бойся!  Бог услышал голос отрока – твоего сына, встань, подними его, возьми за руку: ибо Я произведу от него великий народ!

Боже, Боже, ведь это ей уже говорил однажды Ангел Господень! Ах, если бы вняла его словам тогда, запомнила их, не подвергла Измаила ужасному испытанию!

И Бог открыл ей глаза, перед ней возник, будто был тут всегда, колодец, как волшебна его вода, быстро встала, оглянулась: не снится ли ей всё это? Может, обман пустыни? Но нет,  колодец настоящий, подобный вырыт у них во дворе, и Сарра строго следила за тем, чтоб не забывали его закрывать, иначе вода начнет испаряться и перестанет сохранять прохладу, а еще хуже – начнет тухнуть. Бросилась, очумев, сначала к сыну, схватила за руку – тащить к колодцу, но он был так слаб, что оставила эту затею, наполнила мех водой, вернулась к мальчику, встала перед ним на колени: «Родной мой, как я перед тобой виновата! Какие муки пришлось тебе претерпеть из-за моей глупой гордыни! Прости меня, сынок, помни, ты рожден для великого дела…» –  говорила, поливая сына водой, немного – сначала – в рот, потом струйку по волосам, им, бедным, тоже досталось, стояли торчком, тельце смазать влагой, не веря своему счастью, отрок открыл глаза, схватил мех и, опрокинув себе в рот, жадно стал пить. «Подожди, тебе станет дурно!» – но мальчик не слушал. «Гевер! Мужчина!» - подумала с гордостью. Откуда ни возьмись, полились слезы, она закрыла лицо руками, чтоб Измаил не видел ее плачущей – ведь теперь он – взрослый, и он – ее господин, и тут ее руки нащупали в ушах… что-то в них было вставлено: «Не трогай их, - сказал ей голос Ангела, - это тебе в утешение Господь посылает украшения, которые будут отныне носить женщины и в память о тебе прокалывать уши…»

Неожиданно она поняла, хоть и раньше это чувствовала, что так оно и есть на самом деле, но не знала, как это будет, – Господь никогда не оставит Измаила, будет всегда с ним, что бы ни случилось.

С тех пор Бог неотлучно был с отроком, направлял его путь Своими откровениями, а Измаил внимал им. Он поселился в пустыне Фаран, что раскинулась на юге Палестины, между Ханааном и Египтом, куда они с сыном так и не дошли, учился всем ремеслам, которые должен знать каждый мужчина из этих земель, но более всего освоил искусство стрельбы из лука, и про него говорили: лучший стрелок. Знаменитый охотник, ему давалась любая добыча, но и как воину не было равных…

Агарь, родившая во плоти, сделала Измаила родоначальником целого народа – от него пошли селившиеся на Синайском полуострове племена: измаильтяне, агаряне – арабы, еще одна ветвь, которая наряду с еврейской – га-иври, составила плодоносящее авраамово древо, растущее вверх. Именно в третий день творения Бог создал «дерева плодоносные», и… такое совпадение: третьим заветом – после заключенного союза Господа с Адамом и Ноем – стал  как раз договор с Авраамом: Праведник цветет, как пальма, возвышается подобно кедру на Ливане… Не случайно леса дерев сопровождали Авраама всегда и везде там, где посещали его видения и где он познал Богооткровение: дубрава Мамре, на юге Ханаана, близ Хеврона,  открыла ему Слово Господа, а дубрава Море, близ Сихема, научила пророчествовать и в учительстве укрепила в нем отца всех верующих. Апостол Авраам, помнишь ли Дамаск, где тебя провозгласили Божьим князем и как очистил ты этот город для будущих поколений? Ты навсегда оправдан верой! Сколько еще мне взбираться и карабкаться, чтобы достичь высот твоих, Авраам, догнать  твою устремленность, Эль Халиль – Друг Божий?

Так и жила Агарь наставлениями Авраама, и все те годы ни на шаг не отпускала от себя Измаила, ее всё еще продолжали мучить боль и  обида на Сарру, за что так жестоко с ней обошлась, ну да, испугалась моих честолюбивых замыслов – а почему нет?! Поймала себя на том, что воспитывает сына в духе Авраама и Сарры, их собственного отношения сначала к Измаилу, а потом к Исааку, необычно зачатому – старыми родителями, на всё воля Бога, не по плоти, это ясно. Умей находить и вычитывать разность:  благословение Исааково – благодатное, духовное, вечное, и благословение Измаилово – временное, со своим отпущенным ему сроком, каким бывает естественный, земной дар, но и он дается не каждому. Так вот почему не ему быть первенцем! Как же права была Сарра, потребовав их разделения – Агарь с Измаилом  отправить  в одну сторону, а она с Исааком остались на стороне другой…  Не будь этого – жесткого и категоричного тогда размежевания, будто ножом по сердцу, сумел бы Измаил встать на самостоятельные ноги? Или братоубийственная вражда породила бы нескончаемые распри, смешав все народы и планы Господа? Блaгocлoвил обоих – Авраама-Ибрагима и Исаака-Иcxaкa, но в их пoтoмках сыщешь и добро творящих, и узришь к самим себе нecпpaвeдливых явно. Не сразу пришла Агарь к этому уразумению. А поняв, действовала точно и безошибочно. Настало время жениться Измаилу. Лично выбрала жену (и не обошлось без оплошности): привезла из Египта, не только потому, что египтянки  славились красотой и выделялись происхождением – как никак принадлежали древнейшей цивилизации, но прежде всего для укрепления семени Авраама. И благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего – скажет ему Господь, о чем Агарь могла лишь догадываться, полагая, раз Исаак – сын  Саррин, значит, Измаилу наследовать кровь матери – как никак дочь египетского фараона! Семя же у них – одно, авраамово. И гордость, которой не стыдилась, осветила сознание: непререкаемый авторитет матери воспитала в нем она, но не в одиночку… Жаль только, не сразу ей это открылось. Сосущая когда-то боль, так похожая на зависть – чем я хуже? – сменилась  чувством вины: ежедневно вспоминала Сарру. Не живи от нее так далеко, давно собралась бы и приехала: повидаться, помириться, посоветоваться… Какой мудрости сама себя лишила и сколького недополучила! Но пока ее благие намерения оставались неясными даже ей самой.

Откуда ей было знать о суровом испытании, какому  подвергнет Господь Авраама, потребуя принести в жертву любимого, единственного Исаака… И Сарра будет собирать их в дорогу? Ни одной матери не пожелать подобной прискорбной минуты. Было уже жарко или солнце лишь блеснуло первыми своими лучами? А может, собирались к долгожданному дождю тучи, которые, надеялся, наверное, Авраам, принесет ветер в тот момент, когда загорится костер?  Поел ли он, как делал обычно, по утрам, собираясь в поле, и жена следила за тем, чтобы простая пища не перегружала желудок и не вызывала ненужной жажды, покормил ли сына или захватив немного хлеба и воды – как тогда, когда отправлял Агарь с Измаилом из дома, – двинулся в страшный для него, последний, как ему казалось, путь? Вспоминал ли тогда ее с сыном? С трудом постигала непоколебимую веру Авраама в Бога.  Много вопросов мешали сосредоточиться: сумела ли бы она предаться Господу, потребуй Он жертвы Измаила? Вот, кажется, и Сарра не выдержала – занемогла, так слышала. Не было сил размышлять дальше…  Боже, Ты – велик и суров, но как постичь справедливость Твоего приговора? Жаль, что была в те дни от них далеко! А будь рядом, смогла бы хоть что-то для них сделать? Принять участие в их жизни пусть только сочувствием, которое способно смягчать душевные страдания, -  немало выпало их  на долю Авраама и Сарры.

Живя у сына, Агарь всё чаще душой рвалась в те края, где впервые осознала свою причастность Божьему замыслу. Когда до нее дошел слух, что Сарра сильно сдала и тяжело заболела, она, оставив все дела – пора! и взяв с собой Измаила, двинулась к ней. Только б успеть!                     

Не успела! По дороге ее догнало печальное известие – умерла Сарра в Кириаф-Арбе, что ныне Хеврон, в земле Ханаанской. Толпы людей шли и шли туда, чтобы  поклониться Сарре – всеобщей Владычице, открывшей дух Небесного Иерусалима, - говорили, спеша выразить соболезнование Аврааму, и передавали из уст в уста, как оплакивал ее, умершую, какое чудесное место выбрал для ее погребения, выкупив в собственность за немалое количество серебра пещеру Махпела, что в поле,  окруженном деревьями, предал ее тело земле напротив Мамре, ныне это Хеврон, в земле Ханаанской. Давно он замыслил сделать пещеру их усыпальницей, еще когда в давние – теперь так представлялось – времена, готовя угощение явившемуся ему Богу в трех Лицах, упустил молодого теленка и долго гонялся за ним, но теленок юркнул в пещеру и тут его глазам предстали мерцающие светильники, а в их отсвете – чета прародителей Адама и Евы. Вот бы и нам тут лежать, промелькнуло, да недосуг тогда было остановиться и задуматься, почему  так разволновался? Кто же мог предугадать, что он – Сарру, а не Сарра  его будет хоронить? Вот он – его удел погребальный! Всякий раз, приходя навестить ее – свою  душу! – прислушивался Авраам к шелесту листьев, напоминал  о незабвенной встрече в тени дубравы  с таинственными странниками в Едином Божьем обличье и обещанном Господом обетовании спасения.

Всё это ей рассказывали паломники, вместе с Агарь пустившись в путешествие. Облачившись в белые одеяния, символ праведности и печали, шла в сопровождении сына и представляла себе, как подойдет к Аврааму, опустится перед ним на колени, вместе с Измаилом, и долгим поклоном, ничего не говоря, простится с Саррой. Но народу было так много, никому не давали остановиться, потому что люди всё прибывали и прибывали, ничего этого Агарь сделать не дали: подойдя к пещере,  лишь успела, обняв сына, поклониться до земли, но ее уже торопили проходить. Вдали разглядела фигуру Авраама, молча, одиноко и вместе с тем как величественная скала стоял у входа в пещеру. О чем думал? Кого вспоминал? Агарь увидела, вдруг вздрогнул, поднял голову, и глаза его стали кого-то искать в толпе. Она, было, высвободила руку, чтобы подать ему знак, что они тут, рядом с ним,  но их уже теснили шедшие следом. Вспомнила, как давно Авраам не видел сына – такое обидное несовпадение: пару раз приезжал его навестить, а тот отсутствовал…

Первый раз – вскоре  после того, как Измаил поселился с матерью в пустыне Фаран, женился на Иссе – была из степей Моавитских, не очень складывалась их семейная жизнь, будто предчувствуя это, Авраам явился без предупреждения и попросил у нее  – как когда-то  у него таинственные странники – немного воды и хлеба. Посмотрев равнодушно на путника, – ходят тут по пустыни всякие,  Исса лишь развела руками, мол, ничего у нее нет, а муж финики собирать уехал и когда вернется…  Пожала плечами. Не дослушал ее Авраам, оседлал коня и уже на ходу бросил: «Передай мужу, не хорош порог жилища твоего!» «А кто ты будешь?» - забеспокоилась Исса. «Старец из Ханаана приезжал сына проведать», - эти слова будто выскочили из-под копыт взнузданного и взявшего сразу разбег коня. Вернулся Измаил, узнал о приеме, который устроила Исса Аврааму,  и немедленно отослал жену в ее отчий дом.  Остался в одиночестве. Но тут в дело вмешалась Агарь и сама выбрала Измаилу жену: Фетума была египтянкой, из рода фараонова.  Измаил теперь боялся отлучиться, ожидая приезда отца, был уверен: обязательно его навестит, но как оно обычно бывает, пришлось ему ненадолго отъехать по делам, и не узнанный никем Авраам снова посетил его дом. Фетума угостила старца водой, хлеба вынесла ему и на прощание услыхала молитву: отныне, сказал ей потом Измаил, на мне почила милость отца. Авраам, Авраам!.. Не может не почувствовать, что Агарь с Измаилом стоят у врат гроба Сарры и просят у нее прощения. Но даже если не догадывается об этом сейчас, узнает позже. Каким образом? Об этом Агарь не думала: Авраам всегда знал всё и умел думать обо всех – не случайно поговаривали, будто после смерти Сарры его женой стала… Агарь под именем Хеттура, это якобы она родила ему многочисленное потомство: Зимрана, Иокшана, Медана – всех не перечислишь, много было у него еще детей, если считать и родившихся от наложниц.

Придет время, Агарь назовут горой Синайской в  Аравии, рождающей в рабстве, приравняв к земному Иерусалиму с его раздорами, смятением и несвободой, тогда как вышний Иерусалим – духовный и вольный, свяжут с Саррой. Но чтобы познать свободу духовной жизни, надобно пройти через рабство и беду, ибо плотская любовь – лишь первый шаг к познанию человека, рожденного для духовной полноты, и из неволи произрастает стремление к вольности, как земной  Иерусалим возносится к небесному.

Много лет спустя рядом с Саррой в пещере Махпела, что напротив Мамре, был похоронен и Авраам, купивший ее у Ефрона Хеттеянина в собственность, а также Исаак со своей женой Ревеккой, которую когда-то ввел в шатер матери своей Сарры,  смерть ее долго не мог принять. И там же похоронил любимый сын Ривки Иаков первую свою жену Лию, примирившую его с надеждой и научившую ждать. И  был похоронен сам…

Агарь и Измаил погребены в Мекке.  Близ того места, куда не раз приезжал Авраам к Измаилу погостить, уже после смерти Агарь, и где впоследствии вместе они  основали святилище Каабы, рядом с источником Замзам: тут, по некоторым сведениям, когда-то находился самый первый храм на земле — храм Адама.  

И заповедали Мы Аврааму с Измаилом: Держите в чистоте Мой дом для тех, кто вкруг него обходы совершает, прибывает для уединений, для преклоняющихся, падающих ниц!

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>