ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ДИАЛОГ
Амос ОЗ (Израиль)
В ЯРОСТНОМ СВЕТЕ ЛАЗУРИ
Иерусалимские размышления
ОБ ИЗРАИЛЕ
... Наша страна - чуть ли не единственное место в мире, где практически ни один человек не живет в том доме, в котором родился. И лишь немногие собираются умереть в том доме, в котором живут. У нас Почти нет ощущения принадлежности к нашему месту, нашему региону, нет ощущения обжитого пространства. Это лагерь беженцев. О, конечно же, не палаточный лагерь, не бараки из жести, как это было в пятидесятые годы, но даже когда это итальянский мрамор, и датское дерево, и дом твой смотрит на все четыре стороны света - это все еще лагерь беженцев. И нет никакой возможности «скачком» перейти в иное состояние. Тоталитарные страны железной рукой «переводят» свое население из одного состояния в другое, подавляя, отбрасывая, не замечая тех душевных состояний своих подданных, которых они предпочитают «не замечать». Силой водворяют порядок, чистоту, дисциплину, «цивилизованную жизнь». Цена всего этого, разумеется, страшная! У нас формы общественной жизни созданы, по сути, анархистами, которые не хотели сорганизоваться. У них был анархистский идеал: объединяться в организацию только в том случае, если нет иного выбора. Так возникло общество, которое, с одной стороны, основано на крайнем индивидуализме, а с другой - на этаком своеобразном «коллективизме»: каждый хочет знать, что творится у соседа, но только так, чтобы сосед в его дела не вмешивался. Таковы обстоятельства, и выход из этой ситуации с помощью силы невозможен. Чтобы изменить что-либо, понадобится долгое время.
Особенно плохо дело в больших городах. Верно, многие скажут о себе, что они - иерусалимцы или тельавивцы, но лишь немногие наделены настоящим чувством «местного патриотизма». Просто они живут в Иерусалиме или Тель-Авиве, там у них работа, завтра лучшая работа появится в другом месте, и они с легкостью оставят и Тель-Авив, и Иерусалим. Конечно, есть небольшое ядро, которое, по сути, и составляет «Иерусалим» и «Тель-Авив». Это особенно чувствуется в литературе. Я бы сказал, что в литературе понятия «Тель-Авив» и «Иерусалим» для меня столь же значимы и так же различны, как, скажем, для русского читателя понятия «Москва» и «Ленинград».
Всё, о чем я говорю, выливается в беспрерывный поединок человека с самим собой. Вдруг, словно забившись в истерике, мы начинаем наводить чистоту, порядок. Мы называем это «операцией», как на войне, давая своим «операциям» кодовые названия: «Доноры», «Долой дорожные катастрофы!», «За чистоту в микрорайоне!» В рамках этих «операций» мы улучшаем наши отношения с соседями, говорим им «доброе утро», становимся пунктуальными, вовремя приходим на условленные встречи. Короче, «операция» - непременный атрибут нашей жизни. И это демонстрирует, насколько несовершенно наше общество: единым махом «бросили» в одно место сотни тысяч евреев со всех концов земного шара. Поскреби любого, и убедишься, что все мы - эмигранты. Даже если человек родился здесь и лишь родители у него эмигранты, он все равно тоже чуточку эмигрант. У него нет глубоких корней и подлинного чувства сопричастности.
Другая наша проблема - антисемитизм. Может, это звучит парадоксально, но наиболее ярко антисемитизм проявляется именно в Израиле. Мы - народ, которому много лет подряд твердили: «Ты плохой, изменись, будь другим!» Причины были разные, но всегда еврею заявляли, что он плох. Либо он плох, потому что слишком религиозен, либо потому, что в Бога не верит, либо слишком богат, либо слишком беден, либо «шибко грамотен», либо - «отсталая масса». Короче, с евреями всегда что-то не так. И это твердили так долго, что в душу народа закралось сомнение: что-то с нами не в порядке. А если человек чувствует, что с ним что-то случилось, то прежде всего он ищет причину... в ком-нибудь другом. Так рождаются «поля напряжений» в нашем обществе: к тебе приглядываются, чтобы выяснить, где ты родился, к какой партии принадлежишь, каково твое отношение к религии. Эти напряжения принимают довольно интенсивную словесную форму, потому что по сути своей мы народ, не склонный к насилию. В любой другой стране та поляризация, которая существует у нас между «Шалом ахшав» и «Гуш эмуним», давно перешла бы в гражданскую войну. Если мы лишь кричим, бранимся - так ведь у других народов пускают в ход пистолет или нож! Мы в принципе не склонны к насилию. Я не скажу, что в Израиле совсем нет насилия, увы - это докатилось и до нас. И то же в политическом плане: весь мир кричит, что Израиль раздираем противоречиями, что он накануне взрыва, но где он, этот взрыв? Я всегда напоминаю тем собеседникам из-за границы, которые порой весьма недружелюбно указывают на эти наши особенности, что практически все ведущие страны и нации мира сформировались в результате кровопролитных гражданских войн. Америка стала сегодняшней Америкой лишь после того, как американцы убили миллион американцев. Флегматичная и джентельменски вежливая Англия знала кровопролитные религиозные войны, в которых участвовало не одно поколение англичан, убивавших друг друга. Франция «подарила» миру гильотину, изобретенную в период одной из гражданских войн. Не стоит распространяться об Италии и Германии, а уж о России тем более. У нас же, после ста лет сионистского движения (если даже взять в расчет «дело Альталены», «сезон» и «убийство Арлозорова»), за сто лет новейшей еврейской истории всего пятьдесят евреев было убито другими евреями при разных обстоятельствах...
ОБ ОТЦАХ И ДЕТЯХ
И все же наш еврейский антисемитизм не остался без последствий. Именно он породил «ханаанское» движение. Это движение создали, однако, не те люди, что родились в Эрец Ис-раэль. Его создали учителя, писатели, воспитатели из Польши, России, Литвы, Украины, евреи, движимые страстным желанием, чтобы их дети превратились в «шейгецов» - так на идиш называют подростков неевреев (это слово в женском роде будет «шикса»). Когда я был подростком, мои родители тоже любовно называли меня шейгецом. Я часто спрашивал себя: что побудило их, людей образованных, ученых, потомков раввинов и людей Книги, столь страстно желать, чтобы их сын был шейгецом? Чтобы он был белокурым, с голубыми глазами, чтобы не был похож на еврея? Чтобы у него не было ни еврейских жестов, ни еврейской чувствительности, чтобы он был простым и сильным? Это связано с тем, о чем мы уже говорили: евреи слишком долго слышали, что им следует измениться, стать другими. Эта мысль в латентной форме присутствовала и в сионизме: была попытка освободиться от прошлого, начать новую страницу. Но что значит - начать новую страницу? В природе животные, подвергающиеся непрерывным преследованиям, меняют кожу, окраску, пытаются измениться до неузнаваемости. Так и у нас была попытка вырастить новое поколение, которое не походило бы на привычный образ еврея. Об этом никогда не заявлялось во весь голос, но отрицание идиш, отрицание галута, отрицание религии - проявления этих попыток. И новые, ивритские имена - в том же ключе. И наши эпические сказания на тему «солдаты-крестьяне», «мускулистое еврейство», еврейство силы, а не слабости - о том же. «Самсон» Жаботинского - интегральная часть этих тенденций. Невозможно понять «Самсона», если не представить себе типичного еврея, очкарика, сгорбленного над книгой. Без этого невозможно понять воскрешение образа Самсона, «тоску по железу».
Позиция отцов всегда была амбивалентной. С одной стороны, они понимали, что необходимо сохранить наше духовное наследие, с другой - им виделся этакий сплав библейского Нимрода, героя-охотника, с рабби Нахманом из Брацлава, мистиком и мудрецом. Словом, знаменитая триада: стрелять, пахать, на иврите говорить. Первое же поколение детей, родившихся в Эрец Исраэль, продемонстрировало тяжкие результаты таких устремлений. Любое их мудрствование вызывало восторги и аплодисменты отцов: как же, впервые после двух тысяч лет. Не имел значения вид деятельности: политика, армия, литература, музыка - все вызывало бешеный восторг: наши дети делают это не хуже гоев! Поколение детей не видело всей глубины амбивалентности, не заметило трагичности ситуации: отцы хотели, чтобы дети выросли непохожими на них, и в то же время боялись, что это прервет связь поколений. Новое поколение росло с мыслью, что оно - самый драгоценный побег на стволе еврейского дерева: нет во всем мире людей более замечательных, чем они, умеющие пахать землю, скакать на коне, владеть оружием. Отсюда, кстати, и пошло двойственное отношение к арабам. С одной стороны, арабы - враги, а с другой - именно у арабов был взят сленг, бранные слова, финджан, чисбат (сидение у костра, кофепитие, рассказывание историй). Даже часть эпоса, окружающего арабское бытие в стране, отсюда: благородный бедуин, гостеприимный феллах, то есть те, среди которых мы, евреи, хотели бы жить в мире на этой земле.
«Ханаанцы» получили весь этот комплекс взглядов в готовом виде, причем диалектическая сущность, амбивалентность ситуации или даже трагические элементы в ней были «ханаанцами» отброшены: они просто взяли готовую данность, не предаваясь размышлениям о ее сложной сущности, а рассуждая по-простецки: «Поскольку отцы все время твердят нам, что прошлое плохо, давайте это плохое прошлое просто-напросто отбросим, освободимся от него раз и навсегда!» Не было в Израиле ни одного молодого человека, который не прошел бы через «ханаанскую» ступень в своем развитии. Я тоже прошел через это. Неважно, чем занимаешься, уже одно то, что родился на этой земле, наделяет тебя магической силой, а тот, кто прибыл из галута, будь у него хоть десяток докторских степеней и говори он хоть на десяти языках, ничего не стоит в сравнении с твоим умением говорить на иврите без акцента и ориентироваться ночью на местности.
Когда «отцы» увидели результаты своей просветительской деятельности, их охватила паника. Начались обратные процессы. В сороковые годы, во время Войны за независимость, руководство рабочего движения приняло программу, призывавшую молодежь заняться «поисками корней». Встреча с массовой алией пятидесятых годов вновь со всей остротой поставила проблему: если мы, уроженцы Израиля, будем «ханаанцами», то что связывает нас с этими евреями, прибывшими из разных уголков диаспоры, с мировым еврейством?
И тут «отцы» подняли перст указующий и объявили «детям»: «А ведь вы-то дикари! Что с вами случилось? Где ваш еврейский гений? Где образованность, где чувствительность, где ирония?»
А «дети» - обиделись. Слишком уж резко восторги и похвалы сменились критикой и укоризной. «Ханаанское» движение было реакцией «детей». Я не говорю о той кучке интеллигентов, что группировались вокруг Ратоша, который восседал в иерусалимском кафе и разглагольствовал о Ваале и Астарте, о семье семитских народов. Я говорю о популярной, массовой идее, которая охватила всю страну, увлекая даже тех, кто вообще не знал, что такое «ханаанство». «Чего от нас хотят? - вопрошала молодежь. - До сих пор мы были самыми лучшими и вдруг стали плохими? Мы хороши для войны и плохи для государственных дел? Мы - герои, которые завоевали эту землю в бою, не годимся, чтобы ею управлять? Значит, судьбу страны будут решать администратор из Парижа, советник из Лондона, судья из Германии? Нет, с этим нужно покончить! Мы отвернемся от стариков, от прошлого, от иудаизма, отбросим их претензии, перевернем страницу, начнем все сначала!»
<< Назад - Далее >>
Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>