ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ДИАЛОГ
Эли АМИР (Израиль)
СТОЛКНОВЕНИЕ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
Узнав, что альманах «Диалог» предложил Виктору Радуцкому, моему другу и переводчику на русский язык моей книги «Петух искупления», которая только что вышла в свет, взять у меня интервью, я тут же согласился, потому что считаю: диалог - это основа бытия, без диалога жизнь бы остановилась, воцарилась бы температура «абсолютного нуля», когда прекращается всякое движение. И мне захотелось поговорить именно о диалоге - в широком смысле этого понятия. Поговорить о том, как складывался и как продолжается мой диалог с Израилем, с культурой нашей страны, как участвуют, как сталкиваются и взаимодействуют в нем мой «восток» и мой «запад».
Я родился в Багдаде. Там жили многие поколения моих предков, там прошли годы моей юности. И нам, евреям, приходилось вести непрерывный диалог с нашими арабскими соседями: иногда - успешный, иногда - явно неудачный. А случалось, что взрывался «фархуд» - погром: на моей памяти, в 1941 году, возбужденная чернь при попустительстве властей убила в Багдаде несколько сотен евреев, было разграблено имущество, осквернены синагоги. Примерно через десять лет в том же Багдаде был совершен ряд террористических акций против принадлежащих евреям предприятий и учреждений, против синагог. Были убитые и раненые. Это подхлестнуло нашу семью покинуть Ирак...
И здесь, в Эрец Исраэль, где собрались евреи - новые репатрианты из более чем ста стран мира, начался главный диалог моей жизни: диалог со страной, с ее культурой, с ее старожилами, теми, кого принято называть отцами-основателями, и с теми, кто прибыл сюда недавно. Причем, главное орудие диалога - я з ы к - поначалу был лишь хлипким мостиком, который с трудом удавалось навести между сторонами: ведь иврит, которым мы тогда владели, ни в коей мере не мог выразить ни наших мыслей, ни наших переживаний.
Разумеется, начав диалог с Израилем, я ни на мгновение не прерывал диалог с историческим и культурным наследием, доставшимся мне от страны исхода. Я прибыл в Израиль в 1950 году, тринадцатилетним подростком, и, как и все уроженцы Ирака, говорил на древнейшем из еврейских языков, в котором сплавились и иврит, и арамейский, и арабский, а к ним прибавились еще персидский и турецкий. Эти пять слагаемых сделали наш язык и умным, и богатым, и ироничным, и сладким, и поэтичным, и саркастическим, и трагическим, и комическим. Я знаю, что нечто очень похожее говорилось в свое время и об идише - другом замечательном еврейском языке, на котором за тысячу лет его существования создана богатейшая культура. Но и наш язык, сложившийся намного раньше, ни в чем идишу не уступит.
Здесь я хотел бы сказать несколько слов об алие* из Ирака, о которой, как мне кажется, русскоязычные читатели знают очень мало. У нас было особое отношение к только что родившемуся Государству Израиль. Не зря говорили: «Алия из Ирака - это мессианская алия». И не потому, что выходцы из Ирака отличались каким-то особым религиозным рвением. Дело было в том значении, которое придавалось сохранению еврейских традиций. Мессианский мотив был доминирующим в нашей алие. Не государственный сионизм, идеи которого двигали российским еврейством в начале двадцатого века, а затем и евреями Польши, идеи, на которых была воспитана целая плеяда израильских государственных деятелей. Алия из Ирака исповедовала, если можно так выразиться, сионизм Библии, сионизм еврейских молитв и псалмов, в которых говорится о возвращении в Сион, о Иерусалиме, где каждое поколение надеется оказаться «в будущем году». Из нашего далека Израиль виделся нам настоящим райским садом, и люди в нем - ангелы в белых одеяниях. Кто же еще достоин проживать на Святой Земле? Никто и представить себе не мог, что здесь - пески, жара, палатки, времянки...
И хотя в Багдаде можно было прочитать о трудностях абсорбции - их смаковала арабская пресса, писали об этом и английские, и французские газеты, выходящие в стране и за ее пределами, - но евреи Ирака были глухи. Они были охвачены одной идеей - возвращение в Сион! Да и власти иракские не дремали: поняв, что можно поживиться еврейским добром, нас всячески выталкивали из страны. В марте 1950 года евреям разрешено было покинуть страну (с 1948 года это было запрещено, а с провозглашением Государства Израиль правительство Ирака, принимавшее участие в боевых действиях против молодого еврейского государства, ввело военное положение), и сто десять тысяч евреев репатриировались в Израиль. Вывоз капиталов был запрещен, и иракские власти захватили еврейское имущество на сумму более чем двести миллионов долларов. Так и случилось, что мы вынуждены были бежать из Ирака, бросив нажитое, прихватив лишь пару чемоданов с одеждой. Но разве можно вернуться в Сион в затрапезном виде? Поэтому покупали новую одежду по последней английской моде (Ирак был под британским мандатом): двубортные костюмы из твида, яркие женские платья самых изысканных фасонов. Так готовились иракские евреи к встрече с Эрец Исраэль...
И вот мы приезжаем в столь желанную и долгожданную Эрец Исраэль. И оказываемся в лагере в Хайфе. Лагерь называется «Шаар алия» - «Врата алии»: палатки, теснота... Вокруг колючая проволока (ну, это - защита от злоумышленников, хотя все равно неприятно), не выйти нельзя, ни войти. Но мы еще взволнованны и полны возвышенных чувств. Встречают нас наши земляки из Ирака, те, кто прожил здесь первую неделю, и говорят: «Прибыли? Садитесь на землю - предайтесь скорби. Воодушевление? Нет здесь для него места! Оделись в праздничные одежды? Немедленно снимайте их...»
Вот ведь ирония судьбы: в те годы, после завершения Войны за Независимость (а память об этой войне навеки врезалась в наши сердца: наш маленький народ понес огромные потери - и это после Катастрофы, в которой погибло шесть миллионов евреев!), так вот, в те годы вся страна ходила в хаки - в защитного цвета одежде, напоминающей армейское обмундирование. Понятно, что в хаки была одета армия, но и известнейшая в те времена швейная фабрика выпускала рубашки этого зеленовато-коричневого цвета. В будни и праздники, в театр и на работу, на свадьбы и на похороны - все носили нечто вроде униформы. И сам Бен-Гурион, первый глава правительства и первый министр обороны Израиля, ходил в хаки - достаточно взглянуть на фотографии... Так что наши костюмы из твида и прочего английского сукна не только не имели здесь цены, но выглядели просто смешно - человек, одетый по английской моде, среди этого моря хаки просто ощущал себя голым. Пришлось срочно покупать одежду цвета хаки.
Так вот и вошло с первых же дней в наш лексикон, в наш быт, в наше сознание слово «хаки». И еще одно слово выучили мы в первый же день и запомнили навсегда: «маабара». Так были названы в период массовой алии, хлынувшей в страну после 1948 года, временные лагеря, где размещали репатриантов. Эти перевалочные пункты (во множественном числе «маабарот») были размещены на территориях военных баз и казарм, в которых прежде находились подразделения армии Великобритании, управлявшей Эрец Исраэль с 1918 по 1948 год. Армейские палатки были «реконструированы»: их увеличили, сделали более вместительными. А когда все бывшие британские военные базы были заполнены, стали создавать новые палаточные городки - ими была усеяна вся страна. И еще об иронии судьбы: эти временные лагеря, пребывание в которых не должно было превышать трех-четырех месяцев, увы, простояли годы, и, если я не ошибаюсь, были окончательно ликвидированы почти через тридцать лет...
Противоположностью «маабаре» был кибуц. Это слово не было для нас новым: оно входило в те несколько ключевых понятий об израильской жизни, о которых мы слышали еще в Ираке, а здесь, в Израиле, постигали их высокий, едва ли не символический смысл. Кибуц - сельскохозяйственная коммуна - был, можно сказать, храмом Рабочего движения Эрец Исраэль, из которого вышли отцы-основатели нашего государства, его военачальники, многие из писателей, поэтов, мыслителей, журналистов, политиков. «Кибуцник» (а именно в таком «русском обличье» вошло это слово в иврит, потому что во многих, если не во всех кибуцах, их основатели говорили по-русски) - это означало, что ты принадлежишь к элите израильского общества. Кибуцник - это и символ, и пример для молодежи. Поэтому, если кого-нибудь из новых репатриантов, особенно - подростков, посылали в кибуц, то ощущение было таким, будто выпал тебе в жизни главный шанс, который ни за что нельзя упустить. Кибуц и «маабара» - это антиподы. Читатели моей книги «Петух искупления», которая вышла в Израиле на русском языке и которая, надеюсь, найдет своего читателя также в России, могут познакомиться с кибуцницей Соней, которая стремится приобщить подростков, только что прибывших из Ирака, к труду. Используя привычный социалистический лозунг, она увещевает их: «Кто не работает, тот не ест». Но еврейский подросток не может себе представить, чтобы в Израиле кто-то уморил его голодом. И тогда возникает более действенная угроза: «Не будешь работать, вернем тебя домой». «Дом» - это «маабара». А «маабара» - это наказание по сравнению с жизнью в кибуце. Мы, подростки, усвоили это предельно быстро. И наше вхождение в израильскую жизнь сопровождалось с одной стороны - желанием остаться такими, какими мы были до нашей алии, а с другой стороны - нам хотелось войти, быть, принадлежать.
Уже в первые дни мы поняли (и не спрашивайте, как - мы уловили это прямо из воздуха!) несколько черт, характерных для только начинающего тогда складываться нового израильского общества.
Первое - если ты новый репатриант, то это делает тебя чуть ниже тех, кто здесь родился. Второе - тот, кто прибыл раньше тебя хотя бы на пару дней, обладает большими правами, чем новичок. Первый вопрос всегда звучал так: «Ты когда прибыл?» И если ты отвечал, что находишься в стране два месяца, то тот, кто пробыл здесь три-четыре месяца, заявлял: «Зеленый! Не о чем с тобой говорить...» А уж перед тем, кто прожил здесь целых десять лет, снимаешь шляпу. А если такому старожилу пришлось к тому же поучаствовать во Второй мировой войне (британцы создали из жителей Эрец Исраэль Еврейскую бригаду, которая сражалась в Европе), а затем и в Войне за независимость, то отношение к нему как - к истинному герою.
И было еще нечто, что мы ощутили сразу же: то, что новоприбывшие из стран ислама... как бы это выразиться помягче... евреи не самого высокого сорта. Каким-то необъяснимым образом их воспринимали как арабов - не нынешних арабов, граждан Государства Израиль, а тех арабов, которые в 1948 году численно превосходили еврейское население, значительная часть которых воевала против создаваемого государства: процесс взаимного отталкивания евреев и арабов был неизбежен. К этому следует добавить, что чувство враждебности не позволило ни арабам лучше узнать евреев, ни евреям, родившимся в этой стране, поближе познакомиться со своими соседями - арабами. Поверхностное знакомство с обычаями этого народа, отношение к нему как к врагу, который потерпел поражение, но нанес нам ощутимый урон, - все это вместе взятое привело к тому, что само слово «арабский» стало едва ли не синонимом «плохого». Как говорилось о плохой работе? «Арабская работа». Какое определение давалось плохой музыке? «Арабская музыка». Все, что несло на себе печать арабского Востока, считалось в то время чем-то второсортным... Но ведь мы-то прибыли именно оттуда! И на себе ощутили это отношение. И поневоле пришлось нам вступить в отчаянную борьбу - надо было на пределе своих возможностей изо дня в день доказывать, что ты чего-то стоишь.
Кстати, замечу, что новые репатрианты из СНГ - а мне как руководителю отдела Молодежной алии Еврейского агентства приходится общаться с ними довольно часто - случается, смотрят на израильтян несколько свысока: дескать, чему могут научить нас жители этой маленькой страны, нас, приехавших из супердержавы, ведь за нами стоят Гагарин и Шостакович, Толстой и Пушкин, авиация, флот, космос! Сразу оговорюсь: среди подлинных интеллигентов, среди людей духовных и душевных я таких высказываний не слышал. И это понятно: интеллигентный, много знающий человек понимает, сколь многого он еще не знает, поэтому он никогда не станет демонстрировать собственное превосходство над кем бы то ни было...
Но в буднях нашей израильской жизни и по сей день репатрианты, скажем, из Америки воспринимаются обывателями совсем не так, как выходцы из мест иных. А мы-то как раз и были «выходцами из мест иных». И нашей естественной реакцией (впрочем, буду говорить только о себе) было доказать всем, что каждый из нас ничем не уступает любому из тех, кто нас окружает. Я поставил себе целью - стать израильтянином, быть принятым на равных, занять достойное место в обществе. И сегодня мне не стыдно признаться, что это стремление преуспеть по-прежнему не покидает меня, и это - спустя пятьдесят пять лет с того дня, как ступил я на землю Израиля, после того, как мною написаны книги, переведенные на множество языков, после почти трех десятилетий работы в Министерстве абсорбции и системе Молодежной алии, где некогда я начинал посыльным, а со временем стал генеральным директором. Но... «Преуспеть» - это в какой-то степени измениться! А может ли человек полностью отказаться от своего прошлого, обрубить свои корни? Если дереву обрубить даже часть корней, то в большинстве случаев при пересадке на новую почву ему не выжить, не выстоять, не врасти в новую почву.
Так у меня и так у героя моей книги «Петух искупления» (я передал ему многое из того, что пережил и перечувствовал) инстинктивно вырабатываются две тенденции: одна - всеми силами удержать в себе то, что составляет твою суть, сохранить свои корни, а другая - пустить новые побеги, отрастить новые ветки, сделать все, чтобы под солнцем нового мира зазеленели новые листья. И это совсем не простое дело. Убежден, что мои русскоязычные читатели отлично понимают, о чем идет речь: ты живешь в двух мирах, ты раздвоен, в тебе две личности, два полюса притяжения.
Известный израильский писатель Амос Оз очень точно описал эту ситуацию: «Порою нам самим трудно очертить параметры нашей личностной самоидентификации, и внутренний мир многих из нас - поле сражений «гражданской войны»... Еврей, уроженец России, чувствует себя евреем среди русских, но стоит ему попасть в среду евреев, выходцев из Северной Африки, к примеру, - и он тут же почувствует свою «русскость» так остро, как он и предположить не мог: ему будет недоставать русского языка, русских песен, и он вдруг ощутит свою связь с Россией до боли в сердце. Видимо, такова наша судьба: и через тысячелетия проносим мы любовь к тем местам, где родились, сохраняем незримую связь с ними».
<< Назад - Далее >>
Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>
