ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ДИАЛОГ
Александр КИРНОС (Россия)
МЫ С ТОБОЙ ДВА БЕРЕГА…
Читая Моти ЛЕРНЕРА в альманахе «ДИАЛОГ»
(Продолжение)
М.Л. Как и у всякого народа, видимо, и у евреев, есть не совсем светлые моменты в духовной (и даже реально-повседневной!) жизни, над преодолением которых трудились наши пророки, учителя народа, наши мудрецы. Иудаизм – это вечное поле битвы праведного с грешным, поверхностного с глубинным, великой идеи и её воплощения.
А.К. Один из самых ярких примеров - Корах.Он никак не мог согласиться с божественным выбором. Почему Моше? Почему только ему дано решать судьбы людей? Ведь вся община Израиля свята, а раз так, выбор руководителя должен осуществляться не Всевышним, а людьми. Попытка первого выступления аристократической верхушки против духовного лидера бесславно завершилась на следующий день. Земля разверзлась и поглотила Кораха, его семью и приверженцев. Как просто жилось тридцать три века назад. Вопрос и мгновенный ответ.
М.Л. В иудаизме всегда наблюдались две тенденции. Одна, – я называю её центростремительной, – это устремление всех творческих сил только на благо самой еврейской общины, отгораживаясь от остального мира. Другая же, – я называю её центробежной, – это направленность духовных, творческих сил во внешний мир, стремление изменить не только еврейскую общину, но и весь окружающий мир. Апостол Павел, начертавший путь к Спасению для всего человечества, был, с моей точки зрения, провозвестником идеи универсализма.
«Нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания ни необрезания, Варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всём Христос» (Колоссянам, 3:11). А в Послании к Галатам: «Нет иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного, нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Галатам, 3:28).
А.К. Павел вовлёк в мираж святости все народы тогдашней Ойкумены.
Ответы растянулись во времени, и земля неоднократно разверзалась под ногами не только виновных, но и невинных. В двадцатом веке две мировые войны унесли жизни десятков миллионов человек, среди которых мирных жителей было намного больше, чем военнослужащих. Наверное, Всевышний устал отвечать на вопросы.
М.Л. Мне кажется, что апостол Павел – это еврей, который попытался быть инициатором некоей универсальной духовной революции, но иудаизм не принял даже самой возможности универсальной духовной революции, и Павел предстал пред судом Синедриона, а затем – и перед судом в Риме…
А.К. Универсальная духовная революция оказалась невозможной не из-за позиции ортодоксального иудаизма, а потому, что люди онтологически не достигли того уровня развития, который был необходим для перевода миража святости в реальность повседневного быта.
В одной из книг по иудаике я прочёл об «Эстер Паним» – сокрытии лица. Всевышний совсем как интеллигентный, но несколько меланхоличный отец, на время устранился от воспитания детей, поскольку устал от их бестолковости и непослушания.
– Я вам всё объяснял не один раз, вы не обращаете на это внимания, что ж, разбирайтесь сами.
Разборки, как социальные, так и национальные, продолжаются до сих пор. Когда закончится «Эстер паним», неизвестно.
М.Л. Почему же я вспоминаю свою работу над пьесой об апостоле Павле? Потому, что размышляю о своём еврействе, о своей религии в историческом аспекте (в обычной своей жизни я человек абсолютно светский, хотя и глубоко чту еврейские традиции в их культурно-историческом, философском контексте). И в своих попытках обозреть своё «религиозное» прошлое в аспекте историко-философском, в аспекте идей и тенденций иудаизма – от времён древних до наших дней – я «встретил» апостола Павла.
А.К. Я тоже пытался разобраться в своём еврействе. Но задолго до того, как я начал в нём разбираться, я встретил Ленина и его апостола Сталина, которые тоже предложили вариант универсальной духовной революции. И так же, как победившее христианство, победивший социализм не оставлял выбора для тех, кто оказался на его пути.
М.Л. И мне пришлось потратить немало сил, чтобы попытаться разобраться и в прошлом, и в настоящем, ибо у меня нет серьёзного религиозного образования, я не учился в «ешиве».
А.К. Когда я после демобилизации из армии учился на факультете иудаики в ТУРО-колледже, у рава Вайса я услышал прелестную историю, которая кем-то была написана специально для меня.
Когда-то, давным-давно, в одном посёлке жили раввин и греческий философ. Они дружили, но один считал, что мир создан Богом, а другой – что он существовал вечно сам по себе. Оба были глубокими мыслителями, и каждому хотелось, чтобы его другу открылась, наконец, истина, но все споры заканчивались безрезультатно.
Однажды утром, осенённый новым, как ему казалось, решающим доказательством своей правоты, философ поспешил к раввину. Двери и окна были раскрыты настежь, но на приветствие никто не откликнулся. Обеспокоенный философ вошёл в дом, в кабинете друга на столе лежали исписанные изящнейшим каллиграфическим почерком листы бумаги. Привлечённый красотой букв, философ прочёл первые строки и… забыл обо всём. Это была удивительнейшая поэма о любви.
Когда он очнулся и поднял глаза, то увидел сидящего в кресле раввина.
– Друг мой, кто это написал? – воскликнул он. – Это гениальный поэт, философ и художник! Познакомь меня с ним.
– Не могу, – ответил раввин. – Случилась очень странная история. Рано утром я ушёл к морю. Окно было приоткрыто, а на столе стояла чернильница. Наверное, порывом ветра распахнуло окно, чернильница опрокинулась, и вот возникла эта поэма.
– Ты что, издеваешься надо мной? – возмутился философ. – Неужели ты считаешь меня ненормальным и думаешь, я поверю, что у такого замечательного произведения нет творца?
– Но ведь, – тихо заметил раввин, – уже тридцать лет ты убеждаешь меня, что неизмеримо более прекрасное произведение, – и раввин показал за окно на небо, море и горы, – возникло само по себе.
М.Л. Но я обращался не только к далёкому прошлому… Я хотел понять, к примеру, что послужило причиной трагедии в Хевроне, в так называемой «Двойной Пещере», усыпальнице еврейских праотцев – Авраама, Ицхака, Яакова и праматерей – Сары, Ривки, Леи…
25 февраля 1994 года, в день веселого еврейского праздника Пурим Барух Гольдштейн, глубоко религиозный человек, врач-целитель, никога не отказывавший в оказании помощи и арабам, по соседству с которыми он жил, расстрелял из своего автомата более двадцати арабов, пришедших помолиться в «Двойной Пещере», ибо наши еврейские праотцы и праматери тоже святы для мусульман…
А.К. И я обращался не только к далёкому прошлому. Тем более, что мир вокруг меня был переполнен состарившимися адептами революционного насилия, которое, разумеется, было ответом на насилие эксплуататоров.
М.Л. Близкие к доктору Гольдшейну люди рассказывают о тяжёлом его состоянии, ибо прямо у него на руках умерли его близкие друзья и соседи, новые репатрианты из России Мордехай Лапид и его сын Шломо. Доктор Барух Гольдштейн, офицер-резервист Армии Обороны Израиля, умевший оказывать помощь в боевых условиях, ничем не мог помочь своим лучшим друзьям, отцу и сыну, в которых стреляли арабы с близкого расстояния.
Не мог он принять и тот факт, что так называемые Соглашения Осло позволили арабам вооружиться, что обернулось массовым террором.
В этом тяжелейшем моральном состоянии доктор Гольдштейн взял в руки автомат и разрядил обойму, стреляя по толпе, которая и растерзала его самого, когда патроны закончились…
А.К. На взгляд революционеров (и не только евреев), естественная ответная реакция человека на действия погромщиков и бандитов.
М.Л. Но, кроме глубокой душевной травмы, были ещё и вполне обоснованные предположения, что арабы собираются учинить резню, и доктор Гольдштейн, видимо, решил первым нанести удар…
Я очень хотел понять движущие мотивы его поступка, ведь подавляющее большинство израильтян, переживших подобные трагедии, всё-таки не берут в руки оружие.
И выяснилось, что доктор Гольдштейн, молившийся постоянно с группой евреев в «Двойной Пещере», слышал от раввина по имени Дов Эльба, ведшего молитвы, некие религиозные основания, якобы, позволяющие совершать подобные деяния. Этот раввин написал статью «Разъяснение к некоторым законам и установлениям, опираясь на которые можно карать смертью неевреев». Статья вышла в свет спустя месяц после смерти Баруха Гольдштейна.
Так вот, раввин Дов Эльба, анализируя различные тексты, где обсуждались и меры обороны от погромщиков, пришёл к выводам, что из некоторых законов и установлений, разработанных еврейскими учёными в разные века, в разных странах можно сделать вывод, что неевреев, посягающих на твою жизнь, можно наказывать смертью. И написал об этом статью, как это принято в кругах учёных раввинов.
<< Назад - Далее >>
Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>
