ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > КАДИШ ПО МЕСТЕЧКУ

Григорий КАНОВИЧ (Израиль)

МЕНАХЕМ-ЦЫГАН

(о к о н ч а н и е)

Выпущенного из тюрьмы Менахема в местечке встретили холодно и даже враждебно. Еще бы - взял и опозорил всех перед всем миром. Теперь куда ни пойдешь, куда ни поедешь - всюду слышишь: ах, эти йонамиестские конокрады!

Только хромоножка Браха и престарелый рабби Иехезкель не отвернулись от Менахема - всячески помогали ему поскорей оправиться от каторги и подлечить дырявые легкие.

- Не осуждайте его! Добро в одиночку не ходит, - уверял противников Менахема рабби, умудренный жизнью и не склонный к окончательным приговорам. - Чтобы сделать доброе дело, человеку иногда приходится брать и зло в компаньоны...

Браха поила его разными целебными отварами, готовила для него еду, обстирывала, защищала от дурной молвы, а рабби Иехезкель все время подыскивал для него какое-нибудь занятие - то попросит половицы в синагоге перестелить, то окна застеклить, а то и сколотить для богомольцев новые скамьи.

Благоволил к «политзаключенному» и новый помощник бургомистра - брат сапожника Гедалье Казацкера - коммунист-подпольщик Хаим по прозвищу Рыжий. По его подсказке Менахема, как борца против угнетательского строя, избрали в какой-то местечковый совет трудящихся, но избранника ни советы, ни дурная молва, ни наставительные беседы с рабби Иехезкилем не занимали. В свободное от работы время Менахем сидел дома и неотрывно смотрел в окно, а в погожие дни отправлялся подышать свежим воздухом на косогор, где последний раз виделся с Ильдой. Тут, на пустыре, под открытым небом, он мог под миротворное журчанье Вилии без всяких помех предаваться воспоминаниям. Иногда он засыпал на осеннем солнышке, и ему снились цыганские шатры, раскинутые на пустыре; неоседланная вороная лошадь, спокойно прядущая мшистыми ушами; утренний жар Ильдиных губ, обжигающих своим прикосновением его, Менахема, шершавую руку; огромные, как луны, латунные серьги, позвякивающие в тишине - динь-динь-динь; Ильда, шепчущая ему на ухо по-цыгански какие-то слова. Менахем силился понять их потайной, будоражащий смысл, который ускользал от него, как только она их произносила. В сон на цыпочках входила верная Браха, поила его каким-то сладким и дурманящим зельем, а он у нее как будто спрашивал, как по-цыгански любовь. «Как и на идише», с придыханием отвечала Браха. «На всех языках любовь - всегда любовь». Менахем просыпался и растерянно оглядывался - вокруг носились и жужжали шмели, по небу плыли легкие перистые облака, и в самое близкое из них, которое висело над ним, он кутался, как в саван, и таял вместе с ним в предвечернем мареве...

Осень шла за осенью, но после смены старой власти табор в Йонамиестисе больше ни разу не появился.

- Границу с Польшей перекрыли. Сюда никого не пускают. Но говорят, в Кедайняй какие-то цыгане объявились, - стараясь утешить Менахема, сказала как-то чуткая Браха.

Ее слова приободрили беднягу, и он подумал, не съездить ли ему в Кедайняй - от Йонамиестиса туда было рукой подать. Но тут один за другим из жизни ушли его родители. Отец - в сентябре сорокового, а мать через два месяца - на Хануку. А потом... потом началась война русских с немцами, и всем стало не до цыган.

На улицах местечка снова утвердился Пятрас Гаршва, правда, в штатском, без чешского браунинга на заднице, но зато с белой нарукавной повязкой и заряженным автоматом наперевес.

Вместе со своими дружками он сгонял, как скот, на рыночную площадь Йонамиестиса всех евреев, которых он когда-то охранял и у которых не раз опохмелялся, не брезгая закусывать и подозрительной мацой.

Впереди всех ковылял рабби Иехезкель с Черной и своим выводком.

- Успокойтесь! Положитесь на Господа! - твердил он.

- Сейчас Господь не тот, кто на небесах, а тот, в чьих руках автомат с полной обоймой, - проворчала Черна.

Сапожник Гедалье Казацкер по старой дружбе допытывался у автоматчика Гаршвы, куда тот их гонит.

- В рай, - с ухмылкой ответил Гаршва. - И чтобы не было обиды, всех разом - одним махом.

Менахем-цыган в рай попал не сразу - сперва из Йонамиестиса в каунасское гетто, а оттуда в Польшу, в лагерь.

Лагерь назывался невинно и звонко - Майданек.

От него до рая, как оказалось, было ближе, чем от родного дома до рыночной площади в Йонамиестисе. Каждый день под звуки бравурной музыки в рай отправлялись сотни.

Покойницкая команда, в которую кроме Менахема определили поляка Яцека, француза Жюстена и датчанина Харальда, каждое утро подкатывала к дверям битком набитого еврейками и цыганками женского барака и выносила из него свежие, еще не остывшие трупы голых, обезображенных голодом и побоями невольниц. Задыхаясь от ужаса и жалости, возчики сваливали белеющие, как сухие берёзовые поленья, тела на дно скрипучей, пропахшей тленом телеги и доставляла их в лагерное чистилище - крематорий.

По ночам Менахема мучили кошмары - он представлял себе, как лежит на досках, голый, еще живой, под грудой покойников, как телега подъезжает к крематорию, как возчики хватают его за ноги и за руки и швыряют в зев пылающей, ненасытной печи. Менахем в ужасе вскакивал с нар, пялился в густую, как обувная вакса, вонючую темноту и на весь барак что есть мочи кричал:

- Что вы делаете?! Я еще живой! Живой!

После этих еженощных снов и ежедневных рейсов Менахему до дрожи хотелось, чтобы поскорей покончили и с ним. Он нисколько не сомневался, что и ему давно уготовано место в покойницкой телеге и что никакого чуда не произойдет. Сегодня он, как в гроб укладывает других, накрывает их рваной попоной, а завтра новая покойницкая команда швырнет его на дно телеги и повезет к печам.

Но уж так повелось на белом свете: когда изверишься во всем, когда смерть кажется Божьей милостью, как раз и случается чудо.

В начале второй лагерной зимы с ее жестокими морозами Менахем в женском бараке, куда он вместе с напарниками зашел за очередным грузом, вдруг увидел женщину и обомлел:

- Ильда! - окликнул он ее.

Одетая, как чучело, в какие-то топорщившиеся лохмотья, коротко, почти наголо остриженная, без своих латунных серёг в маленьких, заросших пушком ушах, в стоптанных, рваных ботинках, она даже не шелохнулась - стояла у нар и с напускным спокойствием смотрелась в осколок мутного, со стершейся амальгамой зеркальца.

- Ильда!

Женщина обернулась, вытаращила на него свои огромные, цвета вишневого варенья глаза, оглядела и по-польски сказала:

- Pan napewno siк pomylil.(Пан, наверно, ошибся).

Она говорила отрывисто и неохотно, откровенно тяготясь его присутствием.

- Это я - Менахем. Ваш табор когда-то стоял в Литве... в нашем местечке... на косогоре. Ты мне еще гадала по руке...

- Ро zydowsku, niestety, nie rozumiк. (По-еврейски я, к сожалению, не понимаю.)

- Я Менахем... Тот, кто выручил вас, когда ваша Зоська пала... Помнишь?

- Na Litwie nigde nie bylam. Cale zycia spкndzilam na Sl№nsku. (B Литве я никогда не была... Всю жизнь жила в Силезии...)

Ты мне тогда нагадала и любовь, и счастливое будущее. Все прелести жизни... всё, кроме Майданека, - не сдавался Менахем.

Но та, которую он назвал Ильдой, не откликнулась на его воспоминания. Она спрятала в лохмотья Бог весть где раздобытый осколок зеркальца и вприпрыжку, как зверек, пустилась к выходу

- Przepraszem раnа, pan mnie z kims pomylil. Szukajcie w drugim baraku swoje Ilde. W№tpiк, ze vam uda. Tu ludzie prawie codzienie sie zmeniaj№ - do niepoznania. (Простите, пан, с кем-то вы меня спутали. Поищите свою Ильду в другом бараке... Но вряд ли пану повезет. Тут люди даже за день меняются до неузнаваемости.)

- Ильда, Ильда, - повторял оцепеневший Менахем. Он ни с кем не мог ее cпутать. Ни с кем. Это, голову на отсеченье, - она, это ее глаза, уши, походка, голос... Просто из гордости не желает признаться, не хочет, чтобы ее видели такой униженной и безобразной и больно жалили ненужной и обидной жалостью. Всё, что она кому-то когда-то нагадала - златые горы, пиковые дамы, долголетие, светлое будущее - всё это чушь и неправда. А правда - вот она, вся на виду: эти нары, эти покойницкие возы, этот дым над лагерем... И в этом виноваты не гадалки и предсказатели. Виноват Господь Бог, который создал не человека, а зверя с человеческим лицом?

Отчужденность и замкнутость Ильды не остановили Менахема. Каждый день он захаживал в женский барак, расспрашивал о ней, словно провалившейся сквозь землю, но товарки только пожимали плечами.

- Еврейка? - спрашивали.

- Цыганка, - отвечал Менахем.

- Вчера какая-то дура повесилась в нужнике... Но кто именно - мы не знаем.

Он отказывался верить: нет, нет, это не она, это - другая. И всякий раз, подъезжая к женским баракам и загружая роковую фуру, он с какой-то суеверной опаской всматривался в лица уложенных покойниц - вдруг среди этой страшной поленницы обнаружит Ильду. И всякий раз, не найдя ее, Менахем заговорщическим шепотом благодарил отрекшегося от них Всевышнего за то, что Тот уберег её, и, может, когда на свете утихнет эта кровавая заваруха, всё вернется на круги своя, они встретятся, и она за лит снова погадает ему... Ведь за день до неузнаваемости меняются не только люди, но их судьба.

О своей «родственнице» он наводил справки даже в лагерной канцелярии.

Ответ был по-немецки краток и деловит:

- Ilda Balcerovich? Kerne Angaben. (Никаких данных.)

За три недели до прихода Красной Армии-освободительницы до неузнаваемости изменилась и судьба Менахема. Решив избавиться от лишних свидетелей, лагерное начальство перевело возчиков мертвых в разряд мертвых. Первым в родное небо через печную трубу взмыл поляк Яцек. За ним - француз Жюстен и датчанин Харальд. Не замешкался и Менахем, который, легко и беспечально закутавшись, как в саван, в летучее газовое облако, растаял в предвечернем мареве.

С тех пор минула вечность. Но и сейчас, в ясную погоду, если запрокинуть голову, можно невооруженным глазом увидеть это облако, своими очертаниями похожее на резвую английскую лошадь. Менахем сидит на ней, натягивает поводья и во весь опор скачет в родной Йонамиестис, на косогор, к Ильдиному шатру, туда, где, давно забывши про кочевых цыган и про оседлых евреев, равнодушно, как земное время, течёт полноводная и кроткая Вилия. И лошадь, не касаясь копытами гибельной, чернеющей внизу земли, скачет и скачет в вольном небе.

Ноябрь-декабрь 2004 г.

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>