ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ТЕАТР

Гила АЛЬМАГОР (Израиль)

ЛЕТО ИЗ ЖИЗНИ АВИИ

Пьеса

(ОКОНЧАНИЕ)

 - Это такой красивый танец... Как танцевал вальс твой отец... Когда танцевал он, все прекращали танцевать, отходили в сторону и смотрели только на него.
- Жаль, что госпожа Абрамсон не пригласила тебя, - сказала я маме. - Уж ты бы им показала, что такое вальс.
- Нет, я-то что, вот он бы показал им... Для вальса нужен хороший партнер, а без него я не смогу танцевать так, как раньше.
- А как его танцуют, этот вальс, - спросила я.
Тогда мама встала и показала мне основные движения: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три... и закружилась в танце. Она была такая легкая, красивая. Неожиданно она подхватила меня, и мы принялись вальсировать вместе, словно влюбленная парочка. Вдруг мама замерла и произнесла:
- Глаза! У тебя глаза точно такие же, как были у него: черные и большие.
Первый раз мама сказала, что я чем-то похожа на своего отца, напоминаю его. Теперь я знала: у меня глаза - как у него, а не как у мамы, как у него! Мама улыбнулась, прижала меня к себе, и мы продолжали танцевать. Я смотрела на нее и думала: "Мамочка, красавица ты моя, некому с тобой танцевать, некому посмотреть на тебя и увидеть, какая ты красивая".
У меня уже кружилась голова от вальса и хотелось отдохнуть, но мама не останавливалась, она крепко держала меня и танцевала, танцевала, даже приподнимая меня. В конце концов, я взмолилась:
- Хватит, мама, хватит! Я не могу больше, у меня кружится голова.
Она отпустила меня, а сама все продолжала кружиться, даже когда музыка перестала звучать, и наступила полная тишина.
- Мама, все, уже тихо, хватит танцевать, мама! - испуганно повторяла я.
- А я и не заметила, - ответила она, как бы очнувшись.
- Мама, иди спать, - продолжала я. - Ты устала.
- Они там сейчас поставят новую пластинку, и мы еще потанцуем.
- Иди спать, мама, - повторила я. - Ты устала.
- Ты ложись, - ответила она. - Я сейчас не смогу заснуть. Спокойной ночи. Видишь, и у нас получился чудесный вечер, правда? У них праздник, и у нас тоже. Главное - чтобы всем было хорошо, и все были довольны.
На следующее утро в бакалейной лавке мы могли услышать подробности о прошедшем вечере. Выяснилось, что во время бала госпожа Абрамсон объявила, что в подвале, где состоялся праздник, откроется балетная студия, первая в нашем городке: "Балетная студия Майи Абрамсон".
Отныне госпожа Абрамсон перестала пользоваться услугами мамы и не приносила более белье в стирку, а мне незачем было теперь подниматься на второй этаж знакомого дома.
Когда я проходила мимо их дома, я старалась опускать голову, чтобы ненароком не встретиться взглядом с Майей. Однажды я таки увидела ее на балконе, она стояла одна, опершись на перила ограждения. Сначала я подсматривала за ней украдкой, а потом вышла из укрытия и встала прямо под балконом - на том самом месте, откуда бросила в нее камень. Я стояла и смотрела на нее, а она - на меня, глаза наши встретились. Она едва заметно махнула рукой, как бы приветствуя меня, и даже улыбнулась со значением, напоминая о нашем секрете. А может, не было ни того, ни другого, и все это мне только показалось? Может быть...

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

За несколько дней до окончания летних каникул я увидела грузовик перед домом, где жил Ганц с семьей.
"Они уезжают, - говорили соседи. - Только вселились и уже уезжают".
Поговаривали, что Ганцы эмигрируют в Австралию.
Когда вся их семья уже устроилась в грузовике, господин Ганц заметил меня, и мне показалось, что он хочет заскочить попрощаться с моей мамой.
- Ой, вспомнил, - произнес он. - Мне ведь нужно вернуть небольшой долг госпоже Гене.
- Так отдай деньги ее дочке, - подсказала ему жена. - Вот она стоит.
- Я мигом вернусь, - пробормотал Ганц и бегом припустился к нашему дому.
Когда я следом за ним вбежала в дом, он стоял возле мамы, близко-близко и держал ее за руку. Увидев меня, Ганц выпустил мамину руку и сказал мне:
- Береги свою маму, девочка, она чудесный человек, - и вышел.
Я увидела, как он еще раз заглянул в окно своей пустой квартиры, оглянулся вокруг. Лишь после этого забрался в кузов грузовика и постучал по крыше кабины, подавая водителю знак, что можно ехать. Автомобиль исчез в густом облаке пыли, и кто-то проворчал:
- Какую пылищу подняли. Двно уже пора замостить эту дорогу.

Вечером мы с мамой ели арбуз. На тарелке осталось несколько семечек, и мы грызли их. Вдруг мама произнесла:
- Хорошо, что он зашел попрощаться. Какие прекрасные у него манеры! Жаль, что Ганцы не прижились здесь. Но для этого нужно больше времени и много терпения. Очень много терпения.
Я спросила, где находится Австралия.
- Австралия?- не сразу ответила мама. - Это далеко, очень далеко.
- Мама, - продолжала я, - тебе не кажется, что пора меня записывать. Ведь каникулы почти закончились.
- Записывать? Куда записывать?
- В интернат.
- Почему в интернат? - спросила мама. - Разве ты не хочешь быть со мной?
- А можно?
- Конечно, можно. Если уж ты смогла выдержать это лето, конечно, можно. Я никуда не отпущу тебя. Твой дом здесь, со мной!
Я не могла поверить тому, что слышала. Ведь пять лет мама одна жила здесь, а я там, в интернате. С того дня, как я пошла в первый класс! Пять лет! Но теперь - все, с интернатом покончено. Теперь все будет по-другому.
Итак, мама записала меня в местную школу и к началу занятий купила мне портфель из настоящей кожи, стоивший кучу денег.
- Этот портфель отличная вещь, прослужит годы. Ты с ним закончишь начальную школу.
В первый учебный день учительница представила меня новым одноклассникам.
- Дети, - сказала учительница, - познакомьтесь с Авией. Она у нас новенькая, и я уверена, что вы поможете ей привыкнуть к нашей школе.
Никто не смеялся над моими волосами. Первые дни нового учебного года вообще прошли замечательно. У меня появились новые друзья.
И главное: мои волосы отросли, и мне не нужно было повязывать голову косынкой.
Мама старалась, чтобы я по-настоящему чувствовала себя как дома. Напротив нашего подъезда я разбила маленький огородик и посадила там несколько кустов помидоров, редьку и зеленый лук. Мама очень обрадовалась и похвалила меня:
- Это прекрасная идея, твои овощи помогут нам сэкономить немало денег.
У меня появились планы расширить мой огородик, но они так и остались только планами.

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

Вскоре после осенних праздников ⁽¹⁾ я заметила, что с мамой что-то происходит. Она не зажигала света по вечерам, и часами мы просиживали в темноте. Мама почти не разговаривала, глаза у нее сделались какими-то стеклянными, и она подолгу сидела, уставившись невидящим взором в пространство. Я поняла, что болезнь возвращается и скоро заберет ее у меня.
Кризис наступил в субботу после обеда, когда в квартале царила тишина.
Наши соседи Коганы собирались на море. Перед тем, как отправиться, госпожа Коган обратилась к маме, на минутку подошедшей к окну:
- Почему вы никогда не возьмете дочку на море, госпожа Геня?
- На пляже в субботу слишком много народу, - ответила мама. - В другой раз.
- Хотите, мы можем взять Авию с собой.
- Нет-нет, она слишком впечатлительная. Толпа нервирует ее.

"Толпа нервирует меня?" - удивилась я про себя. Я потянула маму от окна, и тогда, на кухне, она вовсю разошлась по поводу этой поездки на море:
- Какая наглая женщина?! Она еще будет говорить мне, что мне делать с моей дочерью! И какое дело этой Коган, едем мы на море или нет? Да вообще, что там хорошего на море - песок и грязная вода. В таком месте можно любую болезнь подцепить.
Мама села на свою кровать и уставилась в пустоту; в ее молчании было что-то зловещее. Вдруг она проговорила:
- Есть вещи, которые нельзя спускать молча. Каждый должен жить своей жизнью, а не вмешиваться в чужую. Я вот дождусь эту Коган, когда она вернется со своего моря.
- Мама, - попыталась я успокоить ее, - никто не вмешивается в твою жизнь, никто не мешает тебе жить так, как хочется. Давай, мамочка, посидим тихонько.
И тут она взорвалась и закричала:
- Не смей дерзить матери! Закрой окна, чтобы соседи не слышали, как ты грубишь мне!
Потом ее речь сделалась неразборчивой, она начала мешать немецкие слова с польскими. Мама согнулась, а ее лицо, обычно такое красивое, сделалось отталкивающим и страшным. Я попыталась дать ей лекарство и воду, чтобы запить его. Мама выбила стакан у меня из рук, он упал и разбился, а таблетки покатились по полу. Мама топтала их ногами и странно кричала: "У-у-у", - словно гудок паровоза.
Соседи высыпали на улицу и столпились перед нашей квартирой. Моше-зеленщик начал стучать в нашу дверь, приговаривая: "Авива, открой! Тебе опасно оставаться наедине с матерью!"
- Да все в порядке, - пыталась схитрить я. - Мы с мамой просто поссорились. Мама сердится, потому что я довела ее. Уходите. Скажи всем, чтобы убирались отсюда.
Но я понимала, что Моше прав и нельзя оставаться с мамой в одной комнате. Нужно было срочно привести врача. Когда соседи ушли, я вышла из квартиры, заперла дверь снаружи и помчалась к доктору Энгелю. Он жил на другом конце городка. В субботу после обеда улицы обычно пусты. Я сбросила сандалии и понеслась босиком. Асфальт обжигал ступни.
Наконец, я добежала. Доктор Энгель жил в красивом ухоженном доме, который охраняли две собаки. Когда я подошла к дому, они залаяли на меня, я испугалась и громко позвала:
- Доктор, доктор Энгель! Пусть кто-нибудь уведет собак! Мне нужен доктор Энгель!
Доктор вышел, и собаки успокоились.
- Кто ты, девочка? - спросил он. - Ведь сейчас суббота, время отдыха. Ну, в чем дело?
- Моя мама, Геня... Это с ней снова случилось. Ей срочно нужна ваша помощь!
- Твоя мама?- пытался вспомнить доктор. - Кто она, твоя мама?
- Моя мама Геня.
- Геня? Какая Ге... А, Геня-партизанка? - наконец вспомнил он.
Он не сказал, как все, "Геня-партизаночка", нет, он сказал "Геня-партизанка". И в том, как он это произнес, прозвучало уважение. И затем сразу добавил: "Ах, да, я помню. Сейчас иду".
Я помчалась домой, зная, что он немедленно поедет следом. И действительно, довольно скоро он подхватил меня по дороге, и мы вместе поехали к нам на его черной машине. Возле нашей двери стояла толпа соседей во главе с Моше-зеленщиком. Мы вошли, доктор Энгель приблизился к маме и заговорил с ней тихим спокойным голосом, словно со своей дочерью. Потом он еще говорил с ней по-немецки и, наконец, сделал укол. Затем доктор прошел в ванную комнату помыть руки и, глядя на меня в зеркало над умывальником, сказал:
- Девочка, твоя мама очень больна. Ее нужно срочно поместить в больницу. Кто-то должен позаботиться о тебе, кто это сможет сделать?
Я позвала Моше, и с той минуты он взял все хлопоты на себя.
Единственный в нашем квартале телефон был в его магазинчике. Несмотря на то, что была суббота, Моше открыл лавку, позвонил в "Маген Давид адом" ⁽²⁾ и вызвал неотложную помощь. Затем он позвонил моей тете Алисе и попросил ее приехать за мной. Мне Моше сказал:
- Приготовь маме халат, домашние тапочки и туалетные принадлежности. Твоя тетя приедет только ночью, если до этого времени ты хочешь побыть у нас - пожалуйста.
Через несколько минут приехала машина "скорой помощи", из которой вышли двое санитаров с носилками, и доктор Энгель помог им погрузить маму в автомобиль. Моше поехал с ними. Сама я этого не видела, потому что закрылась в ванной. Я не могла смотреть, как маму увозят от меня. Я вышла только после того, как, включив сирену, машина отъехала. Удалявшийся звук сирены был слышен еще минуту-другую. Затем я опустила жалюзи и заперлась изнутри. Я легла на мамину кровать и почувствовала ее запах. Тогда я спрятала лицо в подушку, закуталась в простыни и вдыхала и вдыхала запах моей мамы. Так я пролежала довольно долго.
Когда наступил вечер, в дверь постучала госпожа Коган: "Авия, девочка, пойдем к нам, поужинаешь". Я не ответила, притворившись, что сплю. Я ничего не хотела, только чтобы меня оставили в покое, одну.
Прошел еще час-другой, как вдруг послышался легкий стук в дверь. Потом еще раз. И тут я услышала ее, Майю:
- Авива, открой, я знаю, что ты там. Открой мне, пожалуйста. Ты ведь одна, я хочу побыть с тобой.

Я открыла дверь, но не пригласила ее войти. Майя вошла сама, села на стул и заговорила:
- Ты сердишься на меня, я знаю, но пойми, Авия, это все моя мама. Когда мне исполнилось пять лет, мы остались вдвоем, и она одна растила меня. В точности, как твоя мама. Нам было трудно. Кроме меня, у нее нет никого на свете. Понимаешь? Подумай об этом, ты должна понять.
"Что я могу сказать тебе, Майя?" - думала я.
Она продолжала:
- Ты ведь знаешь, у меня есть балетная студия. Я хочу, чтобы ты стала одной из моих учениц. Ты не будешь платить, ты будешь учиться у меня бесплатно.
- Майя, - прервала я ее, - я хочу, чтобы ты ушла. Я хочу побыть одна.
- Увидишь, - сказала она, уходя, - все будет хорошо. Все снова будет, как прежде. А мы будем подругами, хорошо?
Майя ушла, и я больше никогда не думала о ней, о Майе Абрамсон. Прошли годы, она осталась в памяти просто девушкой из моего детства, в которую я однажды летом от обиды запустила камнем.
Поздно ночью приехала тетя Алиса, как и обещала. Она легла спать на мою кровать, а я осталась в маминой. Тетя Алиса почти не разговаривала в ту ночь, только произнесла: "Бедная Геня, что за жизнь у нее. За что ей все это?"

Утром я собрала свой фибровый чемодан, на дно положила дневник и коричневый конверт...
- Это временно, - пробормотала тетя Алиса. - Пока мама не поправится.
Мы сели в автобус и поехали. От остановки на шоссе до интерната шли пешком. Вдруг закапал первый в этом году дождь ⁽³⁾. Прикрываясь от него, тетя Алиса подняла над головой мой чемодан.
- Рановато для дождя, - сказала она. - Только лето кончилось, и уже дождь. Значит, зима будет холодная.
В тот год мама уже ни разу не приехала навестить меня, ни одного раза.

_________________________________

⁽¹⁾ Новый год по еврейскому календарю, Судный день и Суккот - исторический еврейский праздник в память о скитаниях евреев в пустыне после исхода из Египта.
⁽²⁾ "Маген Давид адом" ("Красный щит Давида") - эмблема и название службы скорой неотложной помощи в Израиле.
⁽³⁾ Осень в Израиле - начало сезона, когда идут дожди, но особенно часто - зимой.

Александр КРЮКОВ (Россия). ПРИМА. Предисловие

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>