ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ТЕАТР

Лена СОКОЛОВА (ПОПОВА) (Россия)

«АНТИТЕАТР» ХАНОХА ЛЕВИНА

П р е д и с л о в и е

(окончание)

Ханоху Левину тоже мало того, что его персонажи осознают, что они - лишь плод авторской фантазии. Они и свое «существование в пьесе» превращают в драматургию: в рамках сценической реальности, придуманной Левином, они строят собственный театр или кинематограф, распределяя между собой роли драматурга, режиссера и актеров. У Ионеско персонаж экстраверт, он то и дело проникает за рамки театральной реальности в нашу с вами «зрительскую» реальность. У Ханоха Левина наоборот, персонаж интроверт: не покидая очерченного драматургом круга, он уходит вглубь творимой им новой сценической реальности и там чертит собственные «круги». Так в пьесах и скетчах Левина, подобно русской матрешке или китайскому шару в шаре, появляется театр (или кино) в театре.

Иллюстрацией к вышесказанному может служить реплика Афчика из скетча «Чопик и Афчик в изгнании» («Чопик ве-Афчик бе-галут*». Под окнами кафе, из которого их выгнала неизвестная женщина и где остался недоеденный торт, они фантазируют, наперебой создавая ее биографию, и, в конце концов, договариваются до того, что у нее якобы скоропостижно умер муж. При этом они сознают, что находятся «физически - на улице, а духовно - в утешении скорбящих», но предпочитают «продолжать о духовном». Внутренний сюжет настолько захватывает героев, что они покупают женщине траурный венок, и при его вручении Афчик произносит: «...я уступаю эту сцену моему товарищу Чопику!». Он говорит о вымышленной сцене из созданного и разыгранного героями спектакля внутри того, который идет на настоящей сцене театра.

«Антитеатр» Ханоха Левина опирается на категории театра со знаком антитезы: антифабула, антиэстетизм, антиреализм, антипсихологизм. Его пьесы, как правило, довольно статичны, персонажи лишены развития характеров. Тщетно читатель ждет, что вот-вот наступит какая-то развязка или хотя бы что-нибудь, наконец, произойдет. Этот прием уже был известен: первая пьеса Луиджи Пиранделло, которая представляет собой одноактную драму, прямо называется «Эпилог» («L'epilogo», 1898), будто подчеркивая уже своим названием, что перед этим эпилогом ничего не было, что это послесловие к пустоте. А произведения Левина чаще представляют собой затянувшуюся экспозицию, тогда как классические перипетия, кульминация и развязка в них отсутствуют.

Начиная привычный, узнаваемый разговор или разыгрывая знакомую ситуацию, Ханох Левин резко заканчивает ее неожиданным и абсурдным поворотом - так, как в нашей жизни не бывает, не прилично, не положено. Как подметил Яков Шехтер: «Мы спим, живем по инерции. Человек к двадцати годам набирает ответы на разные жизненные ситуации и потом уже не думает, реагируя автоматически. Пришла ситуация, загорелась лампочка, другая ситуация - другая лампочка. А сам человек спит, плывет по течению»¹. В своих пьесах и скетчах Левин выворачивает эти самые «лампочки», так что они в нужный момент не загораются, и герою - а вслед за ним и зрителю - приходится соображать, как поступить и какой дать ответ. 

Антиэстетизм в произведениях Левина часто кажется гипертрофированным. Его герои готовы блевать, заниматься сексом и испражняться прямо на сцене, а у читателя (зрителя) возникает чувство брезгливости и отвращения, хотя он не может не смеяться. Для драматурга нет табуированных тем, что порой пугает. Тут не только отсутствует элементарная стыдливость, но и - как кажется - не остается ничего святого. Так же как и Бертольд Брехт, Ханох Левин не признает «благостной лжи» и называет самые неприятные вещи своими именами.

Антиреалистичность пьес Ханоха Левина характернейшим образом проявляет себя в ономастике. Словно в пику традиции «говорящих имен», хорошо известной израильтянам по переводам русской литературы, имена персонажей в произведениях Левина представляют собой абсурдные сочетания звуков. Изредка этот нонсенс намекает на этническое либо социальное происхождение персонажа. Эти немыслимые, трудно произносимые имена: Шошнебухра, Афчик, Фефехц, Цингербай, - подчеркивают и усиливают впечатление ирреальности происходящего на сцене. От зрителя требуется интеллектуальное усилие, чтобы спроецировать эту абракадабру на современный Израиль, однако обычно подобная проекция напрашивается. На этом фоне еще заметнее вроде бы осмысленные имена, например «Хефец», что в переводе с иврита означает «вещь», или «Крум», то есть «корка, твердый поверхностный слой». Часто Левин вообще не удостаивает своих персонажей именем, как, например, в скетче «Ожидающие друг от друга» («Мехаким эхад ме-хаверо») герои обозначены как Господин А, Господин Б и Господин В. А в скетче «В раввинат!» («Ле-раббанут!») драматург вводит своих персонажей только по гендерному признаку: Мужчина и Женщина. В зарисовке-монологе «Время» («А-Зман») у героя снова нет имени, он - просто Человек. Часто, как в скетчах «Тетя Фейга» («А-Дода Фейга») и «Национальная библиотека»² («А-Сифрия а-леумит») Левин именует персонажей исключительно по профессии: критик и театрал, или - экскурсовод, шофер и турист. 

Антипсихологизм обнаруживает себя прежде всего в характерах персонажей. Это условные, плоские образы, наделенные одной гипертрофированной чертой, на которую и направлено жало сатиры. Примечательно, что в постановках Левина центральные фигуры спектакля, как правило, представали невысокими, пухленькими, жалкими, а их антиподы по пьесе подбирались статными, с плакатной внешностью, но в глазах зрителей эти самоупоенные, нагловатые красавцы выглядели не менее уродливыми, чем главные герои. Правда, если быть точным, персонажей Левина нельзя назвать ни героями, ни даже антигероями - они скорее недогерои, которые не ищут ни славы, ни власти, ни богатства, но сами готовы отказаться от всех благ жизни, или, говоря словами Иегуды Амихая: «...дали руку - не взял и мизинца».

Вначале Левин писал на злобу дня, его ранние политические сатиры - пьесы и скетчи - в силу своей жесткой привязки к событиям в Израиле со временем будто выцветают, теряя остроту актуальности, и требуют возвращения к историческому контексту. Возьмем скандально известную «Царицу ванной комнаты» (по-русски ее иногда называют «Королева ванной»), премьера которой состоялась в апреле 1970 года в Камерном театре (реж. Давид Левин). Спектакль выдержал всего девятнадцать постановок³. После первых же показов «Царицы» газеты запестрели заголовками: «Камерный театр обратился в Верховный суд справедливости против цензуры»⁴, «Что можно, а что - нет?»⁵, «Сатира - признак здоровья, а не болезни»⁶, «Царица ванной комнаты и свобода слова»⁷, «Терпимость, демократия, и бомбы зловония»⁸... В главной героине современник не мог не узнать Голду Меир⁹ - главу правительства в годы особенно болезненной для Израиля Войны Судного дня. Левин позволил себе в резкой форме говорить о том, что было «свято» для израильтян: о смерти близких, о ведении боя, о цене за территории. Публика на спектаклях вопила и топала ногами, буквально ломала стулья. Против этой пьесы выступили представители как левого, так и правого лагеря: они единодушно требовали немедленно изъять спектакль из репертуара. В конце концов, постановку запретили. Читая «Царицу ванной комнаты» сегодня, спустя тридцать пять лет, понимаешь, что без досконального знания исторического контекста понять пьесу трудно, а в иных местах - просто невозможно. 

Драматург и сам, как видно, понял, что век политической сатиры недолог, тогда как осмеяние универсальных черт: глупости, нерешительности, предательской трусости, перманентного сексуального желания, стремления унижать или быть униженным, жажды наживы - менее подвержено разрушительному действию времени.

Ханох Левин начинал свой творческий путь как поэт, затем стал прозаиком, плодовитым драматургом и режиссером. Он был интеллигентным, начитанным человеком, интересной, разносторонней личностью. Трижды был женат и оставил после себя четырех детей. Его произведения переведены на многие языки (английский, немецкий, итальянский, румынский, испанский и другие), его пьесы идут на многих сценах мира. В последнее время его начали переводить и на русский, однако он все еще практически не известен российскому читателю. О вкусах не спорят, но знакомство с израильской культурой немыслимо без хотя бы поверхностного представления о Ханохе Левине, ведь его творчество дало изрядный толчок и во многом определило развитие израильского театра.

___________________________________________

^{1 Яков Шехтер. Вокруг себя был никто. Ростов-на-Дону: Изд-во «Феникс», 2004.}

^{2 Русский перевод Дмитрия Сливняка (журнал «Двоеточие», № 3, Иерусалим).}

^{3 Для сравнения: не менее скандальное литературное кабаре Левина «Ты, я и будущая война» двумя годами ранее выдержало сто двадцать постановок.}

^{4 Газета «Давар». 14.04.1970.}

^{5 Газета «Ха-арец». 22.05.1970.}

^{6 Газета «Йедиот ахаронот». 25.05.1970.}

^{7 Газета «Ха-арец». 29.05.1970.}

^{8 Газета «Коль ха-ам». 05.06.1970.}

^{9 Голда Меир (1898-1978), четвертый премьер-министр Государства Израиль (1969-1974), «железная леди» израильской политики. В Войне Судного дня (1973) Израиль понес огромные в масштабах страны человеческие потери.}

Ханох ЛЕВИН (Израиль). Скетчи. Перевод с иврита Лены СОКОЛОВОЙ (ПОПОВОЙ) (Россия)

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>