ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ТЕАТР

Эдна МАЗИЯ (Израиль)

ВЕНА НА МОРЕ

(Продолжение)

Г е р м и н а. Ну, в самом деле, стандарты не пострадают, если этот парень поплавает в море в свободное время.
Ш н а б е л ь. Я буду руководить пансионатом так, как я это понимаю, фройляйн доктор Штернгайм.
И л ь з е. Что происходит?
Э р в и н. Ну, не стоит из-за этого спорить. Ведь сегодня наш последний вечер.
Ш н а б е л ь (к Джино). Надень рубашку и погрузи мешки в тележку.
Д ж и н о. Ладно. (Поймал Луиз.) Ну, Луиз, маленький поцелуй — для начала этого вечера.

Шнабель глядит на них секунду — и исчезает.

Л у и з (сердится). К чертям! Пойди вылижи туфли писательской жены. Она выставила их за дверь.
Д ж и н о. Я с ней не знаком...
Л у и з. Ты же глаз с нее не сводил с первой же минуты, как она приехала.
Д ж и н о. Тебе только кажется. Что мне до нее. Вытри-ка мне спину. (Подает ей полотенце).
Л у и з. Я занята.

Она собирается уйти, но он притягивает ее к себе.

Д ж и н о (задирая). Я зашел к тебе в комнату, когда ты спала с открытым ртом, и тогда я засунул палец тебе в рот.
Л у и з. Обманщик!
Д ж и н о. Клянусь! Ты сжала зубы, не просыпаясь.
Л у и з. Поди-ка ты и расскажи свои истории писательской жене.
Д ж и н о. Вот. И след остался. (Показывает.) А затем ты стала разговаривать во сне.
Л у и з. Я не разговаривала... А что сказала?
Д ж и н о. "Джино, — сказала ты, — Джино! Тело мое по тебе с ума сходит!" (Смеется.)
Л у и з. Обманщик!

Джино обнимает Луиз и целует, несмотря на ее сопротивление. Эрвин следит за происходящим с нескрываемым вожделелением и без всякого смущения.
Штефан наблюдает со стыдливым любопытством.

Л у и з (глядит на Джино с вызовом). Еще раз взглянешь на эту бабу собачьим взглядом — и я... и я...
Д ж и н о (самодовольно посмеивается). И что?
Л у и з. ...и я отрежу тебе ту единственную "причину", из-за которой она заметила твое существование.

Эрвин разражается смехом. Появляется Шнабель — со стопкой полотенец.

Ш н а б е л ь. Пойди и прополощи свой рот! Джино! Я ведь просила погрузить мешки в тележку и надеть рубашку.
Д ж и н о (с долей насмешки). Немедленно, синьорина!

Шнабель уходит. Луиз, расставив тарелки с едой на подносах, начинает подавать.

Г е р м и н а (встает). Хорошо. Теперь будем есть.

Луиз проходит с подносом мимо Эрвина.

Э р в и н (к Луиз). Можешь меня задеть!
И л ь з е (к Луиз, наливающей кофе). Сначала — молоко! Я не какой-то "ост-юде", прибывший из "штетла".

ШТЕФАН. Умми, ты ее обижаешь.
ИЛЬЗЕ (глядит, как Луиз наливает молоко собачке Максу, и выговаривает ей). Ведь ты знаешь, что Макс не выносит пенки в молоке.

Луиз, запустив пальчик в молоко, собирается извлечь пенку.
Ильзе несильно ударяет ее по руке.

И л ь з е. Только не руками!
Л у и з . Это — ведь собака! В чем дело?
И л ь з е. А если это пес, то нужны ли ему человечьи микробы?
Л у и з (извлекает пенку ложкой и слизывает ее). Когда я была девчонкой, мы ссорились из-за пенок.
Ш т е ф а н. И я когда-то любил пенки.
И л ь з е. Мир гибнет. Служанка позволяет себе есть грязными руками с нашего стола. (Взмахивает салфеткой, продетой в кольцо.) Это не моя! Здесь написано "комната 6", а я — "комната 1".
Г е р м и н а. Может, не стоит приезжать сюда. В этом году фрау Шнабель довольно несносна.
Ш т е ф а н (равнодушно), мне все равно. Можно ездить и в еврейские пансионаты.
Э р в и н. И мне все равно. Разве что в еврейских пансионатах очень уж тесно, а я никогда не уважал тесноту.
И л ь з е. Нет. Я люблю это место. Оно напоминает мне те вакации, которые мы проводили с мамой и папой в Рапалло. Спокойней, Макс. Торопливая еда вредит пищеварению.

Луиз подает Ильзе кофе.

И л ь з е. Я не просила кофе. Я просила чай.
Г е р м и н а. Ты просила кофе, мутти.
И л ь з е. Я не просила кофе. Я уже пила кофе, и я никогда не пью двух чашек кофе.
Э р в и н. К вашему сведению, фрау фон Штернгайм, теин, имеющийся в чае, более вреден, чем кофеин. Новейшее открытие.
И л ь з е. Новые научные открытия меня не касаются. Их делают с такой скоростью, что вряд ли они достоверны. (К Луиз.) Убери это и принеси чай. Немедленно.
Л у и з. Хорошо.

Она берет чашку и направляется к кафе. Проходит мимо Шнабель, которая сидит за одним из столиков, записывая что-то в блокнот.

Ш н а б е л ь (к Луиз). Почему ты позволяешь ей издеваться над собой? Она просила кофе. Я слышала.
Л у и з . Не страшно. Она стара и плохо соображает. Даже дочь ее сказала мне, что я не должна обижаться на ее речи... Мозги у ней чуть-чуть испортились. Она все еще живет в прошлом, когда слуги были просто пылью. Если на то пошло, то вы обижаете меня больше. Как они сказали: нам тоже дозволены удовольствия в наше свободное время.
Ш н а б е л ь. Я плачу тебе жалованье, Луиз, и распоряжения ты получаешь от меня, а не от них! Они — наши гости, но не хозяева.
Л у и з (пожимает плечами). Такова жизнь. Одни надевают туфли, а другие их чистят. Не стоит сердиться. Они все-таки хорошие люди. (Уходит.)
Ш т е ф а н. Может, послушаем музыку? Иногда музыка позволяет мне забыться. Послушаем, тетушка Гермина? (Встает.) Я попрошу
Г е р м и н а. Попроси ее, чтобы она настроилась на Вену. По венскому радио сейчас транслируют концерт камерной музыки.

Начинает звучать "Анданте" Щуберта.

Э р в и н. If music be the food of love – play on! (Если музыка — пища любви, — играй!) А знаете ли вы, что, по утверждениям некоторых ученых, Уильям Шекспир был не тем Шекспиром, а другим?
И л ь з е. Уильям Шекспир был кем-то другим?
Ш т е ф а н (наслаждаясь музыкой). Я люблю Шуберта...
Г е р м и н а. Может, помолчите, наконец!

Вдруг музыка прерывается, и истерическая речь Гитлера заполняет все столь пасторальное пространство.

Ш т е ф а н (очнувшись от мечтаний). Что это?
Э р в и н. И почему именно сейчас?
И л ь з е. Кто это?
Г е р м и н а. Гитлер.
И л ь з е. Снова герр Гитлер. Зачем же так истошно вопить?
Э р в и н (во весь голос, пытаясь перекричать этот вопль). Фройляйн Шнабель, настройтесь на другую станцию. Фройляйн Шнабель!
И л ь з е. Ну, он вопит еще похлеще, чем сам герр Гитлер.
Г е р м и н а. Она это делает умышленно. Великий Боже! Что стряслось с этой женщиной?
Ш н а б е л ь (появившись). Да, герр Кемпинский...
Э р в и н. Переключитесь на другую станцию. (Кричит.) Луиз! Переключись на другую станцию!

Голос Гитлера сменяется прежней музыкой.

Г е р м и н а. Кто настроился на эту станцию, фройляйн Шнабель?
Ш н а б е л ь. Извините, фройляйн доктор фон Штернгайм. Я протирала радио и по ошибке сдвинула настройку.
Э р в и н (пытается все уладить). Не страшно. Случаются и ошибки.
Г е р м и н а. Фройляйн Шнабель!
Ш н а б е л ь. Да, фройляйн доктор фон Штернгайм...

Пауза.

Г е р м и н а. Что вы думаете о Гитлере?
Э р в и н. Ну, в самом деле...
Ш н а б е л ь. У меня нет времени думать об этих вещах. Я работаю.
Г е р м и н а. И все-таки. Мне интересно ваше мнение. Не может быть, чтобы у вас не было своего взгляда.
Ш н а б е л ь. Я думаю, что герр Гитлер делает все возможное. Времена нынче очень трудные, фройляйн доктор фон Штернгайм.
Г е р м и н а. А что вы думаете о его отношении к... меньшинствам?
Ш н а б е л ь. Всякая революция требует жертв, фройляйн доктор фон Штернгайм. Мой отец погиб на войне, он не был евреем. А теперь я должна вернуться к своей работе.

Шнабель кланяется и уходит.

Г е р м и н а. Она — антисемитка! Я говорю вам всем. Быть может, немцы — верные нацисты, но австрийцы — первоклассные антисемиты.
Э р в и н. Все, кто не семиты, те — антисемиты. По этому поводу не стоит волноваться.
Г е р м и н а. На следующий год я сюда не вернусь!

Тем временем входит Луиз с чаем для Ильзе. Штефан встает и, преодолевая робость, подходит к ней. Он говорит тихо, чтобы тетушка не услышала.

Ш т е ф а н (стыдливо). Мадемуазель...
Л у и з. Да, месье Штефан...
Ш т е ф а н. Я.. о-оставил для вас "марилан-кнейдл". Я к нему и не прикоснулся... Может, вы захотите съесть? Это вкусно...
Л у и з. Спасибо.
Ш т е ф а н. Вот чистая вилка.
Л у и з. Не нужно вилки. (Запихивает кусок в рот.)

Штефан глядит на нее, как зачарованный. Затем он начинает напевать по-французски.
Луиз присоединяется к нему.

Э р в и н (Гермине). Ну... гиб-а-кик! (Погляди!)
Г е р м и н а. Оставьте его.
Л у и з. Вы такой... Я и не знаю... смешной. Как сладкий медвежонок. (Смеется. Зовет.) Пойдемте. Я покажу вам красивые места.

Штефан взглянул на Гермину, словно прося согласия.

Г е р м и н а. Все в порядке, Штефан.
Ш т е ф а н. Пройдемся до моря и вернемся.

Штефан и Луиз уходят.
На террасу  выходит  Сарра.  В полный голос она поет оперную арию.

М а р т и н (спешит за ней). Сарра! Мы ведь в доме, где отдыхают...
С а р р а. В чем дело, Мартин? Я опять заставляю тебя краснеть?

Они спускаются к  собравшимся. Эрвин  поспешно встает им навстречу.

М а р т и н.  Добрый вечер. Добрый вечер.
Э р в и н. Наконец-то! (Пожимает Мартину руку.) Не стыжусь признаться, что мы ждали вас с нетерпением. Как здоровье, Мартин?
М а р т и н (тепло). Эрвин... (Оглядывается.) Будто ничего не изменилось. Словно и не расставались. (Подходит к Гермине). Добрый вечер, доктор Штернгайм.
Г е р м и н а. Добро пожаловать, герр Бауэр. Welcome. (Кивает Сарре).
М а р т и н (целует руку Ильзе). Фрау фон Штернгайм!
Э р в и н (подходит к Саре с некоторой торжественностью). Добрый вечер, фрау Бауэр. Вот вы и почтили нас своим загадочным присутствием. (Целует ей руку.) Я благодарю вас за то, что в этом году вы присоединились к нам. А нам нечего вам предложить, кроме тепла и восхищения.
С а р р а. Это очень много. Спасибо.
Э р в и н. Как прошли муки акклиматизации? Как спалось? Перины фройляйн Шнабель мягки, как русское сердце. Спина вопиет!
С а р р а. Вы, должно быть, Эрвин Кемпинский?
Э р в и н (кланяется). К вашим услугам. Пойдемте, я представлю вам всех ваших поклонников.
Г е р м и н а (про себя). Он уже начинает...

Эрвин, взяв Сарру под руку, подводит ее к Ильзе, сидящей с собачкой на коленях.

Э р в и н. Фрау Ильзе фон Штернгайм...
С а р р а (тихонько). Похоже, она сидит здесь испокон веку...
И л ь з е. Это кто?
М а р т и н. Это Сарра, фрау фон Штернгайм, моя жена.
И л ь з е (смерив ее взглядом). Я знакома с вами... Мы встречались в... Где мы встречались?
Г е р м и н а. Ты не знакома с ней, мутти.
И л ь з е  (равнодушно). Нет — так нет. Всех ведь узнать невозможно.
Э р в и н. Кстати, чувствуйте себя свободно: здесь все евреи, как и вы.
М а р т и н. Сарра — лишь наполовину еврейка.
Э р в и н. Случается. Не беда, И у гоев есть право на существование.
С а р р а (смеется). Весьма щедро с вашей стороны.
И л ь з е (сама с собой). А раньше здесь слышались крики...

Тем временем Луиз и Штефан возвращаются с прогулки.

Ш т е ф а н. А вот и Мартин. Добрый вечер, Мартин. Мы уже вас заждались. Я немного прогулялся с Луиз. Две минуты — и уже устал.
Э р в и н. Пожалуйста, знакомьтесь. Штефан Гершер, вечный больной.
Ш т е ф а н (кланяется Сарре). Я в предчахоточном состоянии. Это — не заразно, но я предпочту не пожимать руки.
С а р р а. Предчахоточное состояние? Есть и такое?
Г е р м и н а. Нет. Разве что у Штефана.
Э р в и н. Фройляйн доктор фон Штернгайм. Врач. Заведует отделением в еврейской больнице в Вене. Дочь фрау фон Штернгайм и тетушка Штефана Гершера.
Г е р м и н а. Этого вполне достаточно, Эрвин!
Э р в и н (наливает кальвадос). Присоединитесь ко мне, Мартин?
М а р т и н.  Всегда.
Э р в и н.  Фрау Бауэр?
М а р т и н. Сарра не пьет.
С а р р а. И все-таки я выпью глоточек.
Э р в и н. Прекрасно.  (Наливает  ей.)  Кто еще с нами здесь? (Приближается к Луиз.) Луиз и Джино. Он — итальянец, она — француженка. Он хочет ее, она хочет его, но оба они хотят чего-то лучшего, чем они сами. Таков этот мир. (Снова наливает Сарре и себе).
М а р т и н. Довольно, Сарра.
С а р р а. Почему? Мне очень нравится.
М а р т и н. Ты не умеешь пить.
Э р в и н. Она научится. Но что я болтаю без умолку? А теперь, фрау Бауэр, позвольте мне представиться.
Г е р м и н а. Вам стоит присесть, фрау Бауэр, это может затянуться.
Э р в и н. Эрвин Кемпинский. Экспортер бумаги.

Пауза.

Г е р м и н а. На сей раз это было коротко.
С а р р а. Вы никогда не были женаты, герр Кемпинский?
Э р в и н. Дважды. Трое детей — Иоганнес, Марианхен, Рахель. Лала Фрейман из Черновиц. Любовь всей моей жизни. Когда она заболела, я преданно за ней ухаживал. А когда она выздоровела — поднялась и исчезла. Вместе с детьми. А потом, чтобы забыть все, я вновь женился. На немецкой "шиксе".
С а р р а. И что же с ней?
Э р в и н. Она оставила меня в тридцать третьем году. Полюбила другого. (Пауза). Гитлера. (Он смеется деланым смехом. Затем вступает Штефан; его смех — нервный, отрывистый.) Я завидую вашему мужу. Не женщины, а искусство — моя самая большая потеря в жизни.
М а р т и н. Я уже говорил, Эрвин: лучше великая потеря, чем средний успех.

На сцену врывается Гвидо. На бегу он переворачивает стол.
Чашка с кофе опрокидывается на Ильзе. Она потрясена.
Одновременно с Гвидо вбегает полицейский в униформе итальянских фашистов.

П о л и ц е й с к и й. Стой!!

Гвидо не останавливается. Полицейский стреляет в воздух.
Штефан срывается с места и бежит куда-то. Гвидо останавливается.
Полицейский одевает на него наручники.
Собравшиеся потрясены, подавлены. Обрывки разговоров доносятся
одновременно из разных уголков сцены.

Э р в и н. Что тут происходит?
С а р р а. Что это?
Г е р м и н а. В чем дело?
И л ь з е. Он вылил на меня кофе!

Гермина подбегает к полицейскому.

Ш т е ф а н (его испуганный голос доносится из угла), будьте осторожны!.. Он выстрелит...
Г е р м и н а (полицейскому). Что тут происходит?
П о л и ц е й с к и й. Весьма сожалею, господа. Он пытался скрыться.
Г е р м и н а. Куда вы его уводите?
П о л и ц е й с к и й. В полицейский участок, синьора.
Г е р м и н а. Почему?
П о л и ц е й с к и й (грубо подталкивая Гвидо). Я прошу прощения за причиненное беспокойство. (Он торопится увести Гвидо.)
Г е р м и н а (схватив полицейского за руку). Минутку, синьор полицейский.
П о л и ц е й с к и й. Вы хотите, чтобы я и вас арестовал, синьора?
Э р в и н. Не спорьте с ним, Герминхен.

Полицейский уводит Гвидо.

Г е р м и н а. Подлые фашисты.
Э р в и н. Ш-ш-ш...
Г е р м и н а. Что — "ш-ш-ш"?!
И л ь з е. Он вылил на меня кофе.
Г е р м и н а. Так пойди и перемени платье!

Ильзе встает. Уходит. Она вся — выражение обиды.

Ш т е ф а н. Что он сделал, этот Гвидо?
Э р в и н. Он — антифашист, и по закону — это преступление. Не забывайте, что мы только гости дуче.
Г е р м и н а. Вы — абсолютный капитулянт, Эрвин.
Э р в и н. Но — капитулянт гордый. В данную минуту мы — гости на этой планете, и нет смысла тратить силы на заносчивость.

Входит Шнабель.

Г е р м и н а. Почему арестовали Гвидо?
Ш  н а б е л ь. Он нарушил закон, фройляйн доктор Штернгайм. Я сожалею по поводу причиненного беспокойства. Пока не появится новый повар, я беру на себя всю ответственность за приготовление пищи.
М а р т и н. Налейте еще, Эрвин.
С а р р а. Тебя не беспокоит то, что здесь случилось, Мартин?
М а р т и н. А что же прикажешь мне делать? (Бросает взгляд на Эрвина, Гермину, Штефана, стоящих кучкой.) Чтобы я присоединился к этой тройке и выступил с демонстрацией протеста против властей? А может, доктор Штернгайм немедленно потребует встречи с самим дуче?
Г е р м и н а. Этот цинизм абсолютно неуместен, герр Бауэр.
С а р р а. Сегодня такое случается у них, а завтра это будет и у нас.
Э р в и н. Ну уж, в самом деле...
С а р р а. В Германии евреев арестовывают на улицах каждый день.
Э р в и н. Это не совсем точно.
С а р р а. Все это знают. Я говорю вам: это случится и у нас.
Э р в и н. Ну, это уж слишком. И чем больше мы будем говорить об этом, тем сильнее вред, который мы сами себе причиняем. ( Пауза.) С вашего позволения, я предлагаю сыграть в карты.

Эрвин и Штефан сдвигают столы, готовя их к игре.

Г е р м и н а. Я приглашаю вас присоединиться, фрау Бауэр.
С а р р а. Вы играете в реми?
Г е р м и н а. Нам все равно. Мы просто пытаемся как-то провести время. Здесь такое обилие песка, что можно с легкостью спрятать голову в песок.

Сарра, Штефан, Гермина и Эрвин садятся за стол.
Гермина сдает карты весьма профессионально.

С а р р а. Именно для этого существует отпуск. Очень утомительно все время быть озабоченной. (Глубоко вздыхает.) Сутки в поезде — и ты в другом мире. Невероятно! Гитлер, черные пророчества, нищета, безработица... все будто происходит на другой планете...
Г е р м и н а. Пока вы спали, нам выпало счастье слышать его по радио.
С а р р а. Кого?
Г е р м и н а. Гитлера. Мы — не на иной планете, фрау Бауэр.
С а р р а. Я знаю.
М а р т и н. А где Давид Шлезингер?
Э р в и н. В этом году он почему-то не приехал.
М а р т и н (Гермине). А вы не поддерживаете с ним связь?
Г е р м и н а.  Нет!
М а р т и н. Я встретил его в Вене, после нашего последнего отпуска, проведенного здесь, и он рассказывал мне... что... Ладно... Я все понял.
Э р в и н (не понимает). Что? Что вы поняли?
Г е р м и н а (сухо). Сейчас не время.
Э р в и н. Жаль, что вам не довелось встретиться с нашим Давидом Шлезингером. Прекрасный человек. Чистый, наивный. Адвокат, буржуа, как и мы, который вместо того, чтобы полюбить женщину, влюбился в социализм. Так он и остался буржуа и социалистом. "Ништ а-гин, ун ништ а-гер" (Ни туда, ни сюда).
Г е р м и н а (пытаясь переменить тему). Я читала вашу последнюю книгу, герр Бауэр. Твой ход, Штефан.
С а р р а. И что вы думаете?
Ш т е ф а н. Мне никогда не выпадает "джокер".
Г е р м и н а. Мне кажется странным, что роман, написанный в наши дни, начисто оторван от всех политических событий. В такой период искусство, не определившее своих позиций, — просто вредное украшение. Оно слепит и ослепляет. Это мое мнение. Даже сюда, в этот милый пансионат ворвалась политика.
М а р т и н (с насмешкой). К вашему сведению, единственный случай в истории, когда искусство повлияло на политику, — это Французская революция: заговорщики встретились у театра.
Э р в и н. Ну, разумеется!
М а р т и н. И вообще я склонен думать, что все те художники и писатели, которые сами мобилизовали себя на борьбу, делают это, главным образом, в попытке преодолеть скудость их собственного мышления.
Г е р м и н а. Мы чувствуем, что подверглись атаке, герр Бауэр?
М а р т и н (мигом приходит в себя). Нет, тетушка Гермина, мы ведем вполне культурную беседу. (Выпивает весь свой бокал).
С а р р а. Мартин в жутком настроении. Критика была ужасной.
Г е р м и н а. Читали.

В эту минуту входит Луиз и начинает убирать столы.

М а р т и н (Эрвину). Взгляните на это создание. Она не идет, она парит.
Э р в и н. Я знаю...
Л у и з. Вы говорите обо мне?
М а р т и н. (подходит к Луиз, обнимает ее — жест отцовский, покровительственный). Дикий цветок, который природа обязалась беречь изо всех сил.
Э р в и н. Un petit fleur (маленький цветок).
М а р т и н. (гладит Луиз по щеке). Когда мы впервые приехали сюда семь лет назад, она была совсем девчонкой.
Л у и з (с вызовом). Я вовсе не девчонка.
М а р т и н (ущипнул ее за щеку). Прелесть!
Ш т е ф а н (страдает, наблюдая за Мартином). Вы ей в отцы годитесь.
М а р т и н. И ты тоже, Штефан.
Г е р м и н а (происходящее вызывает в ней отвращение). А чем занимается фрау Бауэр?
С а р р а. Ничем, в сущности. Когда-то я была оперной певицей.
Э р в и н. Оперная певица? Что вы говорите?
М а р т и н. В детстве ее все считали вундеркиндом.
Ш т е ф а н. И меня тоже...
С а р р а. Представьте — верхнее "ре" было низким для меня.
Ш т е ф а н (с изумлением). Верхнее "ре" было низким?
С а р р а. В этом-то и дело. Выше мне и сегодня не удается подняться.
Ш т е ф а н. Это — дело практики.
Э р в и н. А почему вы прекратили петь?
М а р т и н. Она не могла вынести волнений, связанных с выходом на сцену. У нее стали дрожать руки. Но все это было так давно.
С а р р а. Я прекратила петь, потому что Мартин не любит, когда в доме есть еще один артист, и ему удалось убедить меня, что "лучше быть великим провалом, чем средним успехом". (Кладет карты на стол.) Тройка и четверка. Я выиграла.

Входит Джино с ведром, в котором — огромная рыба.

С а р р а. Добрый вечер, Джино.
Д ж и н о. Добрый вечер, синьора.
Э р в и н (Сарре). Вы уже встречались с Джино?
С а р р а. Нынче в полночь. Войдя в нашу комнату, мы застали Джино, который спал на нашей постели...
Э р в и н. Обнаженным?
Д ж и н о. Я сожалею. Уснул случайно.
С а р р а. Все в порядке, Джино.
Ш т е ф а н. Обнаженным...
С а р р а (смотрит на рыбу, бьющуюся в ведре). Эта рыба ужасно страдает, Джино. Лучше отпусти ее в море.
Д ж и н о. Я хотел... Впервые попалась мне такая большая. В это время все рыбки маленькие, а такая большая мне вообще не попадалась... так что я... Из-за того, что ночью здесь произошло, я подумал, может, мне спросить у вас, не захотите ли вы, чтобы я приготовил ее на ужин. Я умею готовить только рыбу. В этом деле я мастер. А такую большую я уже лет десять не видел, пожалуй.
Д ж и н о. Я могу вас научить, синьора. Нет ничего проще. Бросьте младенца в воду — он не утонет, он сразу начнет плавать. Человеческие инстинкты берегут его.
С а р р а (смеется). Мои инстинкты давно притупились. Я, наверняка, пойду ко дну уже через секунду.
Д ж и н о. Но не у такого учителя, как я. Я плаваю, как рыба, а терпения у меня, как у черепахи. Что же вы скажете, синьора?
С а р р а. О чем?
Д ж и н о. Не выйдете ли вы со мной сегодня ночью в море на лодке, и я заброшу сети?
С а р р а. Я подумаю об этом. Спасибо, Джино.

Джино уходит.

М а р т и н (глядит ему вслед). Вот вам человек, чьи инстинкты не притупят никакие обстоятельства. Ты ему понравилась, Сареляйн.
Г е р м и н а. Хотите знать мое мнение? У меня дурные предчувствия по поводу референдума.
С а р р а. Почему? (Инстинктивно ищет поддержки у Мартина). Мартин, ты полагаешь, что существует шанс, и Шушниг потерпит поражение?
М а р т и н. Здравый смысл говорит о том, что подавляющее большинство австрийцев проголосуют за независимую Австрию. Ведь голосовать могут люди двадцати четырех лет и выше, а приверженцы нацистов — люди молодые.
Г е р м и н а. Прекрасно. Я очень надеюсь, что именно так и будет.
С а р р а (вдруг взволновавшись, Гермине). Чем вы так озабочены, доктор Штернгайм?
Г е р м и н а. В такой период все может произойти. Я завидую вашей беспечности, фрау Бауэр. В этом — секрет долголетия.
М а р т и н. Беспечность? Это вы о Сарре?
С а р р а. Когда-то, во время войны, доктор Штернгайм, я и вправду была беспечна... взволнована... и оптимистична. Как и все. Пока не сообщили мне, что мой брат убит, мне говорят об этом, а я не понимаю, о чем со мной говорят... С тех пор во мне что-то испортилось. Я все время жду несчастья — и теперь оно не застанет меня врасплох. Врачи называют это обсессией и накачивают меня лекарствами. И, представьте себе, они правы: так жить невозможно.

Вдруг доносятся отдаленные взрывы. Входит Луиз.

Й л ь з е. Что это?
Ш т е ф а н. Что случилось?

Все сбиваются на левой стороне сцены — вглядываются.

Л у и з. Фейерверк. В деревне — праздник.
С а р р а. Луиз, принеси еще вина. Сегодня вечером я буду пьяна, даже если для этого мне придется выпить целый колодец.
Э р в и н. Луиз! Подай шампанское. Это — наш последний вечер вместе. Мы должны отпраздновать. (Сарре). Я вам завидую: вы остаетесь. Мне так не хочется возвращаться. Но что поделаешь? Человек должен работать, чтобы быть свободным.
И л ь з е. Почему они забрали повара?

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>