ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ТЕАТР

Эдна МАЗИЯ (Израиль)

ВЕНА НА МОРЕ

(Продолжение)

С а р р а. Вы потанцуете со мной, Эрвин?
Э р в и н. С превеликим удовольствием.

Они начинают танцевать.

Э р в и н (танцуя с Саррой). Я вам поклоняюсь. Вы — великолепная женщина. Непредсказуемая.
С а р р а (смеется). Суть иногда не соответствует форме до такой степени, что может стать полной противоположностью.
ЭРВИН. Что и делает личность еще более притягательной.

Луиз приносит шампанское.

С а р р а. Луиз! Почему бы тебе не потанцевать со Штефаном?

Сарра и Джино танцуют.

Д ж и н о.  Синьора...
С а р р а.  Да, Джино...
Д ж и н о.  Вы уже решили, чего вы хотите?
С а р р а.  Чего я хочу?
Д ж и н о.  Выйти сегодня ночью в море и забросить сети...
С а р р а.  А это не слишком страшно?
Д ж и н о.  Совсем не страшно. Море — это моя школа, синьора.

Луиз приближается к ним.

Л у и з . Джино, я должна поговорить с тобой.
Д ж и н о (нетерпеливо). Чего тебе нужно?
С а р р а. Иди к ней.

Сарра начинает танцевать со Штефаном. Луиз отводит Джино в сторону.

Л у и з. Эта сучка морочит тебе голову. Водит тебя за нос.
Джино. Я не собираюсь гнить в этой деревне. Может, и мне выпала карта. Я хочу уехать в Вену.
Л у и з (насмешливо). Зачем? Мыть полы в Вене лучше, чем мыть полы здесь?
Д ж и н о. Заткнись.
Л у и з. И не подумаю.

Входит Шнабель.

Ш н а б е л ь. Джино! Я запретила тебе танцевать с гостями. (К Луиз.) Пойди и сложи белье.
С а р р а. Я пригласила его танцевать, фройляйн Шнабель.
Д ж и н о. Если вам хочется, можете меня уволить. В этой дыре я все равно не останусь.

Звучат последние аккорды танцевальной музыки. Собравшиеся аплодируют.
Шнабель готовится открыть шампанское. Но Эрвин берет у нее бутылку.

Э р в и н. Дайте мне, фройляйн. Вы можете испачкать ваш крахмальный передничек. (Он мастерски вскрывает бутылку и разливает всем шампанское). За нас! И за свободную Австрию!

Все пьют. Гермина пытается подавить отрыжку. Шнабель хочет уйти.

Э р в и н. Фройляйн Шнабель, выпейте с нами.
Ш н а б е л ь.  Я не пью.
Э р в и н. Я прошу вас. Ведь только мы можем воистину оценить ваше удивительное терпение. (Шнабель отходит от него, не сказав ни единого слова). Ну и пусть подавится. А теперь, фрау Бауэр, я прошу вас спеть.
Г е р м и н а. Зачем?
Э р в и н (Сарре). Вы знаете это?.. (Называет песню.) Вы помните, Герминхен? В последние годы мы пели это дуэтом...
Ш т е ф а н. Трио. Впрочем, это неважно.

Сарра начинает напевать отрывок из "Цыганского барона". Все присоединяются к ней.
Мартин переходит в тот угол сцены, где сидит Шнабель.
Вся следующая сцена — на фоне пения, которому предались все, кроме Мартина.

М а р т и н (предельно вежливо). Фройляйн Шнабель, я прошу бутылку Перно.
Ш н а б е л ь. Бар закрыт, герр Бауэр. Он вновь откроется в семь тридцать.
М а р т и н. Всего лишь минуту назад бар был открыт.
Ш н а б е л ь. Таковы порядки в моем пансионате, герр Бауэр.
М а р т и н. Какие порядки? Чем вы здесь руководите? Приютом Армии Спасения?
Ш н а б е л ь. Бар закрыт, герр Бауэр. Я сожалею.
М а р т и н. Так откройте его!
Ш н а б е л ь. Вы — гости здесь, герр Бауэр, и я устанавливаю порядки.
М а р т и н. Ваша задача — обслуживать нас, фройляйн. За это мы вам и платим!
Ш н а б е л ь. Вы можете покинуть нас, герр Бауэр.
М а р т и н. Что случилось, фройляйн? Мы решили взметнуть вверх нашу белокурую головку? Фюрер нам выдал разрешение? Теперь, когда вся Австрия объята нацистским зловонием, даже мелкие крыски стали выползать из своих норок? Так позвольте сказать вам по части вашего фюрера: он не более, чем дуновение ветра, ничего не оставляющего за собой, кроме шлейфа зловония. А теперь отправляйтесь и принесите мне бутылку Перно, а не то я взломаю ваш гнусный бар. (Делает шаг к ней.)
Ш н а б е л ь. Не приближайтесь, а не то я вызову полицию.
М а р т и н. Мы объявили войну, фройляйн?
Ш н а б е л ь. Я воспитана в духе терпимости, герр Бауэр. Жизнь исправляет ею же допущенные ошибки. И нынче времена переменились. Люди, подобные вам, будут стоять у порога кафе, заглядывая внутрь, где будут сидеть люди, подобные мне! (Она резко поворачивается и отходит от него.)
С а р р а (на фоне звучащего пения). Минутку... У меня великолепная идея. Фрау фон Штернгайм, научите нас одному из тех танцев, что танцевали вы на балах Франца-Иосифа.
И л ь з е (слегка опьяневшая). Что она хочет?
Г е р м и н а. Чтобы ты научила ее одному из твоих старинных танцев.
И л ь з е. Но здесь — неподходящее место. Нужен зал с колоннами.
С а р р а. Так вообразим, что мы — в великолепном зале с позолоченными шандалами. Ну, пожалуйста, фрау фон Штернгайм. Всего лишь один танец.
И л ь з е. А наряды?! Нельзя же так!
Ш т е ф а н (игриво). Может, вы позволите мне принести коллекцию ваших шляпок? Мы тогда сможем изобразить придворных Франца-Иосифа.
Э р в и н. Великолепно!
И л ь з е. Ну, Бог с вами...

Штефан убегает.

С а р р а (подходит к патефону, выбирает пластинку). "Летучая мышь"! Прекрасно! Давайте поставим собственную оперу. (Она пытается положить пластинку на диск, но это ей не удается — она пьяна).
Ш н а б е л ь. Вы царапаете пластинку. Я сама ее поставлю.
С а р р а. Почему вы всегда мрачны? Я ни разу не видела ни одной вашей улыбки за все время пребывания здесь. Всегда наглаженная и мрачная. Поделитесь с нами: что вы видите такого, что нам не дано увидеть?
Ш н а б е л ь. Только великая война спасет этот мир от гнили, пожирающей его.
С а р р а. Что?!!

Шнабель ставит пластинку и уходит.

С а р р а. Вы слышали, что она говорит?

Воцаряется молчание.

ЭРВИН (Сарре, все еще стоящей в оцепенении). Плюньте на нее, фрау Бауэр. Она еще будет скучать без нас.

Вдруг возникает музыка: зазвучала пластинка. Это — "Песнь шампанского" из "Летучей мыши».

Тем временем возвращается Штефан, неся шляпы с перьями, цветами и т. п.
Сарра обходит собравшихся, надевая шляпу на голову каждого.
Затем она зовет Джино — в ее голосе чувствуется резкая смена настроения.

С а р р а. Джино! Иди сюда!

Джино приближается. В его движениях — колебание и неуверенность.
Сарра увенчивает и его голову шляпой. Затем она подходит к Мартину, пытается и ему надеть шляпу. Тот в гневе отшвыривает шляпу в сторону.

С а р р а. Почему, Мартин? Ты так трогателен в этой шляпе...
М а р т и н. Ты смешна до гротеска...
С а р р а. Это ужасно... Почему бы тебе не потанцевать с фройляйн Шнабель, Мартин? Между вами есть нечто общее. (Смеется.) Вы не думаете? Я абсолютно пьяна!..

Мартин с нескрываемой ненавистью уставился на нее.

С а р р а. Послушай, Мартин... Ты ревнуешь. Как я об этом раньше не подумала? Маленькая доза ревности — качели тут же качнулись в другую сторону. Какое лицемерие! Ты пишешь о пикантных женщинах, но дома ты хочешь иметь монахиню Терезу. Ты немного завидуешь, но это пройдет. Ты завидуешь не только мне! Ты завидуешь всем, кому дано было прочувствовать и пережить кое-что. Я счастлива, Мартин! (Отхлебывает большой глоток шампанского. Оно проливается ей на платье. Она пребывает в почти истерическом экстазе). Я счастлива и мне нет дела до всего остального. Я счастлива, и жизнь прекрасна, и мне хочется кричать об этом во все горло!

Оставив Мартина, она торопится ко всем остальным, но поскользнулась по дороге.
Ей бросаются на помощь, поддерживают ее.

САРРА. Чья очередь танцевать со мной? Сарра Бауэр предлагает себя тому, кто хотел бы ее взять!!!

Она танцует, поет. Ее состояние близко к истерике: смех искажен, преувеличен, неестественен.

САРРА (сквозь смех). Шарфы, необходимо принести шарфы.

Она убегает в комнату.
Оперетта достигает своего апофеоза.
В разгар празднества входит Д а в и д  Ш л е з и н г е р. Ему около пятидесяти лет. Изнурен. Одежда его измята и потрепана. На голове — шляпа.
На лице его — следы перенесенных страданий. Собравшимся, которые немало выпили, потребовалось время, чтобы заметить его присутствие.

Конец первого действия

♦

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Давид Шлезингер сидит на стуле. Все обступили его. Его состояние — некая "пауза", как бы продолжение состояния, которым завершилось первое действие.
Все по-прежнему в шляпах, розданных Саррой. Мартин — на террасе возле своей комнаты.
Шнабель вышла из дома — стоит в своем углу. Сарра отсутствует.

Ш т е ф а н (потрясен). В Дахау?

Мартин быстро спускается, приближается к Давиду.

И л ь з е. Откуда он прибыл? Что за место?
Э р в и н (кричит). Дахау!!
И л ь з е. Я не глухая. Не стоит орать. Я была в Дахау. Мы ездили туда весной, в пансионат Дахау.
Г е р м и н а. Мутти!

Эрвин кладет руку Давиду на плечо.

И л ь з е. В ясный день виден Мюнхен, словно он рассыпан на белой скатерти. В каком пансионате вы жили?
Г е р м и н а. Он был в лагере, мутти.
И л ь з е. В каком лагере?
Г е р м и н а. В концлагере.
И л ь з е (совсем сбита с толку). Что он делал в концлагере?
Э р в и н. Боже мой, Давид. Это ужасно. Ты так исхудал...
Ш т е ф а н. Он жутко исхудал... Вы больны, Давид?
Г е р м и н а. Давид, как это могло случиться?.. О, Боже! Боже мой!..
Д а в и д (вглядывается во всех присутствующих — они все еще в шляпах). Что это за шляпы на вас?

Все мигом снимают шляпы.

ИЛЬЗЕ. Осторожно! Пожалуйста, не изомните их! (Она встает и, обходя собравшихся, собирает свои шляпы. Ворчит.) Все было глупо — танцевать в этих шляпах... Фройляйн Шнабель, я готова посмотреть синема. Скажите этому парню. Что показывают сегодня?
Г е р м и н а. Оставь это сейчас, мутти!
И л ь з е. Но ведь мне обещали, что будет синема!
Ш н а б е л ь. Да, фрау фон Штернгайм. (Уходит.)
Г е р м и н а. За что тебя арестовали, Давид?
Э р в и н. Ну, за что? Я ненавижу повторять: "Ведь я же говорил тебе..." Но, Давид, разве я не предупреждал тебя — не якшаться с красными? Еще с того митинга у муниципалитета, когда они вопили, что они-то могут сменить свои знамена и символы, а вот мы, евреи, никогда не избавимся от нашего длинного носа. С тех пор я лично с ними покончил.
Г е р м и н а. Замолчите, Эрвин!!!
Д а в и д. Гермина... Я хочу с тобой поговорить. (Остальным.) Прошу прощенья... (Пожимает руку Мартину.) Здравствуй, Мартин. Я даже поздороваться не успел...
Ш т е ф а н. Говорите... Эрвин не станет мешать.
Д а в и д. Я прошу... С глазу на глаз...

Мартин и Эрвин отходят в сторону. Останавливаются рядом с Ильзе. Штефан тоже отдаляется.

И л ь з е. Почему он весь такой зажатый?

Давид, взяв Гермину за руку, переходит на правую сторону сцены.
Тем временем Джино начинает готовиться к демонстрации фильма.
В продолжение следующей сцены на экране будет демонстрироваться американский фильм — один из тех, что характерны для того периода.

Г е р м и н а (Давиду). Сколько ты пробыл там?
Д а в и д. Девять месяцев и десять дней,
Г е р м и н а. Как же ты оттуда выбрался?
Д а в и д. Нашелся один тип, который все устроил. Немцы — обыкновенные люди: они любят деньги, как и все. (Гладит ее по щеке). Я боялся, что не успею добраться сюда до вашего отъезда. Приложил отчаянные усилия, чтобы меня освободили за два дня до срока.
Г е р м и н а. Что они с тобой делали? (Она произносит это с неподдельным страхом.)
Д а в и д (держит ее за руку). Мысли о тебе помогали мне выстоять там, Герминхен. Каждый день я заставлял себя опираться на твою силу.
Г е р м и н а. А я еще сердилась на тебя... После нашей последней встречи в Вене ты вдруг исчез. Я подумала, что ты пожалел, отступился... О, Боже!.. Я думала обо всем, только не об этом... В Дахау... А я еще на тебя сердилась...

Неожиданно она порывисто обнимает его.

Э р в и н (со своего места). Я и не представлял, что между ними... до такой степени... Вы об этом знали?
И л ь з е. Что? (Она бросает взгляд в сторону Гермины и Давида, наконец-то с удивлением понимает, о чем идет речь.)
Э р в и н (Мартину). Ты знал об этом?
Д а в и д. Я так боялся, что вдруг вы уедете раньше времени, и мне не удастся встретиться с тобой.
Г е р м и н а (размыкает объятия, вглядывается в его лицо с некоторым недоумением). Но почему ты не поехал прямо в Вену?
Д а в и д. Я больше не вернусь в Вену.

В это время Сарра выходит из своей комнаты. У нее в руках разноцветный клубок шарфов, которые были нужны ей для танца. Она покачивается — ее опьянение еще не прошло. Пребывает попрежнему в приподнятом состоянии. Не улавливает перемены настроения собравшихся. Спускаясь к ним, она успевает отхлебнуть вино прямо из бутылки.
Говорит на ходу.

С а р р а. Я принесла вам... Почему прервали музыку?.. (Она оступается. Эрвин помогает ее встать твердо.)
Э р в и н. Фрау Бауэр...
С а р р а (замечает Давида). Здравствуйте... (Обращаясь ко всем.) Кто это?
Э р в и н. Давид Шлезингер. Он...
С а р р а. Давид Шлезингер... Мне о вас рассказывали... Как мило, что вы все-таки приехали... Я и Мартин... (В процессе разговора она улавливает настроение компании.)... остаемся еще на несколько дней... Что стряслось? (Она переводит взгляд с одного на другого.) Что тут случилось?
МАРТИН. Давид прибыл из Дахау, Сарра. Присядь...
САРРА (потрясена до крайности). Из Дахау?.. Вы?.. Я не понимаю... (Полностью растерялась.) Из Дахау? Концентрационный лагерь? О, Боже... ведь это — лагерь пыток. Я знала человека, который... Ой, Боже мой... (Она схватила Давида). А я... (Сбита с толку.) Пошла только... принести... (Выпускает из рук все принесенные шарфы.)

Мартин решительно уводит Сарру в сторону.
Она — словно впала в сомнамбулическое состояние.

Г е р м и н а (Давиду). Ты сказал: "Я не возвращаюсь в Вену. " Что ты имел в виду?

Сарра медленно приближается к ним.

Ш т е ф а н (Сарре — с долей обиды и горечи). Они хотят остаться вдвоем.
Д а в и д. Это самоубийство — возвращаться в Вену.
С а р р а  и   Г е р м и н а. Почему?!! Что случилось?!
Д а в и д. Я не понимаю... Вы слушаете радио? Ведь все станции вешают об этом!
С а р р а. О чем?
Д а в и д. Референдум отменен. Шушниг капитулировал перед Гитлером.
Г е р м и н а. Когда?!
Д а в и д. Сегодня вечером. На вокзале я слушал его речь по радио. Он объявил, что, если немцы вступят в Австрию, то австрийской армии следует капитулировать без сопротивления. (Давид цитирует — с некоторой долей цинизма). «Я расстаюсь с народом Австрии, — сказал он, — и в душе у меня одно сокровенное желание: Боже, храни Австрию».

Сарра садится. Закрывает лицо руками. Длинная пауза.

Э р в и н. Ну, знаете, Австрия и ее лидеры всегда были склонны к излишней драматичности.
Г е р м и н а (в сильном потрясении). Шушниг бросил Австрию на произвол судьбы...
Э р в и н. Он не бросил, он...
Ш т е ф а н (перебивает его). Это значит, что Гитлер захватит Вену?
Д а в и д (обращаясь ко всем присутствующим). Гитлер захватит всю Европу, чтобы убедиться, что ни одного еврея не осталось в живых!
Э р в и н. Ну зачем же так преувеличивать? Гитлер не так уж быстро осмелится захватить Вену. Мир ему не позволит, да и австрийцы его не примут. Итак, Шушниг отменил референдум? Подумаешь...
И л ь з е. Где Макс?.. Макс, пойди сюда, немедленно! (Обнимает свою собачку.)
Э р в и н. Мартин, помоги мне... скажи им!
М а р т и н (встает и подходит к Давиду). Я надеюсь, Давид, это не будет расценено как невежливость, если я удалюсь к себе в комнату.
С а р р а. Не убегай, Мартин!
Э р в и н. Мартин! В такую минуту ты нас не покинешь!
М а р т и н (возвращается, усаживается). Извините. Я не собирался устраивать скандал.
Д а в и д (Гермине). Я только хочу вытащить тебя отсюда, Гермина.
Ш т е ф а н (быстро). А что будет с нами?
Г е р м и н а. Куда ты уезжаешь?
Д а в и д. Куда еще только возможно...
Ш т е ф а н (не понимает). Куда же?
М а р т и н. Он, по всей видимости, едет в Палестину.
Д а в и д. В половине одиннадцатого корабль покидает порт. Плавание нелегальное.
Ш т е ф а н. Палестина? Я был в Палестине. С мамой. В 1921 году. Там есть болезни. И погромы...
И л ь з е. Тишина! Тут есть люди, которые хотят видеть синема!
М а р т и н. Итак, Давид, ты родился монархистом, стал буржуа, едва не закончил жизнь социалистом. А теперь ты — сионист. Прекрасно!
Д а в и д. Есть и такие, Мартин, которым необходимо совершить полный круг, чтобы придти к тому, что всегда существовало.
Г е р м и н а. Что же ты мне скажешь, Давид?
Д а в и д (приближаясь к ней). Я знаю, что это звучит дико — придти к человеку и сказать ему: "Вся твоя жизнь была ошибкой". Но ведь ты всегда говорила мне, что полагаешься на меня. В тот наш последний вечер, тогда, в ресторане, я даже обиделся, когда ты сказала мне, что для тебя полагаться на кого-нибудь — это разумный и приемлемый заменитель любви.
Г е р м и н а (смущена). Ну, хватит... Я растеряна от всего происходящего... В тот вечер в ресторане я позволила себе... расчувствоваться... И всё эти скрипки... Лишь однажды я позволила себе вести себя так, словно я — молодая девушка... Я считала, что мое глупое поведение оттолкнуло тебя... Боже... Люди — такие эгоисты. Я обиделась и даже не пыталась звонить тебе... Я и представить себе не могла...
Д а в и д. Это уже не важно. Важно, что я прибыл вовремя. Теперь положись на меня, Герминхен. Я знаю, что в Палестине нас не ожидает райский сад. Но в Вене нас ожидает ад.
Э р в и н. Вот уж, в самом деле... Зачем же употреблять понятия, принадлежащие миру театра...
С а р р а. Что вы имеете в виду, герр Шлезингер? Вы подразумеваете, что Гитлер захватит Вену и убьет всех евреев?
Э р в и н. Фрау Бауэр!
С а р р а. Скажите это всем нам, герр Шлезингер! Пусть все они услышат ваши слова!! Я уже пять лет говорю это, а он утверждает, что я сумасшедшая!!!
Г е р м и н а. Успокойтесь, фрау Бауэр.
С а р р а. Почему я должна успокоиться, фройляйн Штернгайм?!!
Г е р м и н а. Боже праведный, почему вы вопите?
С а р р а. Что они сделали вам в Дахау, герр Шлезингер?
Г е р м и н а (Сарре). Простите меня, но герр Шлезингер прибыл сюда, чтобы поговорить со мной, а не с вами!

Сарра возвращается на свое место, садится на стул.

Э р в и н. Ну, право... Что здесь происходит? (Давиду.) Вы не полагаете, что нам всем следует встать и бежать в Палестину?
И л ь з е. Пожалуйста, тише!
Э р в и н. Я не стыжусь признаться, что если бы выбирал, куда мне "бежать", то, несомненно, выбрал Швейцарию. Для меня расставание с немецким языком равносильно расставанию с моим дорогим животом!
Д а в и д. Ни одна страна не желает принять беженцев!
Э р в и н. Мы — не беженцы! Мы — граждане Австрии!
И л ь з е. Простите мне великодушно! Я ничего не в состоянии услышать!
Э р в и н. Простите, Давид, но ведь вас арестовали не за то, что вы — еврей, вас взяли за то, что вы социалист. Мы — не социалисты! Единственное знамя, которое мы вздымаем вверх, — это знамя культуры. Мы, евреи, предназначены быть хранителями и защитниками культуры, а верный солдат не покидает поле боя!
Д а в и д. Меня арестовали как социалиста, Эрвин, но особое к себе отношение в лагере я заслужил как еврей. И я не жду, чтобы люди, подобные вам... подобные мне в прошлом, смогли бы понять, что произошло со мною там. Даже, когда случается несчастье, оно занимает лишь тех, кто близок к пострадавшим. Но сегодня вы близки к пострадавшим, и это касается и всех вас! (Эрвин собирается уйти. Давид хватает его за руку.) Вы слушаете меня, Эрвин? Я не мог заглянуть в горячечные мысли герра Гиммлера. Я был в Дахау. Девять месяцев. В первый же день меня засунули в "рабочую комнату" — так это у них называется — и сидел там человек в форме нацистского офицера. Маленький человечек с круглым лицом. Говорил на берлинском диалекте. Даже сказал мне "спасибо", когда я подал ему свои документы. (Пауза). Человек. И когда он хлестал меня плетью, у него не было даже садистского выражения лица. Он весь сосредоточился на той полной власти, которую имел надо мной. Он был подобен всемогущему Богу, а я пал ниц перед ним и признался, что я — еврейская марксистская свинья, предавшая родину. И пока я приседал, он продолжал хлестать меня плетью. Нет ничего более унизительного, чем пытки, Эрвин. Не потому, что это причиняет боль, со временем боль притупляется, а потому, что с первого же удара ты знаешь, что возможности твоего тела ограничены, ты — беззащитен, беспомощен, нет ни в чем поддержки, нет милосердия, сострадания, здравого смысла, нет и возмездия... И единственное избавление — это надежда на смерть. Но этот "бог" не даст себя победить, и он будет тебя истязать и после того, как убедится, что ты уже больше ничего не скрываешь, да и нет смысла прятать боль. Вот, что со мною было, и больше мне сказать нечего. (Пауза). Но когда я валялся на охапке соломы, загаженной моими же испражнениями, из всех воспоминаний всплыла одна из картин моего детства... Я надеваю высокие белые носки, кожаные брюки для верховой езды, и, возбужденный и взволнованный, гляжусь в зеркало, спрашивая себя: в самом ли деле я выгляжу, как немецкий юноша, — столь же впечатляюще, как я и надеялся...

Воцаряется молчание.

Э р в и н. Да, все это ужасно, о чем говорить. Но из-за Дахау делать выводы по поводу всего немецкого народа... Конечно, я сожалею, но все же...
Д а в и д (взрывается, впервые за все время). Вы сожалеете?!! Слепой болтун! Сыны этого немецкого народа запихивают живых людей в бетономешалки!!!
И л ь з е. Тише!

Сарра обхватила руками голову, подтянула колени, бьется о них головой.

М а р т и н. Прекрати эту комедию!
С а р р а. Ты ведь слышал, что он сказал? Ведь они запихивают людей в бетономешалки!!!
Э р в и н (кричит). Не евреев! Коммунистов и социалистов, да еще каких-то дефективных! Вы обязаны владеть собой, фрау Бауэр!
С а р р а. Я не хочу владеть собой! (Мартину.) Я хочу, чтобы ты мне немедленно сказал, что мы собираемся делать в связи со всем этим?
М а р т и н. Ничего!

Пауза.

С а р р а (подходит к Давиду). Герр Шлезингер, я хочу уехать с вами в Палестину. Я пойду и принесу чемодан. Я прошу вас, подождите меня, пока я соберу свои вещи.

Сарра убегает в свою комнату. Она плохо контролирует свои движения.

И л ь з е. Какая ужасная женщина.
М а р т и н. Она мигом успокоится. Я сожалею...
Ш т е ф а н. Она страдает. И она боится. Я могу это понять.
Э р в и н. Она и вправду собирается с ним уехать?
М а р т и н. Что?
Э р в и н. Я думаю, что вы... извините, что я вмешиваюсь... должны пойти за ней.
М а р т и н. Все в порядке, Эрвин... У нас свои законы. Каждый — по очереди — делает ход.
Ш т е ф а н. Извините, Мартин... Мне очень хотелось бы знать, о чем вы думаете.

Пауза.

М а р т и н. Я думаю, Штефан, что человеческое общество приговорено к старости и смерти. Так устроен этот мир. И у нас нет права жаловаться. Ваша долгая старость — явление весьма впечатляющее. У вашего кайзера, фрау фон Штернгайм, был выдающийся талант беречь и лелеять старость.
И л ь з е. Что-что?
Д а в и д. Все это — сущий абсурд.
Г е р м и н а (шепотом Давиду). Возвращайся со мной в Вену, Давид. Обдумаем все сызнова... спокойно... ведь так абсолютно невозможно...
Д а в и д. Меня освободили при условии, что я немедленно покину Германию.
Г е р м и н а. Вена — это не Германия.
Д а в и д. В тот день, когда Гитлер захватит Австрию — а он ее захватит, это лишь вопрос дней — меня вернут в Дахау, Гермина!

Ильзе неожиданно встает со своего места.

И л ь з е. Куда он уводит тебя, Гермина?
Ш т е ф а н. Он хочет взять ее в Палестину!
И л ь з е. Ты никуда не поедешь, Гермина. Только домой!
Г е р м и н а (словно девчонка). Оставь меня!
И л ь з е. Я — твоя мать!
Д а в и д. Выслушай меня, Герминхен!
Г е р м и н а. О чем ты говоришь? Могу ли я взять ее и поселить посреди пустыни? Она умрет там в течение одного дня. В жизни так не бывает: люди не поднимаются так вдруг, неожиданно, чтобы куда-то уехать. Только в синема происходят подобные вещи.
И л ь з е. Ты хочешь уехать с ним? Поезжай!
Г е р м и н а. Хватит, мутти!
И л ь з е. Папа, бывало, говорил, что ты отпугиваешь мужчин. Даже меня ты иногда пугаешь. Ты себе нашла кое-кого? Так бери его! Могла бы мне рассказать об этом. Я — твоя мать! Вы думаете, что я не понимаю, что здесь происходит?
Д а в и д. Поезжайте с нами, фрау Штернгайм.
И л ь з е. Фон Штернгайм. Я никуда не поеду, только — домой! А ты поезжай с ним. Не беспокойся обо мне. Я устроюсь. И если я в полном одиночестве встречу свой последний час, — что ж, видимо, это то, что я заслужила!
Г е р м и н а. О, Боже... Голова раскалывается. Штефан, дай-ка мне таблетку. В этот вечер я выпила слишком много шампанского... Зачем я это сделала?.. Я должна спокойно все обдумать... Я — не какой-то капризный художник. Я — врач. Всю свою жизнь я была человеком уравновешенным... (Обхватила руками голову.) О, Боже...
Э р в и н (Давиду). Извините... Все, что здесь произошло, — просто ужасно... Я не понимаю, зачем понадобилось... Ведь здесь есть не совсем здоровые люди... Могу ли я сказать кое-что спокойно? Безо всякой истерики? Давайте будем рациональными. Это верно, что евреи вышли из моды в последнее время. Ну и что? Когда Карл Лаугер был избран венским бургомистром, все завопили: "Гвалт! Этот антисемит?!" Ну, и что же произошло? Он пожирал роскошные обеды со своими друзьями-евреями...

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>