ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ТЕАТР
Эдна МАЗИЯ (Израиль)
ВЕНА НА МОРЕ
(Продолжение)
Г е р м и н а (гнев и ощущение собственной вины вымещает на Эрвине). Вы заткнитесь, Эрвин! Закройте вашу пасть! Вас мы больше не желаем слушать. Вы — старый, нудный склочник... абсолютно невозможный... Глупый, отвратительный старик... Просто глупый...
Вдруг она разражается безудержным плачем. Молчание. Все подавлены ее реакцией.
Эрвин съежился и, казалось, уменьшился в размерах от обиды и потрясения.
Ш т е ф а н (подавлен и потрясен). Тетушка Гермина... Вы плачете...
Г е р м и н а. Мутти...
И л ь з е (обнимает ее). Хватит, Герминхен... Ты плачешь, как малое дитя. (Кричит на всех.) Хватит! Вы слышите? Я не намерена терпеть это более! Я плачу деньги, чтобы все здесь было тихо и спокойно! (Усаживается. Обращается к Давиду.) Зачем вам понадобилось сюда приехать? Только для того, чтобы вызвать скандал? Сначала на меня даже вылили кофе...
Э р в и н (растерян). Я брошусь в море... (Его никто не слушает.)
Ш т е ф а н. Тетушка Гермина... Вы плачете... Ведь вы никогда не плачете... Не плачьте... Эрвин сказал, что не следует бояться. Мы ведь не социалисты...
Э р в и н (взгляд его блуждает, он обращается к Ильзе). Когда они очнутся, вы сможете сказать им, что я пошел к морю.
Никто на него не обращает внимания, и он спускается к морю.
Г е р м и н а (Давиду). Ты думаешь, я этого не знаю, Давид? Ведь австрийские нацисты мне хорошо известны. В моей больнице я оказываю помощь их жертвам. Поступают евреи с раскроенными черепами, которые боятся говорить. "Дорожная авария", — говорят они. Но я уже изучила эти сокрушительные удары.
Ш т е ф а н (Гермине, потрясенный ее рассказом). Мне вы этого ни разу не рассказывали.
Г е р м и н а. Как можно вам рассказать об этом? Ты — болен, а она — стара. Вас надо беречь и щадить. И все в порядке. Не надо беспокоиться. Тетушка Гермина обо всем побеспокоится. У нее достаточно здравого смысла. Ее никогда не охватит истерика. Ведь она — врач. Ее роль в этом мире — заботиться о нас. Гермина всегда знает, что надо делать. Когда отец умирал у меня на руках, я не плакала, потому что ты и Гретхен впали в истерику, и вас надо было приводить в чувство...
И л ь з е. Довольно, Герминхен...
Г е р м и н а. И когда медсестра объявила вам, что папа умер, и попросила только, чтобы сняли перстень с его пальца, вы были не в состоянии это сделать...
Ш т е ф а н (бормочет). Я был маленьким мальчиком...
Г е р м и н а. Гермина это сделает. Она — сильная. Ей не нужен мужчина. Ей не нужны дети. У нее есть мы. Но наконец-то кто-то позаботится о Гермине. Нацисты позаботятся о Гермине.
Давид обнимает ее, пытаясь успокоить.
Ш т е ф а н (потрясен). Я об этом ничего не знал... Понятия не имел. Мне ни разу не пришлось встретить нациста. Я ведь едва выхожу из дому... Я думал, что... Я думал, что политика — это непозволительная роскошь, доступная только здоровым...
И л ь з е. Он схватит воспаление легких.
Ш т е ф а н (не в силах остановиться). Как же могло такое случиться? Почему?
И л ь з е. Сначала он схватит воспаление легких, а потом он будет всю дорогу кашлять в мою сторону.
Г е р м и н а. Кто?
И л ь з е. Герр Кемпинский. Он пошел купаться в море!
Г е р м и н а (бежит к краю сцены). Эрвин! Эрвин! Боже мой! Он зашел в море. Эрвин! Выйдите из воды сию же минуту!
Появляется Эрвин. Брюки его намокли.
Г е р м и н а. Сумасшедший! Псих! Что вы собрались сделать?
Э р в и н. Я не знаю...
Г е р м и н а. О, Боже! Это то, чего нам сейчас недоставало. Бегите побыстрее, переоденьтесь! Вы заболеете. Все здесь — малые дети. Просто малые дети.
Эрвин уходит. Пауза.
Д а в и д. Я не могу поверить... Это полный абсурд. Я был в Дахау... А здесь кончают жизнь самоубийством!
Гермина села, обхватила голову руками.
Д а в и д. Герминхен, дай мне о тебе позаботиться. У меня нет других целей, ради которых стоит жить. Поезжай со мной. Я все же хочу надеяться, что там возможна новая жизнь. Ты сможешь работать в больнице — ведь есть же там больницы, в конце концов! Это — почти нормальная страна, а у меня даже есть фантастическкий замысел: создать там производство по выработке шелка. Я слышал, что во всей Палестине — несметное число тутовых деревьев. Адвокаты из Германии не очень-то нужны там. А производство — необходимо.
Г е р м и н а. Тутовый шелкопряд? О чем ты говоришь? Я не живу фантазиями, Давид. Я забочусь о старой матери и о больном племяннике.
Ш т е ф а н (вдруг срывается в крик). Перестаньте относиться ко мне, как к инвалиду!
ИЛЬЗЕ. Ты и есть инвалид.
Мартин — весьма натянуто — смеется.
Д а в и д. Так бери их с собой!
Ш т е ф а н. Мы — не какой-нибудь сверток, который "берут". Я могу решать сам за себя. Может, я и ребячлив, как вы мне все время твердите, тетушка Гермина, но знайте, что эти болезни внутренне закалили меня. Тот, кто каждый день живет рядом со смертью, — даже, если это ему только кажется, — понимает многое, чего другие понять не в состоянии. Теперь я понял, что я хочу жить, и если это значит, что нельзя возвращаться в Вену, то я не вернусь туда! Ведь я даже приседать не умею...
Д а в и д. Вслушайся в то, что он говорит, Гермина.
Г е р м и н а. Я знаю Штефана со дня его рождения. Я знаю, на что он способен.
Ш т е ф а н. Я еду с ним, тетушка Гермина. Я еду с ним, даже, если мне придется ехать одному, мне вполне хватит Палестины, мне ведь безразлично, где находится та закрытая комната, в которой я провожу свои дни. Но я не хочу умирать.
Пауза.
Г е р м и н а. Поезжай с ним, Штефан, поезжай.
Ш т е ф а н. Я? Один?
И л ь з е (встает). Куда ты его посылаешь?
Ш т е ф а н. Я еду в Палестину.
И л ь з е (против обыкновения, на этот раз она весьма рассержена). Он умрет там, как умерла Гретхен!
Г е р м и н а. Оставь меня, мутти!
И л ь з е. Он — мой внук!
Г е р м и н а. Ступай, собирайся, Штефан! Побыстрей!
Торопливой походкой возвращается Сарра с чемоданом, собранным впопыхах, — торчат края одежды, придавленные крышкой. Она сталкивается со Штефаном. Сарра — в истерическом состоянии, ее волосы растрепаны, платье небрежно, движенья лунатичны.
Ш т е ф а н (проходя мимо Сарры). Я еду с ним... (Уходит.)
С а р р а. Когда мы едем?
Д а в и д (взглянув на Сарру). Не могу понять, фрау Бауэр, вполне ли серьезны ваши намерения?
С а р р а. И вы тоже не принимаете меня всерьез, герр Шлезингер? (Она подбегает к кинопроектору, пинает его, демонстрация фильма прекращается.) Только синема здесь принимается всерьез. (Все в оцепенении следят за Саррой.) В чем дело? Что вы все уставились на меня, будто я ненормальная?
И л ь з е. Вы — ненормальная!
С а р р а. А вы — сумасшедшие! Я слушаю, когда со мной говорят. Этот человек сказал мне, что там живых людей превращают в мешок мяса и костей. И я делаю отсюда выводы — собралась и еду. Нельзя ведь отправиться в путь без вещей...
И л ь з е (стучит по столу). Какой наглостью обладает эта женщина! Да и вообще — кто она такая? Вы не принадлежите к нашему кругу. Пока вы не появились, здесь царила тишина!
С а р р а. Вы меня вовсе не интересуете! Ни вы, ни ваш идиотский "фон"!
И л ь з е. Она замолчит?
Г е р м и н а. Вы не на сцене, фрау Бауэр!
С а р р а. Нет уж, это вы взобрались на сцену, доктор Штернгайм! Это вы — сумасшедшая. (Копирует Гермину.) "Шушниг предал Австрию!" (Смеется.) Живых людей запихивают в бетономешалки!!! Но я не желаю с вами разговаривать. Мне безразлично, что вы думаете обо мне! Когда мы едем, герр Шлезингер?
Д а в и д (смотрит на нее с простодушным удивлением — очевидно, что он никогда не сталкивался с подобными женщинами). Я... не знаю... фрау Бауэр... Я уж не знаю, что и думать!
С а р р а. О чем тут думать? Для вас я не вполне еврейка? Ведь вы сами, здесь, на этом месте, говорили, что возвращение в Вену — это самоубийство. Боже праведный! Здесь — я единственный здравомыслящий человек!
Д а в и д. Я прошу вас... я не привык к подобному поведению...
С а р р а. Мне от вас ничего не нужно, герр Шлезингер. Только возьмите меня на корабль!
Д а в и д. Я прошу вас... Дайте мне поговорить с Герминой!
С а р р а. Хорошо. Я посижу здесь. Тихо и спокойно подожду вас.
Она усаживается на чемодан. В продолжение следующей сцены она откроет свой чемодан, достанет кое-что из одежды, наденет это поверх вечернего платья.
Ее движения — четкие, подчеркнутые.
Д а в и д (Гермине). Есть ли возможность уединиться в каком-нибудь месте? Ведь тут абсолютно нельзя поговорить...
С а р р а. Говорите! Я не слушаю. Ваша болтовня меня не интересует.
Г е р м и н а (она напряжена до предела). О чем тут говорить, Давид? Я не могу поехать. Да и это расставание... (Сломалась.) Еще минуту, и я этого не вынесу... Давай посидим молча... Подождем Штефана.
Д а в и д (Гермине тихо). Может, это глупо, Гермина, но я сижу здесь и думаю, что... (Умолкает.)
Г е р м и н а. Что, Давид?
Д а в и д. Что... да, ладно. Что все из-за меня. Что ты передумала. Может, нашла кого-нибудь другого? Я исчез, и теперь, появившись вдруг, навязываю себя...
Г е р м и н а. Не в тебе дело. Я даже могу вообразить некую странную пасторальную картину. Ты выращиваешь шелковичных червей в пустыне, а я оперирую простодушных, близких к природе поселенцев-первопроходцев. (Пауза). Но, кроме матери, в Вене ждет меня и мое отделение в больнице. Там предстоит много работы. Как же можно... Представь себе, что там скажут: доктор Штернгайм убежала. Кто займет мое место? Я все там брошу, и пусть другие сделают мою работу? Как же возможно... Штефан никому не приносит пользы, так пусть принесет ее себе самому. Но я... Как же можно... Хватит... Я попрошу, чтобы фройляйн Шнабель приготовила тебе и Штефану легкий ужин. Вам надо поесть перед отплытием. Кто знает, когда еще дадут вам поесть там..
Она очень взволнована. Ей трудно скрыть это, поэтому она торопится скрыться в здании пансионата. Тем временем появляется Штефан со своим чемоданом.
Сарра встает, поднимает свой чемодан, стоит в ожидании...
Ш т е ф а н. Вы и в самом деле едете, фрау Бауэр?
С а р р а. Может, у вас есть знакомые в Палестине? Ведь вы там были.
Ш т е ф а н. Нет... Я никого не знаю.
С а р р а. Не имеет значения! (Берет его за руку.) Устроимся! Я вам помогу там.
Ш т е ф а н. Ваш чемодан... Его надо хорошо упаковать. Иначе все выпадет.
Сарра открывает чемодан и нервно перекладывает вещи.
Ш т е ф а н. А вы не едете, Мартин?
М а р т и н (с насмешкой). Нет, Сарра поедет первой и подыщет работу. Может, она будет петь в опере Афулы.
Ш т е ф а н (вполне серьезно). Нет, это обман. Никакой оперы там нет.
Гермина выходит из здания пансионата.
Г е р м и н а. Она готовит вам ужин.
Эрвин появляется с другой стороны сцены. На нем — сухая одежда.
Ш т е ф а н (Эрвину). Я еду в Палестину.
Э р в и н. Что ты говоришь? Ну и отлично. Счастливого пути... Я не понимаю, что со мной вдруг случилось. Я ведь мог утонуть. Какой странный вечер...
М а р т и н. Почему бы и вам не присоединиться к экспедиции, Эрвин? Штефан будет мостить дороги, Сарра — осушать болота, а вы, Эрвин, сможете танцевать "хору".
Э р в и н. К чему все это, Мартин?
М а р т и н. Гляньте-ка на эту парочку! (Он указывает на Штефана и Сарру, сидящих возле своих чемоданов.) Они построят государство? Это ли те "мойши", о которых писал доктор Герцль? Это не "ост-юден" из местечек. Это — мы. Гниль, что источает поэтическое зловоние.
Ш т е ф а н. Зачем вы все это говорите?
М а р т и н. Вас, господа, не включили в грядущий новый порядок. Над нами солнце уже не взойдет. Вот так! «Мужественно снести стрелы жестокой судьбы — это вполне достойно для меня»…
С а р р а (кричит). Заткнись, Мартин! Не желаем тебя слушать!
М а р т и н. Я молчу весь вечер! Я сижу здесь и гляжу на эту комедию — даже мне не написать лучше! Тебе нужен чемодан? Ты хочешь отправиться в Палестину? Даже в концерт ты не в состоянии пойти одна!
С а р р а. Я еду, Мартин!!!
М а р т и н (гнев почти полностью овладел им). Так поезжай! Докажи мне, что ты можешь встать и исчезнуть! Отправляйся в Палестину! У людей, исполненных отчаяния, есть удивительный талант уцелеть и выжить. (Он силой поднимает ее). Вставай!!
С а р р а. Я сделаю это! Сделаю! (Обращается к остальным.) Поверьте мне, я вижу суть вещей... Это живет во мне... И это отнюдь не фантазии — то, что я вижу. Мои видения — это ваша реальность... Скажите им, что я права, герр Шлезингер!
Г е р м и н а (Мартину). У нее — истерическое состояние...
С а р р а (снова срывается в крик). Я знаю, что вы обо мне думаете! Вы думаете, что я закатываю истерику. Мартин знает, что это не спектакли, и поэтому он травит меня пилюлями.
Тем временем Луиз приносит бутерброды. Она стоит в ожидании.
М а р т и н (пытается удержать Сарру силой). Я не собираюсь делать это темой публичного диспута, Сарра!
С а р р а. Мне безразлично, что ты собираешься! Когда нацисты войдут в мою дверь, у тебя появится новый сюжет для небольшого рассказа! Они возьмут меня, а ты занесешь в свою записную книжку свои замечания и переживания. (Обращаясь к собравшимся, которые пытаются увильнуть от присутствия при разыгравшейся семейной сцене). Не уходите! Я хочу, чтобы все знали, кто он — Мартин Бауэр!
М а р т и н. Перестань вопить, как резаная курица! Чуть-чуть напугали тебя — и тут же превращаешься в животное? Ведь человек, тебе подобный, в концлагере тут же потеряет всякий человеческий облик.
С а р р а (налетает на него). Гнусь, дерьмо, подонок!
М а р т и н. А ты еще предъявляешь мне претензии, почему я раньше не привозил тебя сюда?!
С а р р а. Мне это уже неинтересно! (Закрывает руками уши.) Я не хочу тебя слышать!!!
М а р т и н. Мои отпуска были отпусками от тебя, Сарра! С тобой — это не отдых. С тобой — это тяжкий труд. Унизительный. Изнурительный. Ты бездумно забираешься ввысь, низвергаясь оттуда в болото, а я должен метаться вверх и вниз, следуя за тобой. Погляди на себя! (Подходит к ней, отнимает у нее чемодан.) И оставь этот чемодан в покое!
С а р р а. Тебе нечего ответить мне, Мартин. Ты знаешь, я была живым человеком, но ты убил меня! У меня был шанс. Я была красива. У меня был талант к жизни. Я тебе отдала всю свою жизнь, но ты ее промотал просто так, дешево, без чести и без пользы.
М а р т и н (тихо). Сарра, ты еще пожалеешь обо всем этом.
С а р р а. Что я могу потерять, Мартин?
Пауза.
М а р т и н. Десять лет я пытаюсь оставить тебя, Сарра. Но я не в состоянии. Ты у меня вот где! (Бьет себя по затылку.) "Возьми меня". "Сделай мне". "Защити меня". "Спаси меня". "Подтолкни меня". "Научи меня"... Ты забралась мне в душу, ты дергаешь меня изнутри, да так, что я даже писать о других женщинах не в состоянии.
С а р р а (слабым голосом, потрясена). Что ты говоришь, Мартин!
М а р т и н. Никто этого уже не хочет. Все принадлежит иной эпохе. Пожелтевшая страница старой газеты. Вот так-то, Сарра. Все закончилось. И очень давно.
Так стоят они друг против друга долгую минуту. Сарра поворачивается и идет в комнату.
Ш т е ф а н (бормочет). Я надеюсь, что не заболею морской болезнью.
Сарра все еще идет в свою комнату. Входит Шнабель.
Ш н а б е л ь. Машина ждет вас, герр Шлезингер.
Г е р м и н а (подходит к Штефану). Не бойся, парень! Все будет в порядке. Хорошо тебе, что ты уезжаешь. Может, у тебя там будет новая жизнь. Ты уже не ребенок, но жить еще и не начинал. Не плачь, Штефан. Ведь мы не расстаемся навечно. Я с мамой вернусь в Вену, а потом мы приедем. Ладно? (Отбирает у него сверток с лекарствами.) Не бери лекарств. Тебе они уже не нужны...
Сирена автомобиля. Штефан прощается со всей компанией. Целует свою бабушку.
Она беззвучно плачет. Он пожимает руку Эрвину.
Ш т е ф а н. Что фрау Бауэр?
М а р т и н. Она пошла отдыхать.
Ш т е ф а н. Она не едет?
М а р т и н. Нет.
Ш т е ф а н. Жаль.
Г е р м и н а (вот-вот разрыдается). Хватит, довольно... поезжайте!..
Штефан поспешно уходит.
Э р в и н (пожимает руку Давиду). Я сожалею, если сказал... кое-какие вещи... люди иногда говорят, знаете... (Обнимает Давида.)
М а р т и н (подходит к Давиду). Что же я могу сказать, Давид?
Д а в и д. Пустое. Не говорите ничего. (Пауза). Я тоже читал доктора Герцля и помню, какими эпитетами он награждал евреев, подобных нам. Но все-таки и вопреки всему, что я пережил, я хочу надеяться, что эта "гниль" будет способствовать рождению нового человека... Человека, который не будет чувствовать необходимости все время вести себя так, чтобы заслужить одобрение своих соседей — гоев. Может быть, через пятьдесят лет...
Снова гудок автомобиля. Штефан врывается на сцену.
Ш т е ф а н. Мы опоздаем, Давид!
Долгим пристальным взглядом смотрит Давид на Гермину, которая застыла на стуле.
Давид и Штефан уходят. Эрвин берет стул. Садится рядом с Герминой.
Пауза.
И л ь з е (удрученно). Я уже видела это синема.
Долгая пауза. Эрвин чихает.
Г е р м и н а. Будьте здоровы.
Эрвин снова чихает. Сморкается в шелковый платок.
Г е р м и н а. Ну конечно же, простуда. Зачем нужно было делать эти глупости, Эрвин?
Молчание.
Э р в и н. Человек живет спокойной жизнью и ничего о себе не знает. Он говорит: "Я — такой и такой", но это — только слова. И вдруг, в один миг, он видит себя с иной стороны, но не в состоянии осознать, что он увидел. (Чихает.)
Г е р м и н а. Будьте здоровы.
Э р в и н. На секунду я подумал: может, и мне отправиться в Палестину? Сяду на диету. Начну новую жизнь. Но зачем мне ехать? В Палестине мне не скажут: "Заткнись, Эрвин!" Они там все заняты. Строят государство. А что же я? Человек должен умереть там, где родился.
Гермина кладет ему руку на плечо.
Э р в и н. Я молчу.
Молчание.
М а р т и н (Эрвину). Вы знаете, почему я, по сути, похож на Эрвина?
Э р в и н (не понимает). Что?.. На кого?..
М а р т и н. На вас. Глубокое сходство. А не поверхностное, банальное.
Э р в и н. Вы надо мной смеетесь?
М а р т и н. Напротив. Как вы всегда говорите, Эрвин? "Мое несчастье глубоко"...
Э р в и н. Но мои идеи банальны.
М а р т и н. И мои тоже.
Э р в и н. Неверно.
М а р т и н. И я тоже отдал бы всю Австрию немецкому рейху за один рассказ, самобытный, настоящий.
Э р в и н. А... Спасибо, Мартин. Но я бы отдал Австрию за право жить в ней.
М а р т и н. Но вы достигли большего, чем я. У вас есть дети.
Э р в и н. Иоганнес, Марианхен, Рахель. Ой...
М а р т и н. Все, что у меня есть, это... немного понимания... Но и это понимание не помогло мне написать ни единой воистину великой строчки.
Э р в и н (в приливе чувств). Я воистину преклоняюсь перед вами, Мартин.
М а р т и н. Конечно же. Ведь во мне вы видите самих себя... Стало быть, через неделю мы вернемся в Вену и будем продолжать жить так, как мы жили до сегодняшнего дня... И когда придет великий день...
Э р в и н. ... мы исчезнем из этого мира, словно никогда нас тут и не было. (Пауза). Мне хочется плакать...
Молчание.
Г е р м и н а. Вот так. Человек живет иногда по ошибке, но умирает он всегда по-настоящему.
Пауза.
М а р т и н (встает, наливает себе остатки шампанского). Человеческая природа — вещь странная. Люди ревнуют, ненавидят, готовы съесть друг друга, но вдруг накатывается несчастье — и в один миг какая-то нежность окутывает всех. Правда отступает перед состраданием. И это прекрасно. (Мартин перебирает бутылки в поисках выпивки.) Все выпито. (Эрвину.) Налейте-ка мне из вашей волшебной бутылочки. (Эрвин наливает. Мартин уже изрядно пьян.) Сегодня вечером здесь разыгрался театральный спектакль. Представьте: группа отдыхающих встречается каждый год на борту великолепной яхты, которая плывет без всякой цели. Они едят, пьют, ссорятся, мирятся, а там, во внешнем мире на них надвигается тайфун. Но они поглощены взаимными обвинениями, спорами, склоками, и у них нет времени выглянуть наружу. И даже когда яхта идет ко дну, они так погружены в себя, что не замечают, как вода накрывает их. "Сюжет для небольшого рассказа". Чехов? Горький? Я ничего не помню. Один писатель сказал мне, что чем старше становится, тем лучше помнит только то, что еще не успел написать.
Долгая пауза.
И л ь з е (с горечью). Штефан уехал...
Г е р м и н а. Да, мутти.
И л ь з е. Почему ты позволила ему уехать? Ты за него отвечаешь. У него нет матери.
Г е р м и н а. Все в порядке. Так надо, мутти.
Э р в и н. Это был Чехов.
М а р т и н. Кто был?
Э р в и н. "Сюжет для небольшого рассказа". Это написал Чехов. Я полагаю, что сейчас стоит послушать музыку.
Начинает звучать музыка.
Э р в и н (цитирует). "Музыка должна содержать в себе страстное желание, которое выше мирской печали".
Г е р м и н а. Малер. Пора идти спать. (Она не встает.)
Э р в и н. Еще немного...
Г е р м и н а. Мутти?.. Спит. (Гермина укрывает Ильзе пледом.)
Э р в и н. Посидим еще немного...
В то время, как они слушают музыку, на сцене постепенно меняется освещение.
Создается впечатление, что они просидели так всю ночь. Медленно, медленно занимается заря. Они дремлют, сидя на стульях.
Г е р м и н а. С тех пор, как я была девочкой, я не видела рассвета. Погляди, муттиляйн! Вдруг, в единый миг — и новый день.
И л ь з е. Часами я просиживала в комнате мамы и папы, глазея на здание Оперы. Австрийцы были в коротких накидках цвета... Какого цвета? Я уже не помню. Всего ведь не упомнишь. Мир давно уже умер... Я и не думала, что такое может случиться...
Э р в и н. И вдруг — ты ощущаешь, что соскучился. По Вене. По своему дому. По кафе. По фрау Цимерман, старой привратнице. Какой великолепный день для возвращения в Вену. Расцветает сирень, и чудесное благоухание разлито в воздухе.
И л ь з е. Я очень голодна. Да и Макс еще не ел.
Э р в и н. И я голоден. Но я ведь всегда голоден. Я встаю по утрам, и моя первая мысль: что же я буду есть днем?
И л ь з е. Я хочу "зальцбург-нокрль".
Э р в и н. Да и я не откажусь.
Г е р м и н а. Я волнуюсь за Штефана.
Э р в и н. Не волнуйтесь, все устроится. Он молод — и это главное. Что вы будете есть, Герминхен?
Г е р м и н а. Не имеет значения. Чашку кофе. Фройляйн Шнабель уже встала?
И л ь з е. Я прошу немного печенки для Макса. Он голоден, хотя и не жалуется. Только не пережаривать. Ему не нужен избыток масла.
Э р в и н. Фройляйн Шнабель? Луиз? Есть кто-нибудь?
В этот миг входит Штефан с чемоданом.
Г е р м и н а. Штефан! Что случилось?
Ш т е ф а н. Я не смог...
Г е р м и н а (спешит ему навстречу). Я так волновалась за тебя! Может, лучше нам всем быть вместе...
Входит Луиз.
Л у и з. Как? Вы не спали всю ночь?
Э р в и н. Нет.
Л у и з (смотрит на Штефана и на чемодан). Вы уже вернулись, месье Штефан?
Ш т е ф а н. Нет, я... Представьте себе... Я чуть не уехал в Палестину... Но в конце концов не уехал...
Г е р м и н а. Доброе утро, Луиз. Пожалуйста, принесите нам всем кофе и какую-нибудь легкую еду.
И л ь з е. Я хочу "Зальцбург-нокрль"... или, впрочем, принеси мне "кайзершмаррен", а Максу принеси...
Г е р м и н а. Она знает, мутти.
М а р т и н. А мне только кофе, пожалуйста.
Луиз уходит.
М а р т и н. После вашего отъезда я возьму Сарру в деревню. Поедим у рыбаков. В эту пору года косяки сардин подплывают близко к побережью. (Он удобно усаживается в кресле. Прикрывает лицо газетой. Дремлет.)
Пауза.
Ш т е ф а н. Я решил, что с понедельника я… Начну искать работу. Неважно — какую. Главное, не сидеть дома и не глазеть в окно.
Слышен гудок автомобиля.
Г е р м и н а. Уже?
Входит Шнабель.
Ш н а б е л ь. Машина ждет вас.
Э р в и н. А мы еще и не завтракали.
Г е р м и н а. Скажите Луиз, что мы отменяем заказ. Принесите, пожалуйста, только для мамы. Мы начнем складываться. Пошли, Штефан. Ты ведь уже сложил все, так что помоги мне с чемоданом мамы.
И л ь з е. Что?
Г е р м и н а. А ты подожди здесь. (К Шнабель.) Счет готов, фройляйн?
Ш н а б е л ь. Да, фройляйн доктор.
Эрвин подходит, собирается расплатиться.
Г е р м и н а. Я расплачусь за всех. Сочтемся в поезде. Лучше помогите собрать все эти шляпы.
Ш н а б е л ь. Вот счет.
Гермина, достав очки, углубилась в изучение счета.
Ш н а б е л ь. Фройляйн доктор Штернгайм, вы проверяете, не обманула ли я?
Г е р м и н а (пронзительно смотрит на нее поверх очков). Нет, фройляйн Шнабель. Мне необходимы очки, чтобы прочесть сумму, которую нам следует уплатить. (Платит.) Излишне говорить, что на следующий год мы не приедем сюда. Поищем другое место, где мы будем более желанны.
Ш н а б е л ь. Я сожалею, если вы разочаровались в моем пансионате, доктор Штернгайм. Следует предположить, что третий рейх построит достаточное число новых пансионатов. Я уверена, что найдется место, более приличествующее вашему положению.
Г е р м и н а. Итак, прощайте, фройляйн.
<< Назад - Далее >>
Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>