ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ТЕАТР
 

  Иегошуа СОБОЛЬ (Израиль)

Г Е Т Т О

(Продолжение)

Г е н с.   Я могу покончить с собой, когда захочу.

У м а.   И у детей была такая же свобода выбора?

Г е н с.   Что же я должен делать?

У м а.   Твоя жизнь тебе больше не принадлежит. Она связана с жизнью еще шестнадцати тысяч человек.

Г е н с.   Нет будущего в гетто.

У м а.   «Будущее»? Какое там «будущее»? – Противоборствуй своей судьбе. Ты обречен жить, пока еще можешь спасать жизнь других. Брось этот дурацкий пистолет!

Г е н с.   Нет.

У м а.   Так пусти нам пулю в лоб. (Прижимает свою голову к голове Яакова Генса).

Г е н с.   Селекция. Вот и все. Селекция. Нет выбора. (Ума надевает на него кожаное пальто, которое он снял раньше). Больные, слабые, безнадежные… Здоровые, молодые, сильные – эти останутся жить. Селекция. Они уничтожают нас, как мышей, а мы будем сражаться с ними, как мышата. Они проиграют войну – как мышата. Мы победим – как мышата. (Генс собирается уходить… Останавливается). Как мышата.

Темнота.

Конец первого действия.

Д Е Й С Т В И Е    В Т О Р О Е

П р о л ог

 Крук и Генс слушают радио Би-Би-Си. Диктор объявляет о разгроме немцев под Сталинградом. 

Р а д и о

Третьего февраля 1943 года Верховное командование вермахта объявило: битва за Сталинград завершилась… Шестая армия под командованием фельдмаршала Паулюса попала в плен к русским. Вместе с Шестой армией в плен попали хорватские и румынские дивизии. Все кинотеатры и увеселительные заведения будут закрыты. Национальный траур объявлен по всей Германии.

Крук выключает радио, прячет его и уходит. На сцену выходят вся актерская труппа под усиленной охраной немецких солдат. Актеры образуют живую цепь, распаковывают тюки с немецкими мундирами, залитыми кровью, при этом образуется новая гора одежды, помимо груды одежды, принадлежавшей когда-то узникам гетто.

Работая, артисты труппы поют «Идише бригадес» - «Еврейские бригады».

Вчера вдыхали полной грудью,

Сегодня – душит смрад тюрьмы.

Вчера – где солнце, свет и люди,

Сегодня – рабство в царстве тьмы.

Припев:          Еврейские бригады,

В обносках и заплатах.

Пусть кровь и пот – расплата,

Но мы останемся людьми.

Мы вашей жалости не просим,

За нас винтовки говорят.

Отправим ваши души пёсьи

Прямой дорогой в черный ад.

Припев:          Еврейские бригады …

Как звери заперты мы гетто,

«Вчера» и «Завтра» нет у нас.

Но песней, ненавистью спетой,

Мы ваш приблизим смертный час.

Припев:          Еврейские бригады …

Еврейские бригады,

Лохмотья и заплаты…

Пусть друг за другом мы падем,

Но вместе мы не пропадем.

Вся труппа актеров кончает работу и уходит со сцены, немецкие охранники их уводят.

Аккордеонист ускользнул из группы музыкантов. Дожидается, пока все исчезнут. Дает музыкальный сигнал.

Из темноты появляются Янкель, Гейвуш, Элла и Люба, несущие гроб. Они дают аккордеонисту бутылку.

Плату за то, что караулил, подсказал им момент, когда никого не будет. Появляется Генс.

Аврум (аккордеонист) уходит в тень. Оттуда наблюдает за происходящим. Затем он выходит к своим друзьям.

Чтобы подбодрить их своей игрой.

К а р т и н а  13 (1)

Генс освещает своим фонарем четырех молодых людей, несущих гроб.

Г е н с.   Люба Гродзенски?

Л ю б а.   Салют, шеф!

Г е н с (указывает на гроб.) Что это?

Л ю б а.   Мы похоронили мертвого, возвращаем гроб Погребальному братству.

Г е н с.   Через лазейку в стене? Ворота больше не существуют?

Л ю б а.   Отсюда – короче путь.

Г е н с.   Нет ли там, случайно, оружия для подполья?

Л ю б а.   Мы – и оружие для подполья? Шеф, вы смеетесь над нами…

Г е н с.   Что же это на сей раз? Венгерское салями? Сахар? Кофе?

Л ю б а.   Дух умершего, шеф! Чтобы мы удостоились еврейского погребения!

Г е н с.   Дух несколько тяжелый, как кажется, а?

Л ю б а.   Есть дух, и есть дух, шеф.

Г е н с.   Завтра в девять вы являетесь в комиссариат и жертвуете пять тысяч марок нашей школе малолетних преступников. Ясно?

Л ю б а (торгуется). Три тысячи?

Г е н с.   Тогда пошли со мной в комиссариат прямо сейчас.

Л ю б а.   Завтра в девять, пять тысяч марок, шеф, слово Любы Гродзенской…

Г е н с (хватает Любу за воротник). Пошли! Посидишь, пока твои товарищи не придут за тобой с деньгами в руках. Слыхали?! В следующий раз, подонки, поучитесь, как спорить с Яаковом Генсом. 

Он толкает Любу перед собой и уходит вместе с ней. Трое остаются с гробом… 

Я н к е л ь.   Что же мы делаем? Пойдем освобождать ее прямо сейчас?

Г е й в у ш.   У тебя есть пять тысяч марок, поц?

Я н к е л ь.   Так что же делать?

Э л л а.   Подождем, пока не придет человек Вайскопа, заберет товар, заплатит деньги. А тогда пойдем, освободим Любу. (У Янкеля возникает идея… Он салютует некоей воображаемой личности.)

Я н к е л ь.   Хайль Киттель!

В с е.   Хайль Киттель! 

Генс отпускает Любу и бежит, чтобы увидеть, откуда появился Киттель. Люба убегает, смешивается со своими товарищами. Генс понимает, что его перехитрили. Он хочет схватить Любу, но компания его опережает: они запевают песенку «Я Срулик», исполняя ее исключительно для Генса, надеясь, что он уступит и не станет задерживать Любу. Они поют, исполняя акробатические номера на гробе. Элла – ведущая солистка, остальные дружно к ней присоединяются. 

Э л л а.  

Я – Срулик,

Мальчик из гетто,

Я – Срулик,

Юный босяк.

Из всей семьи остался я нетто,

И не петь, не плясать

Мне нельзя никак.

Старый пиджак с дырою,

Из мешковины – белье,

Как нищий, хожу босой я,

Рвет холод тело мое.

Но если меня ты заденешь, -

Узнаешь тогда, что и как.

Хоть я и в тряпье одетый,

Хоть я – всего лишь босяк. 

Генс аплодирует, хватает Любу и пытается увести ее. 

Г е н с.   Завтра в девять – пять тысяч марок! 

Уходит с Любой. Трое ее товарищей остаются в полной растерянности.

Из глубины сцены появляется Хасид, он подражает пению, которое слышалось несколько минут назад,

но делает это гротескно, преувеличенно… 

Х а с и д.   Я – Срулик, мальчик из гетто…

Я н к е л ь.   Ты от Вайскопа?

Х а с и д.   Я гадаю по руке.

Я н к е л ь.   Испарись.

Х а с и д.   О-хо! Что же я вижу! Великая перемена в вашей жизни в ближайшую неделю!

Я н к е л ь.   Исчезни!

Э л л а.   Минутку. А как ты это видишь? Ты ведь не взглянул на его ладонь.

Х ас и д.   Я гадаю по ушам, но на ладони видишь больше подробностей.

Э л л а.   Давай, погадай мне по руке.  

Протягивает Хасиду свою ладонь, и он начинает «читать».

Пока Хасид вглядывается в ее ладонь,

Элле удается залезть в его карман, достать оттуда деньги   и за спиной передать Янкелю…

Х а с и д.   О-го! Что я вижу! Восьмерка побеждает тройку! «Восемь» - это ивритская буква «хет», и она побеждает «тройку» - ивритскую букву «гимел». «Хет» - это «хофеш» - «свобода». «Гимел» - это «германцы». Три периода спустя мы освободимся от германцев, да сотрутся имя и память о них, и придет конец.

Г е й в у ш.   Что это за «три периода»?

Х а с и д.   Три недели, три месяца, три года (протягивает свою руку). Тридцать марок, пожалуйста.

Г е й в у ш.   Быть может, тридцать секунд?

Х а с и д.   Возможно. Тридцать марок, пожалуйста…

Г е й в у ш.   Возьми.  

Вонзает нож в живот Хасида. Хасид, наколотый на нож, уводится в сторону.

Гейвуш делает с ним несколько шагов, затем выдергивает нож, укладывает Хасида на землю,

 выворачивает его карманы.

Э л л а (с гневом нападает на своего брата.) Что ты наделал, болван?!

Г е й в у ш (поднимается, держит в руке пачку денег.) На. Тысяча, две тысячи, шесть тысяч, десять тысяч.

Я н к е л ь.   Вытащить товар, положить его в гроб. 

Они подходят к гробу, поднимают крышку. В гробу, прямо перед их глазами, поднимается и садится некая личность, завернутая в саван. Охваченные ужасом, все присутствующие с криками убегают.

«Покойник» выбирается из гроба, начинает освобождаться от савана,

а в это время входит Крук, диктует машинистке, слышен стук пишущей машинки.

К р у к.   Это уже во второй раз за все время существования гетто здесь произошло убийство с целью ограбления. На сей раз убийцы, вне сомнения, принадлежали к нашему уголовному миру. В результате проведенного мною расследования выяснилось, что и ограбление, и убийство были связаны с черным рынком, процветавшим в гетто. Потребители дорогих товаров – богачи гетто, а поставщики – из наших подонков.

А тем временем «покойник» освобождается от своего савана – это Киттель.

Саван он оставляет в гробу, достает оттуда толстую книгу, локтем прижимает ее к туловищу,

 надевает очки в массивной роговой оправе, преображаясь в доктора Поля. Затем он обращается к Круку.

К а р т и н а  14 (2)

В библиотеке Крука.

П о л ь.   Имею ли я честь говорить с господином Германом Круком?

К р у к.   С кем имею честь?

П о л ь.   Доктор Эрнст Поль, Институт Розенберга по исследованию иудаизма… без евреев. Знаете ли вы о работе нашего учреждения?

К р у к.   Слышал я кое-что…

П о л ь.   Итак, наша цель – исследовать и описать духовные богатства еврейской культуры, мы обеспечиваем нашим ученым доступ к центрам еврейской культуры. Вильна – один из таких центров, и когда мы находим нечто редкостное, весьма ценное, то, что мы называем культурные наследием, - стихи, вышивка, предметы культа, литературу, - мы это отсылаем в наш Центральный институт, созданный недавно во Франкфурте. Мы надеемся завершить эти исследования прежде, чем темы, связанные с вашей богатой культурой, перестанут существовать, к великому сожалению. Я уверен, что между нами возникнут отношения взаимного доверия, как это и приличествует двум ученым. Я вижу, что вы еще до сих пор обо мне не слышали. Я был готов к этому. Поэтому позвольте мне представить вам мои публикации…

К р у к.   Исследования Талмуда?...

П о л ь.   Именно так, Иерусалимский Талмуд – это область моей научной специализации… Быть может, мы присядем?...

К р у к.   Пожалуйста…

П о л ь.   Стоя – произносят речи…

Крук.   А сидя – беседуют… Каким образом гой, нееврей, занимается…

К и т т е л ь  (П о л ь).   Каким образом гой заговорил на языке идиш?... Или вы подумали, что я – еврей? Даже в Палестине подумали, что я еврей, уж во всяком случае, арабы так думали. Во время арабского восстания я был там в научной командировке. Шайка арабских хулиганов пыталась меня убить, и если бы не еврейские боевые отряды «Хагана», оказавшиеся случайно поблизости, крепкие, мужественные парни, - не сидеть бы нам сейчас вместе. Вы, конечно, знакомы с Иерусалимом?

К р у к.   Нет.

П о л ь.   Ошибка.

К р у к.   Я никогда не был в Палестине.

П о л ь.   Большая ошибка.

К р у к.   Я не сионист.

П о л ь.    Вы были коммунистом…

К р у к.   Это было давно. Я приверженец «Бунда», еврейской социалистической партии.

П о л ь.   Неприятно вам вспоминать ту главу вашей биографии, что связана с коммунизмом?

К р у к.   Когда произошла Октябрьская революция, я был полон энтузиазма, великих надежд. Я верил – все мы верили! – в справедливость, в универсальную справедливость, что пришел конец преследованиям национальных меньшинств. И нас, евреев – в том числе…

П о л ь.   Но почему же вы вышли из партии? Из-за сталинского террора?

К р у к.   Вовсе нет. Я ушел задолго до этого. Я не оставил партию из-за Сталина. Я отдалился от партии из-за евреев. Я не понимал, почему партийные агитаторы и пропагандисты говорят с такой насмешкой о еврейской культуре и еврейской литературе. Почему они занимаются травлей врейской культуры, языка идиш, еврейской религии…

П о л ь.   Вы были религиозным?...

К р у к.   Религиозным?! Никогда! Я буду гнить в земле, и все. Нет. Никто из нас не был религиозным, и весьма малочисленны сегодня те, кто религиозен, но эту еврейскую ненависть к иудаизму я не понимал… до сегодняшнего дня.

П о л ь.   А сегодня…

К р у к.   Понимаю. Благодаря вам, немцам.

П о л ь.   Теперь уже моя очередь – не понимать…

К р у к.   Яаков Генс, еврей, исполняет приказания немцев. Он руководит этим гетто. Деслер, еврей, он местный агент гестапо. Лувас, еврей, страж Центральных ворот гетто, он держит нас в заточении. Кто еще может бить евреев столь брутальным образом? Я могу выдать вам полный список. Все евреи. Оргии, что происходят в здании юденрата, который должен был бы руководить нашей повседневной жизнью. Начальники нашей еврейской полиции дружат и развлекаются с вашими офицерами, пьют и беспутничают с еврейскими проститутками…

П о л ь.   Почему же мы так не любим самих себя?

К р у к.   Почему? Две тысячи лет притеснений нанесли огромный ущерб.

П о л ь.   Есть хасидская притча. Однажды жил-был царь. Как-то рассердился царь на своего сына и выгнал его из дворца. Прошло время, гнев царя утих. Позвал царь одного из своих министров: «Ступай, разыщи моего сына. Скажи ему, что он может загадать три желания. И тогда возвращайся и расскажи мне, каковы эти три желания». Посланец отправился в путь. Наконец он нашел принца, царского сына, голодного, в лохмотьях, грязного, валяющегося в нечистотах. Сказал ему посланец: «Если бы царь просил тебя высказать три пожелания, то что бы ты попросил?»

К р у к.   Хлеб, одежду, дом.

П о л ь.   Вот видите, если бы вы помнили, кто вы такой, у вас было бы одно желание – вернуться во дворец. В Палестине все было бы вам дано; не надо было бы дожидаться и верить в добро, которое в один прекрасный день победит зло!

К р у к.   Вы – сионистский агитатор?

П о л ь.   Я знаю, что вы не приемлете те методы, к которым прибегает Генс, руководя жизнью гетто, привлекая таких людей, как Деслер, Лувес…

К р у к.   Генс делает только то, что может сделать в тех условиях, которые вы создали.

П о л ь. Не защищайте их. Я тоже не очень их люблю. Они изо всех сил пытаются походить на нас. Но вы – совсем иной. Вы сохранили и свою независимость, и смелость мышления. Поэтому мы решили снять с должности Генса и поставить вас на его место. Вы будете руководить жизнью гетто…

К р у к.   В вашей притче, как мне кажется, принц понял, что самое насущное, а что – излишне. Власть и могущество – не самые высшие ценности в жизни.

П о л ь.   Стало быть, вы предпочитаете оставаться беспомощным в изгнании – в галуте – а власть в Палестине  оставить людям типа Генса, которые без колебаний возьмут, когда придет день, власть силой. А вы исчезнете с исторической сцены, потому что у вас нет Родины.

К р у к.   Моя родина – моя культура, она со мной везде, где я нахожусь. Те, кто предают свою культуру, живут в изгнании в собственном доме. И тогда – только один шаг отделяет человечность от национализма. Еще один маленький шаг – и ты погружаешься в скотство. Нет! Я предпочту остаться тем, кто я есть.

П о л ь (передает Круку список).   Эти книги я прошу вас приготовить и упаковать до завтра, мы отсылаем их в наш институт во Франкфурте. А беседу продолжим в другой раз. Вот видите, здесь другие евреи, «наши евреи», «прокаженные», понимающие язык силы.

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>