ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА О ХОЛОКОСТЕ

Станислав ВЫГОДСКИЙ (Израиль)

ЧЕЛОВЕК С ТЕЛЕЖКОЙ

(окончание)

- Там, возле ворот, на тележке.

- На какой тележке?

- Я привезла его.

Сестра повернулась и быстро пошла к дверям в глубине комнаты. Снова наступила тишина. Матери казалось, что темнота, подстерегавшая ее сзади, и свет, лившийся из комнаты, поддерживают и усиливают это беспокойное молчание. «Ведь поздно будет, - подумала она. - Почему же она не возвращается? Почему все это тянется так долго?»

Сестра вернулась, за ней шел высокий лысый человек, тоже одетый в белое. «Ведь я же где-то видела его, только где?»

- Что случилось? - спросил он.

- Там мой сын, - ответила женщина.

- Что с ним?

- Его ранили.

- Кто?

- Немцы,

- Куда?

- Не знаю. Я ничего не знаю, - повторяла она, как бы оправдываясь. - Он лежит там, на тележке.

- Пусть войдет сюда.

- Он не может.

- Откуда вы знаете?

- Я привезла его. Он не может идти.

- Пойдемте, - сказал врач и повернулся к сестре.

- Там немцы, - сказала женщина.

- Ну и что с того?

Врач быстро шел впереди. В темноте, объявшей улицу, он разглядел тележку и человека, лежавшего на ней. Неподалеку виднелись две фигуры, молчаливые и неподвижные. Теперь врач понял все. Он обошел тележку и наклонился над раненым. Машинально взял его руку, нащупал пульс.

- Что с вами?

- Меня ранили.

- Куда?

- Не знаю.

- А где болит? - врач осторожно уложил руку раненого вдоль тела.

- Не знаю, пан доктор. Тут у меня болит. - Он указал рукой на живот. - Тут мне больно, - повторил раненый.

- Не вижу. - Врач вдруг отдернул руку. «Они прострелили ему кишечник». Липкая жидкость быстро высыхала на сжатых пальцах. - Ну, ничего, ничего, - проговорил врач.

- Я знаю, пан доктор, все будет хорошо.

 Раненый повернул голову к матери. Он говорил шепотом, врач слушал его слова спокойно, как вариацию хорошо знакомой темы, и сказал стоящей рядом сестре:

- Нужно принести носилки.

Эсэсовцы тем временем подошли ближе, один из них спросил:

- Врач?

- Да.

- Еврей?

- Нет.

- Тогда нельзя, - сказал эсэсовец и ткнул рукой в сторону раненого. - Это же еврей.

- Ну и что же?

- Нельзя.

- Но я врач.

- Сказано - нельзя! - повысил голос эсэсовец. - Что в вашем городе нет еврейской больницы?

- Я знаю свои обязанности.

- Хватит! - прервал его немец.

- Ведь он же... - Врач не окончил фразы. Он не сводил глаз с неподвижно лежавшего человека.

- Пошла! - крикнул эсэсовец. - Где ваша жидовская больница?

- Я отвезу его, - сказала мать. - Вернитесь лучше, пан доктор. - Она поправила руку сына, лежащую вдоль туловища, потом накинула на себя лямку и дернула тележку. - Вернитесь...

И снова она молча тащила тележку по темным улицам. Раненый молчал. Сзади шли немцы.

- Мне теперь совсем не тяжело, - сказала мать, не оборачиваясь. Сын не отвечал. - Ты не слышишь меня? - тревожно спросила она.

- Да, мама.

- Я сказала, что мне не тяжело.

- Да.

- Надо было сразу ехать в еврейскую больницу.

- Да.

- Но сюда было ближе.

- Да.

- Но ведь я потеряла немного времени, правда?

- Ты шла очень быстро.

- Лежи спокойно, скоро все пройдет,

- Мне не больно,

Она шла сквозь густую тьму, стараясь рассмотреть дома, стоявшие справа и слева, - в темноте все они были похожи друг на друга и пропадали один за другим во мраке, таинственные и молчаливые.

- Далеко эта ваша больница? - крикнул немец.

- Нет.

И, подавшись вперед, она из последних сил натянула лямку.

- Долго нам еще с вами возиться? - раздраженно крикнул эсэсовец.

Женщина не отвечала.

- Не слышишь?

- Это тут, рядом.

Она остановилась, сняла лямку и осторожно опустила дышло. Раненый сполз, неподвижные его ноги уткнулись в мостовую. Женщина толкнула калитку, потом вернулась к тележке и втащила ее во двор. Ноги раненого волочились по гравию.

- Помни, возвращаться нельзя! - крикнул немец. - Комендантский час!

Она услышала удаляющиеся шаги. Напрягая последние силы, она прошла от калитки до здания. Колеса вязли в песке; женщина упрямо тянула за собой свой груз.

- Да как вы сюда попали? - испуганным шепотом спросил врач. Он наклонился над раненым, прикоснулся к сердцу, пощупал пульс. Они стояли у двери в густой темноте. Врач кого-то ждал. Женщине казалось, что все это длится бесконечно долго. Появились две санитарки с носилками. И наконец она услышала голос врача:

- В операционную, быстро.

В ярко освещенной комнате с окнами, затемненными черной бумагой, она увидела людей, одетых в белое. Они вели себя так, словно давно ждали ее. Раненый лежал на носилках, стоявших на полу. Врач наклонился над ним, взглянул на одежду, негнущуюся и матово поблескивающую в свете электрической лампочки пятнами жира и грязи. Под пиджаком на животе расползлось темное пятно. Носилки окрасились кровью.

- У него две раны, - сказал врач, не сводя глаз с раненого.

- Я сниму пиджак, - вмешалась мать и наклонилась над носилками. - Он запачкается.

- Не трогайте! - строго проговорил врач. И, обращаясь к сестре, приказал:

- Разрежьте!

Сестра взяла ножницы, лежавшие на белом столике.

- Нет! - крикнула мать.

- Нет, - тихо отозвался раненый.

- Режьте, - сурово повторил врач.

- У меня нет другого, - прошептал раненый.

Сестра приподняла одной рукой голову раненого, а другой, со щелкающими ножницами, неторопливо прошлась вдоль пиджака, разрезая его вместе с рубахой.

- У меня нет другого, - шептал сын.

- Починим, - равнодушно сказала сестра. Она стащила с него пиджак вместе с рубахой. Обнажился большой, сильный торс.

- Правда? - спросила мать, не сводя глаз с сестры.

Врач, который все это время держал руку раненого, щупая пульс, вдруг отпустил ее и медленно придвинул к обнаженному телу. Это осторожное движение не оставляло уже ни малейшей надежды. Врач встал и, ни на кого не глядя, сказал:

- Уже не надо, сестра.

Сестра взглянула на мертвого, потом перевела взор на мать. Высохшее лицо матери в свете электрической лампочки казалось комочком потрескавшейся земли.

Перевод с польского В. ДЕМИДОВА

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>