ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА О ХОЛОКОСТЕ

Ежи АНДЖЕЕВСКИЙ (Польша)

СТРАСТНАЯ НЕДЕЛЯ

Отрывки из романа

(Окончание)

- Ирена! - сказал он с упреком, когда они были уже наверху. - Как ты могла таким тоном проститься с этими несчастными?

Она посмотрела на него с той же холодной насмешкой, что и при встрече.

- Тебе не понравился мой тон?

- Не понравился.

Твердость его ответа нисколько ее не смутила.

- Что поделаешь, какой есть, такой есть.

- Ирена!

- Чему ты удивляешься? - отозвалась она уже раздраженно. - Эта женщина еще не самая несчастная. Ей не приходится умирать от страха, что сыновей ее в любой момент могут застрелить только за то, что они такие, а не другие. Они при ней, понимаешь? Ей можно жить. А нам?

- Нам? - в первую минуту он не понял.

- Нам, евреям, - ответила она.

Послышалась пулеметная очередь. На этот раз очень близко. Зато пушка била теперь из других ворот.

- Раньше ты не говорила: мы! - тихо сказал Малецкий.

- Не говорила. Но меня научили. Вы научили.

- Мы?

- Вы, поляки, немцы...

- Ты нас объединяешь?

- Так вы же арийцы!

- Ирена!

- Вы научили меня этому. Только недавно я поняла, что все на свете всегда ненавидели нас и ненавидят.

- Преувеличение! - буркнул он.

- Вовсе нет! А если и не ненавидят, то в лучшем случае с трудом терпят. Не говори мне, что у нас есть друзья, это только так кажется, а на самом деле нас никто не любит. Даже помогаете вы нам иначе, чем другим людям...

- Иначе?

- Да, тут вам приходится вынуждать себя к самопожертвованию, к сочувствию, к тому, что человечно, справедливо, - к добру. О, уверяю тебя, если б я была способна так не любить евреев, как вы их не любите, то не стала бы говорить «мы» и «вы». Но я не способна на такое чувство и должна быть одной из них - еврейкой! А кем же мне еще быть, скажи?

- Собой, - сказал он без особого убеждения.

Она ответила не сразу. Опустив голову, стояла довольно долго, снова чертя зонтиком по земле невидимые знаки. Потом вдруг подняла на Малецкого свои прекрасные восточные глаза и сказала мягким, похожим на прежний голосом:

- Я и есть я. Но барышни Лильен из Смута больше не существует. Мне приказано было забыть о ней, вот я и забыла.

В воротах началось движение. Пользуясь новым перерывом в стрельбе, люди выбегали на улицу.

- Пошли! - сказал Малецкий.

Немецкий солдат, патрулирующий в воротах, торопил выходивших. Мгновение спустя Малецкий и Ирена были уже на улице.

Ирена этого района не знала и в нерешительности остановилась. Малецкий повел ее в сторону Францисканской улицы. Немногочисленные прохожие тоже устремились туда, держась поближе к домам. Где-то вдали слышались одиночные выстрелы. Посредине мостовой медленно ехала открытая военная машина. Стоя на ее ступеньке, молодой офицер громко отдавал команду солдатам, выстроившимся у карусели...

5.

Итак, наступила Страстная пятница. Пятый день длилось сопротивление повстанцев. Пожары перекинулись вглубь, охватили дальние кварталы гетто. Средь огня и дыма безостановочно хлопали выстрелы, слышался сухой треск автоматных и пулеметных очередей. Начались облавы на евреев в городе. В разное время и из разных мест кое-кому из них удалось выбраться за стены гетто, и теперь усиленные патрули немецкой жандармерии, а также синей¹ и украинской полиции ловили беглецов на улицах. Установлены были посты и у выходов из подземных каналов, поскольку именно таким путем евреи чаще всего пытались прорваться на свободу. Их убивали тут же, на месте. Весь день в разных районах Варшавы время от времени слышалась короткая стрельба. На улицах тогда поднимался переполох, прохожие прятались в ближайшие подворотни. Случалось, через опустевшую площадь либо по внезапно обезлюдевшей улице бежал, пригнувшись, одинокий человек. Вскоре ружейный залп настигал его, он падал. К лежавшему подъезжали на велосипедах жандармы, подбегали украинские полицейские в зеленых мундирах. Живых добивали. Минуту спустя на улице возобновлялось обычное движение.

У костелов толпились люди, по случаю Страстной пятницы спешившие навестить могилы. Стояла прекраснейшая из весен...

...Солнце заливало высокое светлое крыльцо. Пахла зацветающая сирень, а чистый воздух полнился веселым птичьим щебетом. За бульваром внизу текла Висла, тоже в солнечном сиянии, вся как бы покрытая жидким, искрящимся золотом. Варшава высилась над нею голубоватой громадой подернутых дымкой домов и сверканьем стройных костельных башен. Тяжко, неподвижно нависла над городом черная туча пожаров. Посредине Вислы плыла маленькая красная байдарка.

...Ирена так обессилела, что подкосились ноги, - пришлось опереться о балконные перила. Внизу, у подъезда, маленький Пётровский лежал на спине, раскинув ручки и закрыв глаза. Стефанек Осипович озабоченно склонился над ним.

- Ты чего лежишь, лучше встань...

- Нет! - твердо ответил Вацек.

- А чего ты?

- Я Иисус.

- Ты Иисус?

- А ты - ангел! Нагнись, я же на кресте вишу.

С лестничной площадки донесся тонюсенький голосок высунувшейся из окна, похожей на розовый цветочек, Терески:

- Мальчики, вы что делаете?

- Я Иисус! - откликнулся снизу Вацек, приоткрыв один глаз. - Иди к нам!

Опершись ручонками о жесть карниза, Тереска наклонилась так низко, что темная прядка волос упала ей на глаза. Она хотела откинуть волосы, но тут ладошка ее соскользнула с жести, девочка потеряла равновесие и полетела вниз. Она крикнула коротко, душераздирающе.

Первой во двор выбежала Пётровская. Увидев лежавшую на земле девочку, она схватилась за голову.

- Матерь Божья! - крикнула она трубным голосом. - Что тут случилось? Господи Иисусе!

Вацек, вскочив на ноги, орал как оглашенный. А маленький Осипович так оцепенел со страху, что совсем лишился дара речи.

- Тереска убилась, Тереска убилась! - отчаянно выл Вацек, топоча и затыкая уши пальцами.

Пётровский, который тоже поспешил во двор, подошел к неподвижно лежавшей на песке девочке и хотел нагнуться к ней. Но Пётровская оттолкнула его.

- Вон отсюда, мерзавец! - рявкнула она. - Ребенок - это святое!

Он пожал плечами и отошел в сторону. Тем временем почти все жильцы, всполошенные воплями Вацека, начали сбегаться вниз. Сперва появились супруги Осиповичи, потом Владек; спустя минуту во двор сошел и Замойский в домашней куртке и шлепанцах. Из окон соседнего дома тоже стали выглядывать люди. Двое мальчишек - один с самокатом, другой с деревянным ружьем - прибежали с улицы на место происшествия. Пробились поближе.

- Глянь-ка! - толкнул мальчишка с самокатом своего товарища. - Убилась.

Тот, потрясенный, кивнул головой. Глаза десятилетнего парнишки лихорадочно горели. Высунув язык, чтобы лучше разглядеть, он левой рукой почесывал исцарапанную ногу.

- Ну-ка, чтобы духа вашего тут не было! - возмутилась Пётровская. - Вас только не хватало!

Они отбежали и стали чуть в сторонке. Владек с Осиповичем, опустившись на колени, перевернули Тереску на спину. Бледная, как полотно, неподвижная, с закрытыми глазами, она и в самом деле казалась мертвой.

- Ну как? - на цыпочках подошел к ним Замойский.

Осипович приложил ухо к сердцу Терески. Минуту слушал.

- Жива! Кажется, ничего страшного. Просто в обмороке.

- Надо за доктором послать, - посоветовал Замойский.

Пётровская втиснулась меж ними.

- Ну что? Жива? Жива?

И тут она заметила Ирену, которая стояла на балконе, обеими руками схватившись за перила. Набрякшее лицо Пётровской вспыхнуло огнем.

- Жидовка! - крикнула она, подняв руку. - Это из-за нее несчастье!

Взгляды всех обратились в сторону балкона. Замойский побледнел и закусил губу. Тревожный шорох пробежал среди собравшихся. Только Пётровский стоял в стороне, едва заметно усмехаясь.

- Пани Пётровская... - шепнул Осипович.

- Жидовка! - с ненавистью завопила та.

Только теперь Ирена скрылась в комнате. Но ее исчезновение еще больше взбесило Пётровскую. Растолкав стоявших поблизости, шелестя шелком тесного своего платья, она как фурия бросилась на лестницу и в момент оказалась на втором этаже.

- Откройте! - принялась она дубасить в дверь кулаками. - Откройте немедленно!

Минуту Ирена стояла посреди комнаты, заткнув уши руками. Она дрожала, вся кровь, казалось, отхлынула от ее лица. Инстинктивно оглянулась, ища, куда бы спрятаться. В дверь стучали все громче, все настырнее.

- Откройте! - истерически хрипела Пётровская. Дальше выносить этот крик Ирена была не в состоянии. Вся дрожа, с побелевшими губами, она выбежала в прихожую.

Пётровская выглядела страшно: красная, растерзанная, с пеной на губах.

- Что вы, что вы? - пролепетала Ирена.

- А то! - истошно взвизгнула Пётровская и, схватив Ирену за руку, потащила ее вниз по лестнице. Только на первом этаже Ирена попыталась было вырваться. Но Пётровская с силой дернула ее и вытолкнула во двор, к толпе.

Ирена отсутствующим взглядом оглядела стоявших. Тереску держал на руках Осипович. Все были смущены, прятали от нее глаза. Последним она увидела Пётровского. Сунув руки в карманы, он смотрел на нее, слегка откинувшись назад и прищурив глаза, с наглой, издевательской усмешкой.

Пётровская тяжело дышала.

- А ну! - махнула она рукой в сторону Ирены. - Двигай отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было!

По другую сторону проволочной сетки забора столпились жильцы соседнего дома.

- Глянь! - толкнул товарища мальчишка с самокатом. - Еврейку поймали.

Тот кивнул головой. Он все почесывал свою ногу. Остальные молчали. Даже Вацек перестал реветь.

- Пани Пётровская, нельзя же так... - шепнула пани Осипович, держа за руку все еще немого Стефанека.

Та обернулась к ней и дерзко подбоченилась.

- Чего это нельзя? - вызывающе ответила она. - Может, она откажется, что не жидовка, мол? Пусть-ка откажется! Ну-ка, - двинулась она на стоявшую неподвижно Ирену. - Только посмей отказаться!

Ирене почудилось, что та хочет ее ударить.

- Не смейте ко мне прикасаться! - выдохнула она. Пётровская презрительно рассмеялась.

- Да кто станет тебя трогать? - Она огляделась вокруг и, чувствуя свое превосходство, повелительно крикнула:

- Ну, пошевеливайся! В гетто свое возвращайся, там найди себе Сруля! Ну!..

- Пани Пётровская... - снова начала было жена Осиповича.

Но та вскипела злобой.

- Ну! Ясно тебе? Вон отсюда!

В этот момент Тереска шевельнулась на руках тощего Осиповича. Открыла глаза.

- Где мамочка? - сказала она шепотом.

- Приедет, - склонился он к ней, - сейчас мамочка приедет.

- А Влодек?

- И Влодек приедет.

Ирена стояла все так же не двигаясь среди избегавших смотреть на нее людей, сердце ее, как живой кусок плоти, пульсировало в горле. И вдруг она почувствовала, как на нее нахлынула слепая, бурлящая ненависть. Она гордо выпрямилась.

- Хорошо, я уйду! - сказала она неестественно громко и, уверенная теперь в своем превосходстве, глянула в глаза Пётровской. - Но твой щенок пусть поломает себе руки и ноги...

Пётровская побледнела, открыла рот, но растерялась и не нашлась, что сказать. Только прижала к себе Вацека и заслонила ему лицо руками.

Ирена взглянула на окружавшие ее смущенные, ставшие вдруг испуганными лица. И почувствовала радость - обжигающую, злобную.

- А вы все, чтоб вы сдохли, как собаки! - выплеснула она из себя мстительно, не сознавая, какие произносит слова. - Чтобы вас огнем выжгли, как нас! Чтобы всех вас перестреляли, перебили...

Она вдруг повернулась и в наступисшей вдруг мертвой тишине медленно пошла к выходу. Отворила калитку, перешла наискосок улицу и направилась дальше по тротуару ровным, спокойным шагом. И только свернув в боковую улочку, когда никто из дома уже не мог ее видеть, пошла быстрее. Потом побежала.

Вскоре она была уже на трамвайной остановке, там вскочила в отъезжавший вагон. Он был почти пуст. Мало кто в столь поздний час, да еще в Страстную пятницу, ехал в город. Вдалеке грохотала канонада, и кровавое зарево пылало над гетто средь клубов черного дыма.

1943

Перевод с польского Стеллы ТОНКОНОГОВОЙ

______________________________________________

¹ Так называлась полиция (в синих мундирах), состоявшая из поляков и, как правило, сотрудничавшая с оккупационными властями.

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>