ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ОЧЕРКИ, ЭССЕ, ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЗАРИСОВКИ

Людмила ДЫМЕРСКАЯ-ЦИГЕЛЬМАН (Израиль)

СВОБОДА ЖИТЬ ВНЕ ГОРЕЧИ И МЕСТИ

(ОКОНЧАНИЕ)

Мифология и утопия связаны: образ, переданный прошлым, есть миф; образ, обращенный к будущему, - утопия. Утопическое мышление Марголин определяет как частный случай мифологического: «каждый миф в истории человечества есть преображенная утопия, а каждое утопическое представление или чаяние будущего со временем создает свой миф» (28).
Бурное распространение коммунистической веры Марголин приводит как классический пример мифотворчества в его становлении. Воинствующий атеизм, очищая коллективное сознание от икон и догматов прошлого, оставил пустое место для новых мифов. Миф «Революции» как нового божества, культ его апостолов - «Вождей» быстро заполнили создавшийся вакуум. Безрелигиозная коммунистическая вера использовала религиозные атрибуты прошлого «вплоть до выставления на поклонение «мощей» Ленина», а свое массовое распространение она получила благодаря импульсу, глубоко заложенному многовековым религиозным воспитанием масс.
Октябрьская революция, писал Марголин к ее 50-летию, «стала фактором исторического развития в планетарном масштабе». Без Ленина в России, считает он, не было бы Муссолини в Италии, без Сталина, с его «техникой управления», не было бы Гитлера и второй мировой войны, а позже Мао и «культурной революции». Ускоренная и разрушительная ликвидация колониализма в Азии и Африке - он сравнивает ее с преждевременными родами, угрожающими жизни матери и младенца, - такое же следствие советской революции, как и фашизация Европы. Свою оценку роли Октября Марголин резюмирует вопросом: в какой мере коммунизм, воодушевивший массы, был рациональным движением? И можно ли вообще построить жизнь общества на основе универсальной социальной инженерии, на началах всеохватывающего «рационального» планирования?
Вера во всемогущество планомерно ведущего в царство свободы Разума ничем по существу не отличается от веры в другие земные Абсолюты. Истинный рационализм отличается от мифологизированной веры во всесильный Разум осознанием границ и компетенции человеческой мысли. Однако провозгласивший себя наукой советский коммунизм полностью лишен охранительной рефлексии, в нем отсутствуют какие бы то ни было регулятивные механизмы самокритики. В самой своей сердцевине, пишет Марголин, коммунизм таит «иррациональный темный импульс, не поддающийся контролю интеллекта и, в конечном счете, враждебный ему - как враждебен был мистический фанатизм средних веков и, уже в наше время, мистицизм «высшей расы» и «арийской крови» (29).
Анализируя диалектику мифологического мышления, Марголин раскрывает его исторический характер - каждый миф имеет свое начало, продолжение и конец. «История не только поприще мифов, но и кладбище мифов», - справедливо отмечает он. Тот, кому выпало быть свидетелем конца коммунистической мифологии, мог бы к этому добавить: «История еще и гигантская реанимационная мифов». Явление, ставшее массовым в посткоммунистическом мире, Марголин заметил еще в его зародыше - люди, разочаровавшиеся в коммунизме, часто и с большим рвением возвращаются к религиям прошлого. При этом доля идущих к «Богу философов» по-прежнему ничтожно мала. А у тех, кто в массовом порядке обращается к традицион¬ным религиям, чаще превалирует не идея и образ Бога, а многолико воспроизводящие язычество ритуально-этнические аспекты веры с возрождаемой повсеместно нетерпимостью к «еретикам» и «иноверцам», «чужакам» и «инородцам». И если «в утробе коммунизма» лежала, как считал Марголин, третья мировая война (по существу, война сверхдержав), то эпоха посткоммунизма все в большей мере становится глобальным ристалищем этнических конфликтов, грозящих перерасти через войны религиозные в глобальную всеистребительную войну цивилизаций. Такое на¬следство оставил миру коммунизм, замысел которого - полной рационализации общества средствами тотального насилия - Марголин называл «самым безумным проектом, какой родился в человеческой фантазии» (30).

Человек мировоззрения

Означает ли этот вывод, сформулированный недавним узником советского концлагеря, что автор его был антикоммунистом? Марголин это отрицает категорически. «Я попросту и первоначально - не-коммунист... В кличке «антикоммунист» есть для меня нечто унизительное, она ставит человека в производное положение от чего-то, что определяет его извне, превращает его в антитезу и противоречие... Не-коммунист превращается в антикоммуниста лишь тогда, когда обстоятельства принуждают его защищаться, когда он становится объектом атаки» (31).
«К сожалению, - пишет Марголин, - мне пришлось защищаться от многих и многого за свою малогероическую и отнюдь не воинственную жизнь». Думаю, с последним трудно согласиться: жить Марголину пришлось воюя, и нередко воюя одним в поле воином. И это, несомненно, героизм, - тем более что Марголину, по его признанию, «очень бы хотелось оставаться не-коммунистом, занимаясь своим делом, например математикой, писанием лирических стихов или воспитанием детей». Такие предпочтения редко встречаются у «идейного», всецело поглощенного служением идее человека. «Он не знает идеологической повинности», - писала о Марголине Наталья Рубинштейн (32).
И действительно, Марголин никогда не руководствовался соображениями партийной или сугубо политической целесообразности, подчиняя те и другие приоритетным для него принципам гуманизма, нравственности, честного партнерства и свободы. В этом отношении Марголин - один из наиболее последовательных соратников Жаботинского. Он резко критикует израильских политиков, создавших культ Жаботинского, но на деле, считает он, ставших ликвидаторами его концепции. Они пренебрегли тем, с его точки зрения, главным, что внес Жаботинский в концепцию еврейского национализма, - «либеральной европейской традицией XIX века, с ее благородством и рыцарством» (33). Эту главную ценность пронес через всю свою жизнь Юлий Марголин - свой анализ глобальных тенденций современности, критику советизма, как и критику политических сил Израиля, он вел с позиций европейского либерализма и отстаивал эти позиции с неизменным благородством и рыцарством.
В отличие от массовидного, склонного к сотворению культов «человека идеологии», Юлий Марголин был «человеком мировоззрения». Следуя своей вере в «Бога философов», он не питал никаких иллюзий ни относительно всего рода чело¬веческого, ни той его части, к которой принадлежал по рождению. Но он считал необходимым делать все для сохранения достоинства людей, памятуя сам и объясняя другим, что главный и губительный духовный изъян человека - язычество, с его жертвоприношением, - кроется в самой природе человека, в невозможности принять безропотно факт смертности его самого и всего того, что его окружает. На протяжении всей истории язычество сопровождает постоянно возобновляющиеся попытки создать нечто вечное и нетленное и таким путем преодолеть пропасть между бытием и небытием, между существованием и Ничто. Язычество - неотъемлемый атрибут всех без исключения исторических религий и их идеологических эрзацев. И потому, резюмирует Марголин, «преодоление язычества - не более чем иллюзия».
Иллюзорно, разумеется, полное его преодоление. Но это отнюдь не означает, что иллюзорными являются противостояние конкретным формам мифотворчества, борьба против сотворения новых и реанимации старых культов и кумиров, против сооружения и реставрации лжехрамов, на алтари которых приносятся жертвы, исчисляемые в XX веке миллионами.
Отдав годы своей «негероической» жизни борьбе с идолами нашего времени, Юлий Марголин не стал борцом по профессии. Он всегда оставался философом, признавая сам и стремясь разъяснить другим преимущества рациональной мысли - той, что «пытливо всматривается в будущее, но вместо откровений и восторженной веры даны ей только предположения и вероятности».

Примечания

1.Сведения о жизни и творчестве Юлия (Иегуды) Марголина (1900, Пинск - 1971, Тель-Авив) см.: [М.Кипнис]
2. Марголин Ю.Б. Краткая Еврейская Энциклопедия. Иерусалим. Т.3; В.Каган. Юлий (Иегуда) Марго¬лин. Евреи в культуре Русского Зару6ежья. Т.3. Иерусалим, 1994.
3. Излишне, наверное, напоминать о различии между эссеизмом и эго¬ центризмом. Но, может быть, все-таки стоит подчеркнуть, что Юлий Мар¬голин, будучи во всех отношениях человеком, далеким от эгоцентризма, все свои работы пишет от первого лица, нередко вплетая в ткань анализа проблем, событий, тенденции размышления о своем «месте-времени» и о себе. Не академическая отстраненность, не «элиминация субъекта позна¬ния», как сказали бы коллеги Марголина философы, но напротив - постоянное присутствие автора, его мировоззрение как «мера всех вещей» - вот тот высокой пробы эссеизм, который придает личностный колорит всему творчеству Марголина, в том числе и его проблемным рассматриваемым ниже статьям. Именно этот - эссеистский аспект будет в основном осве¬щаться в предлагаемой статье. Это частично объясняется установками и пристрастиями ее автора, но главным образом тем, что марголинский ана¬лиз философских проблем далеко выходит за пределы одной публикации о нем.
3. Ю.Марголин. Памяти Мандельштама. «Воздушные пути», 1961. Т.3. С.108.
4. Там же. С.106-107.
5. См.: А.Зиновьев. Зияющие высоты. L'Age d'Homme, 1976.
6. Памяти Мандельштама.... С.102-103.
7. Ю.Марголин. Пятьдесят лет спустя. «Воздушные пути». 1967. Т.5. С.150.
8. Памяти Мандельштама... С.109.
9. Там же.
10. Ю.Марголин. Стихи, написанные в стране зэка. «Воздушные пу¬ти». 1963. Т.3. С.87.
11. Р.Гуль. Юлий Марголин. Новый журнал. 1971. № 102.
12. Ю.Марголин. Стихи... «Воздушные пути». Т.3. С.84.
13. «Расчеловечивание» - так называется одна из глав в книге Ю.Марголина «Путешествие в страну зэ-ка» (1951), хотя можно сказать, что про¬цесс расчеловечивания - главная тема всей книги.
14. Ю.Марголин. Стихи... «Воздушные пути». Т.3. С.88-89.
15. Там же. С.93.
16. Эту заповедь Марголин связывал с деятельностью Давида Руссэ, на процессе которого (1951 год) он выступал свидетелем обвинения про¬тив журнала «Леттр Франсээ», объявившего клеветой на СССР статьи Руссэ о советских концлагерях. См: Ю.Марголин. Парижский отчет / Процесс Давида Руссэ против коммунистических диффаматоров. МАОЗ, Тель-Авив, 1971. С.4.
17. Отчет, как можно видеть, издан 20 лет спустя после самого процесса. Почему? «Тема о лагерях и евреях в лагерях, - пишет Марголин в преди¬словии, - была в Израиле «табу» много лет. Факт, что «Парижский отчет» не мог быть напечатан в Израиле, как и многие другие мои статьи, как и моя книга о советских лагерях принудительного труда...» «Не без колеба¬ний» он предоставил «Отчет» для публикации по-русски - «для молодежи, прибывающей из советской России». С середины 1960-х годов Марголин был одним из руководителей 18. Общества борьбы за освобождение евреев из СССР - МАОЗ.
19. Ю.Марголин. От автора - 20 лет спустя. Предисловие к «Париж¬скому отчету».
20. Ю.Марголин. О Боге великом. «Воздушные пути». 1960. Т.1. С.259-263.
21. Ю.Марголин. К диалектике мифологического мышления. «Воздуш¬ные пути». 1965. Т.4. С.146.
22. О Боге великом. С.269.
23. Там же. С.273-274.
24. Там же. С.277.
25. К диалектике мифологического мышления. С.151.
26. О Боге великом. С.278.
27. К диалектике мифологического мышления. С.152.
28. О Боге великом. С.280-281.
29. К диалектике... С.149.
30. Там же. С.148.
31. Пятьдесят лет спустя. «Воздушные пути». 1967. Т.5. С.159.
31. Там же. С.160.
32. Там же. С.146.
33. Н.Рубинштейн принадлежит определение «человек мировоззрения». См.: Наталья Рубинштейн.
Урок Марголина. Предисловие к сборнику ста¬тей Ю.Марголина «Над Мертвым морем». Тель-
Авив, 1980. С.25.
34. Ю. Марголин. Проблемы еврейского национализма. «Новый жур¬нал». № 41. 1955. С.222.

Об альманахе «Воздушные пути»

Альманах «Воздушные пути» был задуман его издателем Романом Николаевичем Гринбергом в конце 50-х годов ХХ века, когда появилась особая потребность в объединении разделенной советскими рубежами русской литературы. Всего на протяжении семи лет - с 1960 по 1967 - вышло в Нью-Йорке пять томов альманаха. Первый том Роман Николаевич Гринберг посвятил семидесятилетию Бориса Пастернака. В редакционном предисловии сообщалось: альманах назван «Воздушные пути» по одному из рассказов Пастернака, «чтобы подчеркнуть мнимость преград, тщетно возводимых между нами на земле».
Стараниями Гринберга впервые увидели свет «Поэма без героя» Анны Ахматовой, более шестидесяти стихотворений Мандельштама, поэма Цветаевой «Перекоп», ряд новелл Бабеля и многое-многое другое.
В «Воздушных путях», кроме этого, печаталось все самое талантливое и интересное, написанное зарубежными писателями и поэтами. Печаталось в продуманном сочетании с вызволенными из-под опалы произведениями, печаталось так, чтобы идущие с разных сторон «воздушные пути» пересеклись и встречи состоялись.

Людмила ДЫМЕРСКАЯ-ЦИГЕЛЬМАН
Из сборника «Евреи в культуре русского зарубежья». Иерусалим, 1995 г.

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>