ГЛАВНАЯ > ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ > ОЧЕРКИ, ЭССЕ, ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЗАРИСОВКИ

Александр ВОРОНЕЛЬ (Израиль)

НОВЫЙ ДУАЛИЗМ КАК АЛЬТЕРНАТИВА БИБЛЕЙСКОЙ ИДЕЕ 

(Окончание)

«ЛЮБОВЬ МОЖЕТ И НЕ ВЗЯТЬ ВЕРХ»

Хотя вопрос о добре и зле ненов и обсуждается столько лет, сколько су­ществует человечество, в периоды кризисов и катастроф зло слишком зри­мо обнаруживает признаки реального существования. В такие периоды монистическое добротолюбие стоит перед опасностью обратиться в либе­ральную слепоту.

В годы массового террора многие люди в СССР, не говоря уж о западных гуманистах, выражая свое естественное неверие в организованное зло, ссы­лались на судебные ошибки и недоразумения: лес рубят - щепки летят. Именно этого проницательные советские власти от них и добивались - непризнания их систематического, массового, безразборного террора со­знательным политическим преступлением. Это естественно парализовало саму мысль о возможности явления.

Процветание и либерализм западных стран также накапливают солид­ный потенциал зла (в частности, в виде зависти), как внутри, так и вне их самих, и не могут служить реальным свидетельством «правильности» про­роческих откровений и надежности следования по этому пути. Риск для нашей жизни и благополучия на свободе возрастает, «любовь может и не взять верха». Змея может и укусить, - возможно, по ее темноте, мы недо­статочно праведны.

Зато отпадает риск идеологический, что наша праведность есть лишь иллюзия, а наше добро невзначай обратится во зло. Таков наш выбор. Либо стремиться к высшему, рискуя всем. Как поступил праведник со змеей. Либо не рисковать ничем и ни к чему не стремиться.

Выбор в этом вопросе не связан с опытным знанием, а определяется «общественным ветром» и индивидуальной волей. Общественная доми­нанта в России в начале века была скорее в пользу Толстого. А сейчас?

Писатель лишь в небольшой степени способен направлять внимание и понимание своего читателя. Там, где Солженицын прямо формулирует свои христианские убеждения, он остается вполне ортодоксален. Однако в ат­мосфере реформации, в неразберихе ересей нюансы взглядов влияют на людей сильнее сбалансированных формул. Гностический акцент Солжени­цына, отличающий его от Л. Толстого и приближающий к народной массе, отталкивает его в сторону дуализма гораздо дальше от середины, чем клас­сическая русская литература могла бы себе позволить.

Философский монизм ничуть не более оправдан нашей жизненной прак­тикой, чем обоснованное сомнение. Однако, в отличие от сомнения, он конструктивен. Вера в добро толкает людей на риск и склоняет к совмест­ным действиям. Либерализм позволяет дискуссию, благодаря которой при нем не исключена и противоположная точка зрения.

Доверие к природе и людям порождает развитие науки и техники, отказ от засекречивания знаний, распространение образования, склонность к путешествиям, культурный обмен.

Сомнение ведет только к ограничениям этих тенденций. Полностью дуа­листический взгляд просто полностью бы их уничтожил.

В «Архипелаге ГУЛАГ» есть эпизод, связанный с исповедью и последу­ющим ночным убийством молодого врача, охваченного безысходным от­чаянием по поводу своей вины за неизвестное автору страшное преступле­ние. Описывая это таинственное убийство, Солженицын делает поразитель­нее предположение, что Бог в этом мире наказывает только тех, кто спосо­бен и расположен это понять. Тех, кто еще небезнадежен, кому еще внятно различие добра и зла, то есть возлюбленных своих.

Значит, утверждение Библии, что «убьет грешника зло», может быть, относится только к совестливому грешнику? Лишь хорошему человеку от­крыта возможность совершенствования, предполагающая применимость наказаний. Сочувственно-требовательное внимание свыше.

Грешник, перешедший черту, поступает в ведение Дьявола, становится сыном Тьмы и, возможно, в этой жизни уже ненаказуем.

Или, вступая в подданство Тьмы, он отныне будет защищен уже и до самого Страшного суда?

Поражает симметрический антипараллелизм этого эпизода талмудиче­ской притчи о ядовитой змее, пересказанной в начале этой статьи.

Праведник неуязвим для поползновений зла вследствие своей цельно-добротной природы, не оставляющей злу никакой лазейки для проникнове­ния. Закоренелый грешник, покрытый коростой своих грехов, очевидно, напротив, оказывается в конце концов совершенно недоступен для доброго побуждения, через которое Бог, хотя бы и с помощью страшного наказания, быть может, еще мог протянуть ему паутинку спасения: «До скончания веков уделом лживых будет наихудшее. А правых - наилучшее».

Толстой, конечно, ересиарх, вульгаризатор христианства, пытавшийся преодолеть его парадоксальность, разрушая выработанные веками культу­ры защитные механизмы и институции, основанные на представлении о грешной, злой природе человека. Его цельное монистическое мировоззре­ние, не признающее реального существования зла (он искренне верит, что змея не укусит праведного), возвращает сознание его последователей к пер­вым векам новой эры, хотя уже и без тогдашних чудес. Он закономерно рассматривается как один из идеологов, вдохновлявших пионеров светско­го сионизма в период зарождения Израиля.

Солженицын (знающий змеиный нрав не понаслышке) верит только в добролюбивый кулак, облаченный в бронированную перчатку, который схва­тит и задушит змею. Такая более реалистическая точка зрения укоренена скорее в европейском Средневековье, предшествовавшем Реформации. Под знаменем защиты добра крестоносные рыцари могучим кулаком действи­тельно распространили католичество на Испанию, Южную Францию и Восточную Европу. Было ли это победой добра - остается и сейчас сомни­тельным для историков, но несомненно, что судьбы этих стран в результате оказались навеки связаны с Европой. У нас в Израиле тоже есть место для такой идеологии. Вряд ли многие у нас читали Солженицына, но его черес­чур трезвый силовой подход имеет теперь больше шансов собрать сторонников, чем все оттенки толстовства.

Я хочу сказать, что добро не нуждается в нашей защите. В защите нуждаемся мы сами и то, что мы любим. Иногда этого вполне достаточно для» действия кулаком. Но совершенно недостаточно, чтобы считать себя пра­ведниками, сынами Света. В нас есть и добро, и зло. И потому такая защита часто бывает успешна. Навряд ли это бывает благодаря нашему добру. Скорее благодаря тому, что в нас достаточно зла. Такова полнота жизни.

Совершенно незачем приписывать себе исключительные добродетели, чтобы оправдать свое существование. Право на жизнь предшествует всем остальным правам в этом мире. И право вступить в борьбу за свою жизнь 1 также непреложно.

Но, вступая в борьбу, мы по собственной воле выбираем стратегию и способ этой борьбы. Чем меньше мы отклоняемся при этом от пути чистой I добродетели, тем больше риска мы навлекаем на себя и своих близких.

Мы не обязаны подвергать себя риску. И тогда мы пропорционально теряем в доброте. Если мы хотим оставаться целиком в пределах чистого добра, мы должны полностью вручить себя Божьей воле и милосердию противника. Для этого мы недостаточно религиозны. Если бы праведник, увидев змею, надел защитную перчатку, он не был бы праведником, а толь­ко ловцом змей. Но если ловец змей снимет перчатку, он увеличит свой (и наш) риск, нисколько не продвинувшись в праведности.

Господствующий с XIX века в России фундаментальный разброд в мыс­лях (постоянно провоцирующий интеллигента «поговорить о Боге») озна­чает религиозную, идеологическую революцию, Реформацию, которую переживает и сейчас русский народ и результаты которой остаются непред­сказуемы. Одно из практических последствий этой революции свелось к заселению Израиля: и в XIX, и в нашем веке. Строго монистическое миро­воззрение (в христианском, еврейском или атеистическом варианте) благо­даря демократизации мысли размывается повсюду, и опыт русских ересей многозначителен для всего мира. Наблюдая новые вариации постановки вечных вопросов, старые народы, уже пережившие свои смутные времена и взрывы идеологической одержимости, могут найти для себя новые пути социальных компромиссов. Собственное падение тиранической власти в России уже выпустило воздух из мыльных пузырей «коммунистических» движений, но «борьба за мир» и «против неоколониализма» еще процвета­ет повсюду.

Опыт новых творческих сочетаний особенно актуален для новых госу­дарственных образований, у которых еще есть шанс сложиться нетривиаль­ным образом. Мы живем в стране, где еще нет установившегося отношения к свободе, религии, соотношению между централизованной властью и местной инициативой. Наше настоящее определяется тем отрадным фактом, что у нас все еще нет конституции. При такой народной анархии все наше будущее также определится народным настроением. Дуализм имеет бога­тую почву в Израиле, даже если забыть, что значительная доля израильтян - выходцы из России.

Несерьезно, однако, примешивать к этой конфронтации вопрос об исти­не: кто из них прав, в самом деле? Действительно ли добро побеждает со временем с неизбежностью Божественного закона или победа добра лишь открывает для зла новые возможности, неведомые прежде?

Духовный облик, психология народа, конечно, зависят от того, кто по­беждает в этой борьбе. Будущее страны зависит от того, какая ориентация торжествует. Благополучие или трагедия людей будут поставлены на карту. Нескончаемая серия социальных и военных конфликтов еще предстоит, «если любовь не возьмет верха».

Но истина по-прежнему останется в стороне, как и в других человечес­ких спорах, ибо фундаментальные, религиозные вопросы не решаются экс­периментом и земная победа не всегда дается правому. Еще надолго сохра­нится у «русских мальчиков» в России и в Израиле возможность и вкус спорить об истине, так как не скоро еще они научатся ценить жизнь как таковую, со всей несправедливостью, которая неизбежно ей присуща, и грязью, которая, в сущности, является ее проявлением.

Семидесятилетнее безумие советской власти - только начальный эпи­зод этой длинной, протянутой в будущее истории.

<< Назад - Далее >>

Вернуться к Выпуску "ДИАЛОГ-ИЗБРАННОЕ" >>